Сергей Трахименок - Игры капризной дамы
Именно в этот момент некая волосатая рука перебрасывала Хуснутдинова на новое, не менее важное строительство, а его последователи снимались один за одним с работы за то, что «не могли ввести в строй почти готовый объект».
Хуснутдинов на строительстве — царь и бог. Рабочие зовут его Хозяином, а наиболее приближенные к нему — Папой.
В Каминск Хуснутдинов прибыл со своей командой, в которую входили: секретарь-машинистка Агнесса Васильевна — доверенное лицо начальника, если не сказать больше; личный шофер, он же телохранитель, — здоровый и наглый мужичара, большой любитель женщин, преданный Папе, как горец, и главбух, которого мало кто видит, потому что он не вылезает из своего кабинета, но о котором тоже хочется сказать, что это личный бухгалтер Хуснутдинова.
Людей на строительстве хронически не хватало, и на энергоблоке трудились командированные, прибывшие по оргнабору, условно-освобожденные из спецкомендатуры, которую развернули рядом с объектом.
Зачинщиком создания спецкомендатуры был сам Хуснутдинов. Он вспомнил опыт своей работы на прежнем строительстве и дал команду подготовить письмо в УВД с просьбой «выделить спецконтингент». Ни сам Хозяин, ни его приближенные, составлявшие письмо, не сочли нужным проконсультироваться у юристов. Они перепутали условно-осужденных с условно-освобожденными. А разница между первыми и вторыми была примерно такая же, как между радио и радикулитом.
Первые осуждались за незначительные преступления и направлялись на стройки народного хозяйства прямо из зала суда. Вторые — освобождались из колоний. В «зоне» они усвоили правило, что любая работа — «западло», и, разумеется, работать не хотели. Процент возврата в колонию был высок, а производительность труда — низка.
Хуснутдинов быстро сообразил, в чем его ошибка, но милицейское начальство не собиралось ему в угоду менять «профиль» спецкомендатуры, и Хозяину пришлось довольствоваться тем, что есть.
Работы на первом энергоблоке шли плохо. План капитального строительства в лучшие времена выполнялся на 38 процентов. Так строились: градирня, цех водоочистки, новый главный корпус. Но труба существовала в другом измерении. Она росла не по дням, а по часам…
Бригада «Союзжелезобетонконструкции» работала на редкость производительно. Трубоклады никогда не бузили, не устраивали волынок, не грозили забастовками, не жаловались начальству на нехватку материалов, да и грех было жаловаться, ибо все шло им в первую очередь, и Хуснутдинов голову бы снял со снабженцев, не обеспечь они трубокладов материалами. Хозяин понимал — первый энергоблок в настоящее время понятие эфемерное, а труба — реальное, осязаемое, видимое. Она — лицо стройки и показатель способностей Хуснутдинова на первом этапе строительства. Она… «А вот и она. Однако странно, что возле нее не видно следов «скорой помощи» и милиции и стоит такая тишь, что остается только диву даваться: такое случилось, а всем до фени…»
«А может быть, это розыгрыш, может, какой-то каминский шутник, узнав номер телефона, решил его разыграть. Сейчас это модно — лягнуть кагебешников. И надо же попасться на удочку… И автобус подвернулся как раз и не дал возможности зайти к дежурному и расспросить о происшествии. Хотя, если бы он зашел к дежурному и спросил, то разговоров все равно было бы не обобраться…»
Федя открыл дверь и вошел в длинное бетонное помещение, примыкавшее к основанию трубы. Там было пыльно и грязно, вдоль стен лежали длинные хвосты разнокалиберной арматуры. Он прошел дальше, где помещение врезалось в основание трубы, и понял, что его не разыграли. В самой трубе, рядом с сеткой лифтовой шахты, ходил туда-сюда парень в телогрейке и брезентовых штанах. Парень словно был заключен в цилиндр, невидимый для других и не позволяющий ему выйти наружу. Он быстро шел в одну сторону, потом вдруг словно ударялся лицом о невидимую стену и шел обратно, чтобы через четыре шага опять наткнуться на эту стену и пойти назад. Увидев приближающегося Внучека, парень остановился, сел на деревянный ящик и обхватил голову руками.
— Милиция приезжала? — спросил его Федя.
— Ага, — ответил парень.
— Уже уехали?
— Нет, это «скорая» уехала… ребят не взяла… сказала, чтобы на грузовике отправили… Я позвонил в гараж, а дежурный меня послал…
— А где следователь?
Парень оторвал руки от головы, посмотрел на Федю покрасневшими глазами и сказал:
— Наверх полез с экспертом, сказал, осматривать надо…
— Когда это случилось? — спросил Федя.
Но парень в ответ только застонал и снова обхватил голову руками.
В трубе было теплее, чем на улице, но тянул ужасный сквозняк, от которого даже воротник куртки приподнимался.
Федя повернулся спиной к сквозняку и остолбенел, удивившись тому, что раньше этого не заметил. На арматурных прутьях в разных позах лежали четыре трупа. Он присмотрелся к ним, и ему стало не по себе. Перед ним были те парни, с которыми он ехал в автобусе. Ближе других лежал крепыш. Долговязый так же, как и в автобусе, лежал, вытянув вперед ноги. Парень с родинкой на щеке был брошен на четвертого, лица которого не было видно.
Внучек не мог объяснить, как могли парни, ехавшие с ним в одном автобусе, вдруг оказаться здесь, на арматурных прутьях. Он незаметно ущипнул себя за бедро и почувствовал боль. Значит, это не сон. Это успокоило, и, чтобы как-то объяснить случившееся, он мысленно принял единственную правдоподобную версию: сном была его поездка в автобусе.
Убедив себя в том, что он не шизик, Федя спросил парня, который продолжал качать головой из стороны в сторону:
— Кто их так оставил?
— «Скорая», — ответил парень, не переставая качаться. — Вытащили из лифта и сказали: грузовик надо…
— А вы, — спросил Внечек, — тоже из бригады?
Обращение на «вы» заставило парня прекратить качания. Он вдруг разглядел во Внучке не случайно забредшего в трубу зеваку со станции, а человека, который имеет право задавать вопросы и, может быть, каким-то образом объяснит все, что здесь произошло. Всхлипывая, он заговорил:
— Колька мне сказал, чтобы я рабочее место убрал… Мы поругались… Вообще-то, мы еще вчера поругались, а сегодня он начал до меня докапываться, пытался меня прижать… Я сказал ему, что он жлоб и я с ним в одном лифте не поеду. А он мне: я, мол, лифт внизу оставлю, и ты будешь спускаться по лестнице… Я остался… Но я ничего не делал, я только ждал, пока они спустятся, а потом услышал, как трос оборвался. — И парень кивнул головой в сторону кабины лифта, которая на первый взгляд нисколько не пострадала от падения с двухсотметровой высоты, если не считать того, что кронштейн, на котором она держалась, был вырван с мясом… Вырвать его специально, конечно, ни этот парень, ни кто-нибудь другой не могли, поскольку для такого рывка был необходим целый паровоз или на худой конец трактор.
К шуму калорифера неожиданно добавилось легкое поскрипывание. Оно становилось все явственнее, и через минуту на лестнице, что была сбоку шахты, стал виден спускающийся эксперт горотдела Нефедов — тучный мужик предпенсионного, по милицейским нормам, возраста. Он держался рукой за сердце.
— Кто там? — спросил Федя.
Но Нефедов не ответил. Он тяжело дышал, и прошло несколько минут, прежде чем выдавил:
— Толстых, он дальше полез, а я уже не мог. Чуть не умер… еще бы один труп был… Я Сене отдал аппарат и вспышку… Сеня сам все сделает, а меня увольте… Сколько раз за двадцать лет на происшествия выезжал, а такое впервые…
Из сказанного Нефедовым Федя понял, что на происшествие прибыл Семен Толстых — самый молодой следователь городской прокуратуры, парень, еще не вкусивший в достаточной степени романтики следствия и не шарахавшийся от происшествий, как это делали его более опытные коллеги. Разумеется, только он мог полезть по лестнице на двухсотметровую трубу. Толстых, скорее всего, и достанется уголовное дело по факту гибели трубокладов. Что ж, прекрасно, с Семеном у него хорошие отношения. Как все фанатики работы, они давно заметили друг друга в соответствии с поговоркой: рыбак рыбака…
А дело будет не простое… гнилое дело… Сейчас большие и маленькие начальники начнут валить все друг на друга. А как же иначе? Четыре человека погибли. Это не взрыв угольной пыли на станции, после которого кочегары ходят с опаленными ресницами. Может быть, поэтому они и придумали таким взрывам нейтральное название «хлопок», далекое от шума, огня, разрушений, жертв и близкое к безобидным бенгальским огням и новогодним хлопушкам.
Роль Феди в этом расследовании будет зависеть от того, обнаружатся ли в первичных материалах признаки, по которым он и его начальство смогут судить о необходимости непосредственной работы по делу или вообще передачи дела по подследственным в КГБ. Впрочем, Федя за всю свою пятилетнюю практику не помнил, чтобы такое случилось. Чаще всего бывает так: определившись, что в происшествии нет руки «супостата», опер тихо отходит в сторону. Правда, иной раз и в случае отсутствия означенной руки он продолжает параллельное расследование, но это бывает, когда дело уж очень громкое и надо показать общественности, что на его раскрытие брошены все силы, в том числе и КГБ.
![Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы]](/uploads/posts/books/147899/147899.jpg)
