Александр Анучкин - Золотой запас
Он отложил книгу и взял в руки тетрадь. Детская забава – гадание по страницам и строчкам. Может быть, сейчас – самое время? Сейчас, когда уже некому больше верить, осталось доверить свою судьбу подростковой мудрости? Он загадал номер страницы и строку. Полистал, открыл, провел пальцем. Вот оно: …я перестал думать о смерти, потому что умер папа. Когда мне было 14 лет, я думал, что умру в 30. Теперь, когда нет папы, я думаю иначе. Надо жить.
Тетрадка жила своей жизнью. Иногда, уже после переезда в Москву, уже после того, когда, казалось, мир лег к его ногам, вдруг возникала жгучая потребность открыть клетчатые странички, найти небольшое свободное пространство и написать там хоть что-то, хоть какую-то глупость. Он перебирал кончиками пальцев замусоленные края листов. Если открыть сейчас, что будет?
Когда-то и ты был маленьким мальчиком,
играющим в кубики, в дочки-матери.
Теперь ты в стендапе появишься в Нальчике
на телеэкране, перед кроватями
уже засыпающих телезрителей,
которым вставать в полседьмого в Бутово
и затемно, в силу того – что родители,
вести в детский сад неуклюже обутого
ребенка, который сыграет в кубики
не хуже иных столпов журналистики.
На улицах Нальчика стынут трупики,
с деревьев падают желтые листики.[2]
Это стихотворение тысячу лет назад посвятил ему человек, очень близкий человек, почитаемый в те далекие дни единственным настоящим другом. Даже так – Другом, с большой буквы. Потом что-то случилось – он уже не помнил точно, что именно, но история была некрасивая, глупая и не стоила даже выеденного яйца, но дороги вдруг разошлись, как на Т-образном перекрестке, разлетелись в стороны, без всякой надежды сойтись вновь. Так они и ехали по разомкнутому кольцу с тех пор. Сколько времени прошло? Лет пять? Он тогда вернулся из какой-то очередной выматывающей, убивающей командировки, опять пил и плакал, погружая себя в депрессию все глубже и глубже. Со стороны даже казалось, что этот процесс доставляет ему удовольствие. Мудрый друг, старше и опытнее, нашел слова. Вроде – посмеялся, а вроде – поддержал под руку, за секунду до падения.
Потом они еще десятки раз обменивались такими короткими, немного шутливыми посвящениями, эта «поэтическая дуэль» затягивала и затягивала… Вот и еще, на следующей странице:
Пора ложиться спать, мой друг.
Все выпито давно вокруг.
Сценарий в сотню килобайт —
не получился. Баю-бай.
Не спится? Выпей донормил.
Работодатель утомил?
А ты? Нет, ты – не раздолбай.
Ты – алкоголик. Баю-бай.
Засни, мой милый голубок!
И явится червей клубок.
Его – в объятия сгребай
и наслаждайся. Баю-бай.
Ты их когда-то, дурачок,
на свой насаживал крючок.
Так что теперь не уповай
на милость божью. Баю-бай.
Тебя разглядывает смерть
во сне, как жертву. Но суметь
спастись – реально. Засыпай.
Проснешься утром. Баю-бай.
Я сам явлюсь к тебе во снах
(ты осторожно спросишь: «Нах?..»).
Засни, мой милый голубок.
В конце концов, тебе не пох?..
Он с силой захлопнул тетрадку и отшвырнул ее в сторону. Лениво махнув клетчатыми крыльями, она бздынькнула пружиной о чугунную батарею, подняв в воздух столбик пыли. Какая глупость. Ка-ка-я глу-пость.
Он еще раз подошел к столу и опасливо заглянул в черные недра сумки. Что там еще? Какой-то старый блокнот. Он пролистал несколько страниц. Черт, ему уже лет семь. Может, больше. Будет интересно почитать. Но не сейчас. Потом. Слишком много прошлого для одного дня. Слишком. Сейчас надо просто попробовать еще поспать. Совсем чуть-чуть. Часа два-три.
#37
Москва, Черкизовский рынок
19 марта 2009 года, 11.45
Генеральный директор ЗАО «Информационная безопасность» встречался с уголовником Федором в хинкальной на окраине Черкизовского рынка. Федор нервничал, ему не нравилось место.
– Вы, с вашим опытом, не можете не понимать, – с жаром твердил он, – тут полно стукачей. Тут – чертова прорва сук, понимаете? Весь город будет о нас говорить уже к вечеру.
– Не гоношись, мы им не интересны.
Пожилой зэк замолчал, с энтузиазмом переключившись на пережаренные в прогорклом масле «настоящие дагестанские чуду».
– Не понимаю, что такого человека, как вы, может привлечь в таком месте? – спросил он с набитым ртом.
– Не поверишь, – небольшая пауза, – отменная кухня.
Федор хрюкнул.
– Теперь – о деле. Помнишь, я говорил, что смогу найти работу? Я тебе ее нашел. Будешь работать у меня.
– У вас? Кем? И чем вы, собственно, занимаетесь?
– Информационной безопасностью.
– Это на дверях?..
– Да, на дверях. Мне нужен сотрудник, сотрудник для особых поручений. Дела у меня идут нормально, платить я тебе буду хорошо. У меня есть только одно условие, неисполнение которого не приветствуется. – В этой ситуации гораздо логичнее прозвучало бы: «карается смертью».
Федор, уловив нужную и понятную интонацию, даже перестал жевать.
– Я слушаю…
– Ты ничего не услышишь. Даже не услышишь, как растет трава. Все остальное – по факту.
– Но, послушайте, – закипел уголовник, – я – пожилой человек, я так не могу, я должен знать…
– Ты – должен. Это очень правильное слово. Ладно. Прием пищи окончен. Достаточно уже приобщились к аутентичной кухне. Завтра в одиннадцать тридцать в офисе. Рискуешь узнать кое-что.
Бросив на стол несколько купюр, странный генеральный директор странного ЗАО развернулся и вышел. На ходу он немного подволакивал ноги. «Странная походка, – лихорадочно думал Федор. – У него или пуля в спине, или позвоночник сломан. Такого в толпе засечь – даже если он себе грудь третий номер пришьет…»
Генеральный директор тем временем, поплутав в лабиринтах торговых контейнеров, вышел на Большую Черкизовскую. Он успел купить себе отравительного цвета зеленую куртку и шел сейчас упруго и четко, как строевой офицер. Где-то в районе китайского сектора метались трое неприметных молодых людей. Они не сомневались, что здесь, на Черкизоне, потеряют объект. Но не думали, что так быстро. В контору им теперь совсем не хотелось. За девяносто два дня слежки они потеряли своего подопечного ровно девяносто два раза.
#38
Москва, Житная площадь, здание МВД России
10 июня 2009 года, 11.15
Глава МВД генерал-майор Худойбердыев бьш последним в нынешнем правительстве человеком, назначенным еще прошлым президентом. Его несколько раз пытались сместить, но все попытки заканчивались полным провалом. На него вообще не было компромата, и люди со Старой площади только разводили руками – при всех допусках, МВД работает как часы. Дай бог каждому министерству, особенно – силовому. Четкое реагирование, адекватные мягкие реформы ведомства, независимость на грани откровенного хамства на заседаниях правительства. Худойбердыев, пожалуй, бьш первым главой российской милиции, которого любили журналисты, что само по себе уже немыслимо.
Еще девять лет назад, заняв кабинет на Житной, генерал ввел новшество – раз в месяц он принимал граждан, самых настоящих обычных граждан, по личным вопросам. Задень через его кабинет проходило человек сорок– пятьдесят. По большей части, конечно, приходили сумасшедшие, только им, верящим в силу психотронного оружия, давно разочаровавшимся в собственном участковом, который не может извести на корню зловредных инопланетян и агентов ЦРУ, хватало терпения ждать приема по году. Но министр не изменял правилам: раз приемный день есть, значит – надо принимать.
Очередной посетитель только что ушел, оставив на столе свои бумаги – листов триста двенадцатым шрифтом с одной и с другой стороны. Конечно, министр не станет читать это. Есть помощники, которые вполне справятся, которые смогут отличить по первым строчкам – бред или правда. Худойбердыев позволил себе немного отдохнуть. Он встал, оттолкнул к стене глубокое кресло темно-зеленой кожи, сделал несколько пружинистых шагов по кабинету и хрустнул костяшками пальцев, сцепив их перед собой в замок. Он подошел к зеркалу и небрежным движением правой руки поправил пробор. Узкое лицо, резко выдающиеся вперед скулы, обтянутые пергаментной, уже почти старческой кожей. Живые черные глаза. Маленькие и опасные. Ему нравилось это выражение собственных глаз. Лет тридцать назад, когда он только начинал в милиции, он любил эффект, производимый этими глазами. Редкий задержанный выдерживал пытку взглядом. Со временем, став министром, он научился гасить свои глаза. Делать их почти зеркальными, совсем невыразительными. Он дотронулся до узла галстука и чему-то тихо улыбнулся.
– Следующего пригласите! – крикнул министр в сторону двери и проворно вернулся в кресло. Подкатился к столу, открыл ежедневник и достал дорогую перьевую ручку. Очередной посетитель должен был застать его за работой и подождать – хотя бы минуты две-три – пока генерал обратит на него внимание.
