Алексей Макеев - Подземная братва
– Дядь, дай дернуть…
Чумазое недоразумение как ни в чем не бывало сидело под боком и болтало ножками. Ребенку было лет девять. Курносая мордашка, черная, как у сталевара, патлы колом – умазаны до такой степени, что их не мыть, а стирать надо. Одежда не по возрасту, а главное, не по росту. Измазанное грязью подростковое пальто (Максимов в таком, но поновее, школу оканчивал, когда у родителей денег не было), огрызки шарфа завязаны под горлом и висят ниже пояса, придавая одеянию вдвойне живописный вид. На ногах армейские ботинки с ликвидированными языками – просто удивительно, как в такой обувке пацан мог носиться как угорелый, выделывая цирковые номера.
Логично допуская, что данное «чудо природы» одна затяжка уже не испортит, Максимов протянул самокрутку:
– Дерни. Только мне оставь, а то заморил ты меня, карапуз.
– Сам ты карапуз! – достойно ответило «чудо» и со знанием дела затянулось.
Дым рванулся из всех отверстий. Максимов поморщился, чувствуя себя гадким растлителем малолетних, отобрал скрутку.
– Дай сюда, помрешь же, дурачок… Ты кто такой, шкет? Гоблин подземного мира? Гремлин из местных? Бичуешь или дом у тебя неподалеку? Слушай, а может, ты террорист?
Как-то кстати вспомнился анекдот про папу с сыном, которые идут и беседуют. «Пап, вот не могу никак запомнить: кто мы такие? Гремлины, гоблины, хоббиты?..» – «Нет, сынок, мы ваххабиты».
– Сам ты террорист, – подумав, сообщило «недоразумение». – Чеченец ты, вот ты кто.
– Никакой я не чеченец, – обиделся Максимов, – я просто заблудился. Шел по городу… и вот оказался здесь. Похудел, как промокашка, а все никак выбраться не могу.
Бродяжка критически обозрел собеседника: кто тут промокашка?
– А чего это ты вдруг заблудился? В трех комнатах заблудился? Да тут иди в любую сторону – мимо нас не пройдешь.
Максимов поперхнулся прогорклым дымом, надрывно закашлялся. Ни хрена себе, в любую – полжизни можно кружить и в альбиноса превратиться.
– А сам-то ты где обитаешь, шкет? – полюбопытствовал он, уняв кашель. – Под землей имеешь пристанище или просто так, душу отвести сюда приходишь?
– Ночуем мы здесь, – отмахнулся бродяжка, – с мамкой. Много нас тут таких, неприкаянных. А чуть свет, вылазим, по городу расползаемся – дела же у всех…
– А чего ты не со всеми?
– Да бухают они там, – тяжело вздохнул ребенок. – Клякса «технаря» надыбала – у водилы со «Скорой» сперла, так у них теперь праздник души… Мамка, поди, уже надубасилась, под трубой валяется. Терпеть не могу, когда люди бухают.
Заявление прозвучало по-взрослому и в высшей степени осмысленно. Максимов внимательно посмотрел на ребенка. «Чудо» шмыгало носом и болтало ножками.
– Сможешь вывести меня отсюда? – осторожно спросил сыщик.
– А чего же не смогу? – передернул худыми плечиками бродяжка. – Только тебе, дядька, через наше лежбище пройти придется – в насосной мы обитаем. Приключения обещаю. Бурун просто так не даст тебе выйти.
– Да я уже объелся этими приключениями, – вздохнул Максимов. – Одним больше, одним меньше… Веди меня скорее!
– А ну-ка, дай еще дернуть, – потянулся малолетний бомж к окурку.
– Да мал ты еще, мальчишка! – не стерпел Максимов. – Траванешься этой гадостью, кто тебя в больницу приберет? В морг-то не возьмут!
– А кто тебе сказал, что я мальчишка? – внимательно посмотрело ему в глаза «малолетнее сокровище». – Я вообще-то девчонка.
«Какая прелесть! – подумал сыщик. – Всех девочек в этом подземном гадюшнике я успешно принимаю за мальчиков. Не женское, видимо, это дело – болтаться по подземельям».
«Нет, – бормотал про себя Максимов, вступая в непроницаемый мрак и по этому случаю держа бродяжку за шиворот, – нельзя снабдить всех обездоленных и осчастливить всех несчастных. У них понятие о счастье разное. Для одних и яхта с виллой в Палм-Бич не в радость, и флотилия не в кайф, а другим обкусанный шоколадный батончик – праздник. Мамка не нажралась, как свинья, – душа поет, зима не лютая – восторг, забил местечко в теплотрассе – счастье до ушей…»
А Ксюша между тем бухтела, как рассмешил ее этот смешной дядька, забавно грызущий черствый хлеб, – она как раз бродила по галереям в поисках развлечений – и нашла, на свою голову. В прошлый раз за крысами гонялась, в позапрошлый – крысы за ней. Злые какие-то попались, не ели, видать, давно в этом «мочепроводе», – узрели маленькую девочку и давай зубами щелкать. А она их палкой, палкой… Отважная девочка Ксюша – одно слово, «тертая калачиха».
Забралась начинающая бомжиха, конечно, далековато. Пока осваивали коридоры, вскрылись застарелые болячки, застонали новые. Казалось, этим переходам не будет конца. Бесконечные проходы, увешанные трубами, во всех направлениях, аркады между галереями со слабым освещением, технические отсеки, заставленные баками и цистернами, насосы, компрессоры, допотопные манометры… Спуск в вонючее цокольное пространство, лестница в земляном мешке, где со стен отваливались куски глины и струился песок. Перспектива плыла перед глазами…
Вот и оно, гнездование маленького подземного народца. Сухое помещение, источающее тепло и гнилостную вонь, характерную для таких обитателей. Два плафона в растрескавшейся пластмассе. Трубы – для просушки специфической одежды и… приготовления пищи. На полу – тряпье, мешковина, старые матрасы. Стайка «теплокровных» бомжей, вставшая на ночлег. Довольно многочисленная стайка. Бабы, мужики. Кто-то грозно храпел, завернувшись в нищенские лохмотья, кто-то приболел – кашлял, бредил во сне. «Пижон» в розовой вязаной шапочке и драной футболке поверх свитера вымачивал хлебный мякиш в консервной банке. Долговязый очкарик в заячьем треухе примерял стоптанные унты с помойки. Пьянка завершилась, участники застолья разбрелись по спальным местам. Культурно выпили, никого не убили. Лениво переругивались. Кого-то тошнило под трубой в нише. В литровой бутыли с адски мутным содержимым оставалось жидкости почти на треть. Поразительно, как выпили первые две трети, – по-хорошему, смерть должна наступать от одного лишь взгляда на этот, с позволения сказать, напиток…
Для колоритного Квазимодо – с обожженной левой стороной лица и парализованной правой – час спокойствия еще не настал. Бессонница терзала – на коленях вернулся к «столу», порезал руку о консервную банку, обрушился мордой в объедки – отнюдь не котлеты «де-воляй» из куриной грудки и даже не «фокаччо с пеперони». Образовалось традиционное российское блюдо: пьяная морда в салате. Он потянулся к бутылке, запрокинул голову, высосал, как дитя из соски, и сыто срыгнул.
– Ксюха, мать твою, гаденыш ублюдочный! – пьяно визжала страшная тетка, приподнимаясь на локтях. – Где ты шляешься, падла недоделанная? А ну, живо спать – не дай бог, не соберешь завтра на Гагаринской два косаря! А это че за кенар с тобой? А ну-кася, выдь, красавец, из тумана – откуда это ты взялся? От сырости?
– Ну, все! – пробормотала Ксюша, с сожалением отходя от Максимова. – Недопила маманя сегодня, не лезет в нее «технарь». Буянить будет. Извини, я пойду, ничего?
– Давай, Ксюха, – ласково потрепал девочку по загривку Максимов. – Заройся там поглубже, не вставай. Сам доработаю.
– А щас мы глянем, что за кенар к нам пожаловал… – сообщил Квазимодо, поднимая мутный глаз (в аккурат через второй проходил колоритный шрам).
Поднялись еще двое – у первого физиономия, испитая до неприличия, второй был похож на блатаря из «Места встречи», того, что напевал «Мурку» и бился в припадке, когда его муровцы в фургон грузили.
– Еще по щущуть, и глянем… – пробухтел испитой, отбирая у Квазимодо сосуд.
Урод поднялся, обнаружив сложение орангутана и рост гризли. Пьяный в дым, он шатался, пытался сцапать Максимова за воротник, чтобы подтащить к себе и пристально рассмотреть. Сыщик без труда отклонился, и уродец чуть не упал.
– Мир, дружба, граждане, – улыбаясь, объявил Максимов. – Давайте без конфликтов. Один из вас выводит меня на поверхность, а я обещаю, что завтра ОМОН не запустит в этот коллектор газ.
– Ще ты там квакаешь, поганец? – сипло вымолвил Квазимодо, делая очередную попытку добраться до Максимова.
– Куртофанчик у него знатный, – дружелюбно проговорил «блатарь», вынимая из лохмотьев ножик со стальной рукояткой. Стиснул лезвие двумя пальцами, провел по нему. Хищный оскал демонстрировал дефицит зубов. На зоне лишился. Отсидел, в бомжи подался – куда еще такому идиоту, без жилья, прописки, умения работать, а в «братаны» ни одна уважающая себя бригада не возьмет.
Курточка на Максимове была – полнейший отстой, как сказала бы дочь. Только выбросить или… бомжам презентовать.
– Хорошо, приятель, разрешим вопрос с куртофанчиком… Слышь, кинжальщик, ты перо-то свое спрячь. Вот выведи меня на поверхность – будет тебе и куртка, и прочие удовольствия, – усмехнулся сыщик.
