Руслан Белов - Цветы зла
Обзор книги Руслан Белов - Цветы зла
Белов Руслан
Цветы зла
Руслан БЕЛОВ
Цветы зла
Упорен в нас порок, раскаянье притворно;
За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.
"Цветы зла", Шарль Бодлер, перевод Эллиса.
Пролог.
Это было небольшое, узкое, но довольно уютное помещение, устроенное меж двумя сараями, стоявшими на задах двух смежных дачных участков. Обнаружить его существование можно было бы только сверху, например, при ремонте сарайных крыш или их чистке от снега. Однако основательно сделанные крыши обещали оставаться в хорошем состоянии еще лет десять-пятнадцать и по причине своей крутизны чистки не требовали, и потому человек, находившийся в нем, не опасался, что его когда-нибудь обнаружат.
Этот человек сидел за дощатым столом. Откинувшись на спинку стула, он отрешенно смотрел на лист желтоватой писчей бумаги, прикрепленной к стене четырьмя обычными канцелярскими кнопками.
Двумя большими и двумя маленькими. Верхние, маленькие, были тронуты ржавчиной - в затяжные дожди и зимой в помещении было сыро.
На листе магически чернели написанные в столбик имена в сокращении и фамилии:
К. Кнушевицкая
Р. Крестовский
А. Смирнов.
Р. Крестовская
Т. Картузова.
С. Тихонов
В. Эгисиани
В. Архангельский
Г. Ресовский
В. Эссен
В. Абдуллаев
Строчки столбика с первой по четвертую были жирно перечеркнуты (некоторые по несколько раз).
Посидев минут десять, человек вынул из-за уха карандашный огрызок и подчеркнул им пятую и шестую сверху фамилии. Затем бросил карандаш в картонную коробочку, лежавшую на столе под списком, вытащил из бокового кармана брюк мятую пачку "Парламента", достал сигарету и закурил. Сделав две или три торопливые затяжки, затушил окурок в консервной банке и пошел в другой конец помещения.
Там, освещенный двухсотваттной лампой, стоял верстак с укрепленными на нем тисками. Слева от них на промасленной суконке лежали замысловатые металлические детали и две пружинки. Осторожно зажав одну из деталей в тисках, человек тщательно измерил ее в нескольких местах кронциркулем.
Измерения его не удовлетворили - недовольно качнув головой, он отложил кронциркуль, взял из коробки надфиль и начал стачивать одну из кромок детали.
Работал он то одним, то другим инструментом около часа. Закончив, попил зеленого "Тархуна" из полутора литровой бутыли, стоявшей за тисками, и, сделав паузу, уверенными движениями собрал пистолет.
Вернувшись к дощатому столу, человек достал из картонной коробки кроткий "макаровский" патрон. С уважением повертев крепыша в руке, зарядил изготовленное оружие, навернул глушитель, взятый с настенной полки, и посмотрел на ручные часы. Времени было половина пятого утра. Решив, что в такой час никто поблизости находиться не может, человек тщательно прицелился в черно-белую паспортную фотографию, висевшую над верстаком в трех метрах от него, и нажал курок.
Пуля, пробив голову черно-белого человека, застряла в трехслойной дощатой стене.
"Есть!" - воскликнул человек, обрадовавшись успешному испытанию оружия. Продолжая ликовать, он достал из коробки второй патрон, зарядил свое детище, прицелился в мишень, но стрелять не стал. Патронов было мало, а до конца списка - далеко. Обернув пистолет промасленной тряпкой, он спрятал его в ящик, стоявший под столом, и снял со стены арбалет.
К пяти часам утра вся мишень была густо утыкана стрелами.
1.Статус-кво.
Паша Центнер был джентльмен в своем роде. И поэтому великодушно позволил Евгению Александровичу и Марье Ивановне жить. Но, будучи в своем роде мужчиной, он снял с магазинов Марьи Ивановны "крышу", и скоро их у нее не стало.
Нет, ни Евгений Александрович, ни Марья Ивановна не осуждали его за этот шаг: мало найдется мужчин, которые покровительствовали бы женщинам, наставившим им рога. А сколько найдется бандитов, и не просто бандитов, а бандитских авторитетов, которые позволяют жить людям в прямом смысле их похоронившим?
Нисколько. Вернее один. И этим единственным бандитом был Паша Центнер. И потому для Евгения Александровича и Марьи Ивановны он стал своего рода божком, злым, но божком. И, похоже, Паша Центнер это чувствовал. И по-своему ценил.
После выхода из больницы Марья Ивановна некоторое время оттягивалась в лучших косметических клиниках Москвы. В них постарались, и женщина стала выглядеть лучше, чем до событий, соединивших ее жизнь с жизнью Смирнова.
Один шрам под коленом напоминал им о нежданно-негаданно пережитой драме: его не стали выводить, поскольку через год ему предстояло обновиться в результате операции по удалению соединительного штифта из большой голенной кости.
Сочетаться загонным браком они не стали. Для Смирнова, четырежды слушавшего марш Мендельсона, звучавшего в его честь, формальности ровным счетом ничего не значили. А Марья Ивановна, хотя и мечтала о роскошном свадебном платье с длиннющим шлейфом и прелестной куколке с эмблемой "Мерседеса" между ногами, не захотела стать пятой по счету легитимной его супругой. К тому же Центнер не преминул своевременно ей намекнуть, что скоропалительного брака своей бывшей любовницы с кем бы то ни было, он одобрить не сможет.
Однако свадьбу они сыграли. Хотя и в узком кругу, но с платьем, и с "Мерседесом", и куколкой с эмблемой в соответствующем месте.
По завершении празднества (Смирнов единственный раз в жизни не набрался на своей свадьбе и нимало этому дивился) они приехали на квартиру Марьи Ивановны, взобрались на брачную кровать с ногами и страшными клятвами поклялись друг другу в перманентной супружеской верности. Клятвы были закреплена органичным и обоюдно приятным действием, по завершении которого счастливая Марья Ивановна предложила де-факто считать друг друга мужем и женой.
Смирнов с радостью согласился и в свою очередь предложил венчаться, но позже, когда в их душах проснется, наконец, устойчивая религиозность.
Невзирая на потерю приданного, то есть магазинов, на жизнь и небарские развлечения им хватало: у Марьи Ивановны был небольшой счет в надежном банке.
Они были счастливы - он продолжал писать докторскую диссертацию, она усердно ликвидировала пробелы в своих познаниях, касающихся классической литературы и мирового изобразительного искусства, а также бреши в знании Евгением Александровичем удобоваримых достижений мирового поварского искусства.
Через некоторое время научно-исследовательский институт, в котором долгие годы работал Смирнов, приказал долго жить, и он сложил свои научные достижения в старый чемодан, закинул его на антресоли и вплотную занялся написанием кровоточащих бандитских романов.
Но у него ничего путного не получилось. С описания жестоких убийств, автомобильных погонь со скрежетом тормозов и финальным взрывом бензобака, со "стрелок" и перестрелок с употреблением автоматических гранатометов АГС-17, базук и парапланов он постоянно скатывался на самокопание, осмысление действительности, глобальное потепление и проблемы воспитания подрастающего поколения. Получив в редакциях два или три весомо аргументированных отказа, Евгений Александрович выключил компьютер, сдал свою квартиру за двести пятьдесят долларов в месяц преуспевающей торговке из Калужской области и переселился к Марье Ивановне совсем.
Несколько месяцев они прожили душа в душу. По истечении их стали нервничать в унисон и по одному - ни Марья Ивановна, ни Евгений Александрович не любили и не умели сидеть без дела.
Однажды вечером, когда Марья Ивановна рассеянно перелистывала журнал "Караван истории", а Евгений Александрович смотрел третьи по счету "Вести", позвонил Паша Центнер.
- Загниваете потихоньку? - спросил он (трубку снял Смирнов). В голосе короля бандитов звучали нотки удовлетворения.
- В общем-то, да, - не стал темнить Евгений Александрович.
- А как там Маша? Как, короче, живете?
- Правду сказать или соврать?
- Соври.
- Ну, тогда хреново. Никак мы с ней не стыкуемся...
- Понимаю... - хмыкнул Паша. - Но чтобы там ни было, ты ее не обижай. Понятно говорю или по буквам объяснить?
Смирнов хотел съязвить: "Не волнуйся, тестюшка", - но сдержался - с прямолинейными гангстерами, как он знал из горького своего опыта, шутить опасно.
- А я не обижаю, - стараясь придать голосу спокойствие, сказал он. - А вот Маша частенько скалкой по кухонному столу постукивает, на меня пристально глядя...
- Безработный что ли? - угадал Паша Центнер.
- Да...
- Значит, на ее деньги живешь...
Смирнов не смог сдержаться.
- Практически, - ответил он в секунду наадреналинившись. - Однако все чаще и чаще подумываю идти торговать на рынке мороженой рыбой. Я думаю, у меня получится - три языка знаю, людей тоже, пошутить и раскрутить покупателя запросто смогу. Если дело пойдет, Машу подключу, будем на пару работать. Летом в белых халатах, зимой в черных валенках по колено. Помнишь телефильм, в котором известная модель делает ход конем? Ну, сначала становится рыбной торговкой, а потом выскакивает в дамки? То есть цепляет банкира, знатного, очень богатого и, вдобавок, красивого? Может, и я кого подцеплю, банкиров сейчас хоть пруд пруди...
