Рут Ренделл - Никогда не разговаривай с чужими
Джон признался себе, что страшится даже попытки заняться любовью с женщиной. Как это делать? С чего начать? Как понять, правильно ли ты делаешь? Он не мог представить первого движения. Хорошо, поцелуй он, допустим, представляет. К этому времени он уже целовал Дженифер много раз. Но как сделать следующий шаг? И что это должно быть? Книги подсказывали — грудь. Но дотронуться до ее груди не хватало духа. Это казалось насилием. Как можно держать грудь девушки, чувствовать ее? Но, по правде говоря, она ведь уже не девственница, он знал это. Она жила с Питером Мораном. Она должна знать, что ей действительно надо и что для этого делал ее любовник…
Когда новую кровать доставили, он вынес из спальни родителей старую и поставил ее в комнату Черри рядом с односпальным диванчиком сестры. Черри была невинной, скромной, чистой девушкой. Он думал, что непривлекательность удерживает сестру от соблазна, пока не увидел ее с Марком Симмсом и не заметил, как тот смотрел на нее. Со страстью, с желанием. И тогда он понял, что Черри чиста по натуре или сознательно держит себя так. Однажды она сказала матери, что планируют с Марком скопить денег и никуда не поедут на медовый месяц. Поездка за границу может и подождать, пока у них не будет собственного дома. А мама ответила, что они могут опоздать с медовым месяцем, она имела в виду, что к тому времени могут появиться дети. Но Черри ничего не поняла и спросила, почему они опоздают. Мама попыталась объяснить, и Черри, казалось, совершенно растерялась, она выглядела смущенной, даже обиженной. Она отказалась слушать мать, хотя та, как думал Джон, говорила очень правильно. К примеру, что дети обязательно появятся, если она не будет предохраняться. Джон предпочел удалиться из комнаты. И не потому, что сам был несколько смущен таким разговором. Ему показалось, что присутствие мужчины, пусть даже брата, оскорбляет ее скромность. Но вот что показалось ему странным, во время разговора он почувствовал скрытое раздражение Черри и даже какую-то насмешку в ее поведении.
Возможно, что-то особенное было в их семье, в каждом из них, что отпугивало от секса. Дженифер была так с ним мила, так добра. Она, вероятно, поняла, что есть какая-то проблема, недостаток, и была заботливой и терпеливой, когда они наконец были вместе… Лучше выбросить эти мысли из головы или, как говорят, положить в долгий ящик, пока они окончательно не свели с ума. Хватит об этом! Он перевернулся на спину в такой огромной, королевского размера, но одинокой кровати, стремясь заснуть и увидеть сон, где бы он был счастлив и полон надежд.
Вероятно, было бы здорово на самом деле, если б она вернулась с ним сюда в субботу вечером. Тех страхов благодаря ей больше нет. С ней он научился бы всему. При этой мысли его пенис, болтавшийся внутри пижамной штанины, потвердел. И не в первый раз Джон подумал: «Господи, или кто там еще! Почему это делают таким образом, таким неудобным, приводящим в смущение способом? Почему нельзя губами, руками или даже мыслями? Как цветы или рыбы?» Не так давно, примерно пару месяцев назад, он наблюдал, как рыбы производят потомство. Рыбы-самцы просто выпускают сперматозоидов в воду, в которой плавают самки. Пытаясь, как эксперимент, вырастить дыни в Центре садоводства, он опылял женские цветы просто кондитерской кисточкой — чисто, гигиенично, даже утонченно.
Джон отлично понимал, каким закрепощенным он был. Ему страстно хотелось достигнуть совершенства для идеального мира, в котором не будет ни стыда, ни страха, ни боли. И он был уверен, что найти такой мир он сможет только с Дженифер.
Джон взял в руку пенис, и, будто противясь тому, что должно произойти, тот обмяк от его прикосновения. Зарывшись лицом в подушку и скрестив руки на груди, Джон почувствовал себя ребенком, ожидающим свою маму, которая должна войти, чтобы пожелать спокойной ночи.
11
Фергус всегда ездил на «Вольво». Он держал машину лет пять, а затем менял на новую той же марки. Последнюю он взял в гараже Мейблдина, который открыл свое городское отделение два года назад.
— Редкая фамилия, — сказал Фергус.
— Почему? — удивился Манго. — У нас в пансионе есть мальчик с такой же, Чарльз Мейблдин.
— Это, вероятно, одна семья. Бедный парень. Я полагаю, его часто дразнят.
— Дразнят? Почему?
Фергус посмотрел на него с сожалением. Надо же, какой недогадливый его младший сын!
— Ну, Мейбл — девчоночье имя. Я думаю, вы так его и дразните, Мейбл? По крайней мере, в наше время его дразнили бы именно так
Манго не понимал, что отец имел в виду. Ну, Мейбл, ну, имя девочки, что ж такого?
— Многое изменилось с твоего времени, — заметила Люси.
Вот о чем подумала мама, все ясно. Теперь девочки учатся в средней школе вместе с мальчиками. Их зовут по именам. В Уттинге девочки есть во всех классах, и среди приготовишек и среди старшеклассников. Новый заместитель Штерна — девочка. Странно, они с отцом, кажется, не понимают друг друга, хоть и говорят по-английски, но как будто изучали его в странах, расположенных в разных частях света и отдаленных друг от друга на тысячи миль, где обычаи и традиции различны.
Отец уехал на утренний прием, а Манго сидел за завтраком и пытался найти смысл в его словах. Почему кто-то заслуживает сожаления, если его назовут девчоночьим именем? Да никто просто не обратит на это внимания. Но после раздумий он в какой-то степени согласился с отцом. Ведь никто не знает, что переживает Чарльз, он не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ. Чарльз Мейблдин был перебежчиком. Он изменил Штерну, и тот был в ярости. И неудивительно. Такие блестящие агенты с неба не падают. Он учился в начальной школе Уттинга и жил в пансионе Андрада вместе с братом Айвена Штерна Майклом. Все произошло после того, как они сдали экзамены за начальную школу. Тогда-то он и позвонил Манго. Ситуация — о чем ему позже рассказал Ангус — была очень похожа на собственный опыт брата и Гая Паркера. Суть той беседы по телефону заключалась в том, что Чарльз, не говоря ни слова ни Айвену, ни Майклу, ни вообще кому-нибудь, кроме родителей и руководства Уттинга, решил дальше учиться в Россингхеме, а не в Уттинге. И в сентябре, когда начнутся занятия, он перейдет к ним. Конечно, он имел в виду больше, чем сказал. Он хотел уйти из Московского Центра и быть завербованным в группу Манго. «Принятым, — поправил его Манго. — Принятым, а не завербованным. Вербуют тайных вражеских агентов». Чарльз еще сказал тогда, что принесет с собой доказательство верности. Манго уже давно мечтал заполучить в свои руки записную книжку Гая Паркера с секретными кодами. Тогда Гай все еще оставался номинально главой Московского Центра, хотя и должен был передать дела Айвену в течение летних каникул. Коды, которыми он пользовался, были основаны не на первых или каких-нибудь других строках книг, а на секретных предложениях из своей книжечки, которые, как Ангус долгое время полагал, он выписал из книг на иностранных языках, причем таких непонятных, как сербскохорватский или фарси. При каждом удобном случае Манго засылал своих агентов украсть, а еще лучше, скопировать ее. Двойной агент Гидра, который в четвертом классе учился вместе с младшим Штерном в Уттинге, пытался украсть книжку, но неудачно, и Гай, встревоженный такой попыткой, стал носить ее всегда с собой под рубашкой, запихивая за пояс.
Манго не поверил, что Чарльз Мейблдин сможет достать книжку, и надо было пройти нескольким месяцам, прежде чем он услышал, как это было сделано. Промелькнули июль и август, а от Чарльза не было ни слова. Восьмого сентября начались занятия. Манго был уже в средней школе, и в его комнате в Питте теперь, кроме него, жило только три человека, а не девять, как в прошлом году. Ангус — уже старшеклассник-выпускник и префект[8] — спешил к новичкам в спальню, чтобы выключить свет и провести с ними вселяющую бодрость духа беседу. По пути он заглянул к Манго и сказал, что Чарльз Мейблдин появился. К этому времени фотокопия книжки с кодами уже лежала в выдвижном ящике под койкой Манго. Он обнаружил ее, когда полез за пижамой.
Как убежище они использовали тогда одну из комнат физической лаборатории в старом корпусе. Новые корпуса укомплектовали в предыдущем году, а строения эпохи короля Эдуарда все еще стояли нетронутыми, дожидаясь решения своей судьбы. Сначала их собирались переделать под квартиры для сотрудников, но потом это предложение было отвергнуто из-за высокой цены на землю. Предполагался их снос. Но тем не менее в конце сентября здания еще стояли, их освободили от оборудования и заперли. Чарльз Мейблдин — а кто же еще? — раздобыл ключи и сделал их копии. Он мог достать любые ключи и для этого использовал только ему известные пути. Уже в десять лет он был неплохим престидижитатором — «трижитатором», как он себя называл, и учился искусству оставаться незамеченным.
