Андерс Рослунд - Возмездие Эдварда Финнигана
Такого с ним прежде не бывало.
Ее голос утешал его, наполнял собой комнату.
Но не сегодня. Не сейчас.
Йенс Клёвье постучал и распахнул дверь, приоткрытую наполовину. Лицо его раскраснелось: он быстро шел по коридорам, спускался по лестницам, торопясь сюда из своего корпуса «С». Он держал в руке пачку бумаг, только-только из факса, Эверт наверняка захочет прочитать их, поэтому он решил сам их передать, а потом вернется назад к своему письменному столу, ждать новых донесений.
Гренс дожевал бутерброд, смахнул крошки со стола и выкинул вместе с липкой пленкой в корзину для бумаг.
Пятница, 25 сентября 1988 года, 16.23 Направлен патрульный автомобиль 903 с инсп. Ковальски, ассист. Ларриганом и ассист. Смитом на 31 Мерн-Риф-драйв в Маркусвилле в связи со стрельбой.
Он посмотрел на тонкую стопку документов, насчитал пять штук и поднял их.
Мы сразу отметили, что входная дверь в дом не заперта. Портьера перед дверями задернута. В доме горел свет и было тихо.
Гренс прочел уже тысячи рапортов, написанных придурковатыми полицейскими ассистентами. Эти были, правда, американцы, носили другие имена и жили по другим адресам, но были такими же обстоятельными, так же боялись погрешить против заведенной формы, как и все остальные.
Гренс поднялся. Он не находил себе места. Мысли его занимало куда более важное событие, чем этот Шварц и его прошлое.
Она совершила то, что эти умники считали невозможным.
На это потребовалось двадцать пять лет, но она это сделала, и он это видел.
Он знал, что спешки нет, но не удержался: снова сел и набрал номер санатория.
— Гренс. Я слишком поздно звоню?
Короткое замешательство.
— Мне очень жаль. Но в это время вы не можете с ней поговорить.
Он узнал голос, который ему ответил.
— Вы же знаете, ей необходим сон. Она уже легла.
Сюсанна, молоденькая сиделка, которая учится на врача и которая поедет с ними на морскую прогулку. Он попытался говорить приветливо:
— Я хотел поговорить с вами. О нашей совместной прогулке в конце недели. Я просто хотел убедиться, что вам сообщили об этом.
Вздохнула она или ему показалось?
— Мне передали. Я поеду с вами.
Гренс извинился и положил трубку, может, она еще раз вздохнула, он не знал и предпочитал этого не слышать.
Согласно табличке у входной двери, дом принадлежал Эдварду и Алисе Финниган. В доме, состоящем из восьми комнат, был произведен обыск по так называемой С-методике.
Гренс снова взял американский факс и на этот раз прочел внимательнее, ведь он уже позвонил в санаторий: Анни спит, у нее все хорошо. Теперь он мог продолжать работать, искать того, кто некогда был Джоном Шварцем.
Дверь в спальню, которая расположена справа от входа, приоткрыта. Когда ассист. Ларриган попытался открыть дверь спальни, он обнаружил, что за ней лежит женщина.
Гренс наклонился ниже над листком.
Это предчувствие. Что-то начинается.
Он читал и постепенно понимал, что имел в виду Клёвье, почему он так запыхался, почему его отечное лицо было таким красным.
Ларриган вошел в комнату и, удостоверившись, что у женщины, в которую стреляли, нет никакого оружия — ни в руках, ни на теле, — крикнул, чтобы врач и санитары скорой помощи срочно вошли в дом. Ларриган успел отметить, что женщина лежала лицом вниз на правом боку. Ее глаза были полуоткрыты, и она чуть шевельнула головой.
Погибла женщина. Она тогда лежала на полу в доме в какой-то дыре под названием Маркусвилл и умирала.
Бригада скорой помощи на машине А 915 и врач Руденски вошли в дом несколько минут спустя, они немедленно подняли женщину и уложили ее на спину в холле. Потом они попытались оказать ей первую помощь, одновременно у женщины был констатирован слабый пульс. Через несколько минут женщину отправили в окружную больницу Пайка, куда она прибыла в 17.16. Поступившую зарегистрировали под номером 1988-25-6880.
Йенс Клёвье сказал, что ждет еще информацию. Материалы предварительного следствия, проведенного восемнадцать лет назад против человека, который теперь называет себя Джон Шварц и сидит в тюремной камере всего в паре сотен метров отсюда.
Эверт Гренс вдруг заторопился.
По-прежнему холодно.
Вернон Эриксен зло посмотрел на батарею, которая мертвым грузом висела на бетонной тюремной стене. Он мерз, следовало бы распустить заключенных на недельку, пока все не наладится и тепло не вернется в тюрьму Маркусвилла; они же не животные, заключенные, хоть народ там, снаружи, и высказывается иной раз в таком духе.
Хуже всего дела обстояли в восточном блоке и Death Row, который там находился. Приговоренные к смерти мерзли по ночам как собаки, а поскольку они не спали, то жизнь там была еще та, вечно орущий колумбиец и новичок в двадцать второй камере, который плакал уже вторую ночь подряд. Одного этого бы хватило с лихвой, но теперь, из-за чертова холода, и другие тоже подали голос, даже те, кто раньше и пискнуть боялся.
Вернон осмотрел длинный ряд металлических клеток.
Все, кто сидел здесь, знали свой приговор.
И вели отсчет. Что им еще оставалось? Они ждали, просили то о помиловании, то о новом переносе даты, но никуда не выходили, сидели там, где сидели, и ждали — дни, месяцы, годы.
Вернону пора было домой. Его дежурство закончилось четыре часа назад. В это время он уже обычно направлялся в «Софиос», где ел блинчики с черникой, а потом шел окольной дорогой по Мерн-Риф-драйв и, проходя мимо того дома, всякий раз заглядывал в их кухню, и ему становилось теплее, когда он мельком видел ее спину. Да пожалуй, к этому времени он бы уже добрался до своего дома на окраине городка, а возможно и спал, по крайней мере, уже бы лежал в кровати с непрочитанной утренней газетой на соседней подушке.
Вернон Эриксен медлил сознательно.
Скоро.
Скоро он пойдет.
Уорден, вызвав его в свой кабинет, застал Вернона врасплох. Они редко разговаривали, хотя хорошо знали друг друга, — пока все шло своим чередом, у них не было необходимости встречаться.
Но уже по его звонку чувствовалось: что-то не так.
Голос Уордена был напряженным, каким-то чересчур четким, словно он был встревожен и пытался скрыть это, стараясь, чтобы никто ничего не заподозрил.
Уорден улыбнулся Эриксену и пригласил пройти в свой просторный начальнический кабинет — кожаный диван, стол для совещаний, большое окно, размером как два, с видом на главный тюремный вход, — предложил фрукты и мятное печенье и, отведя взгляд, словно для того, чтобы собраться с духом, спросил, как долго, собственно говоря, Вернон работает начальником охраны тюрьмы Маркусвилла, в Death Row исправительного учреждения Южного Огайо.
— Двадцать два года, — ответил Вернон.
— Двадцать два года, — повторил Уорден, — это изрядный срок. А ты их всех помнишь, Вернон?
— Кого это «всех»?
— Ну, тех, кто сидел здесь. В твоем отделении.
— Да. Их я помню.
Уорден постучал пальцами по листку бумаги, лежавшему перед ним на письменном столе. На листке было что-то написано. Именно из-за этого Вернона и позвали. Пальцы скользнули вдоль края листа, Вернон попытался разглядеть, что там написано, но буквы были слишком маленькими, чтобы прочитать их вверх ногами.
— Их прошло тут больше сотни за твой срок, Вернон. Кого-то освободили, кого-то казнили, но большинство только ждало своей участи. Неужели ты помнишь их всех?
— Да.
— Почему?
— Почему?
— Мне любопытно.
Эта бумага. Вернон наклонился вперед, ему хотелось прочесть, что в ней, но ничего не получилось, мешала рука Уордена.
— Я помню их, потому что работаю здесь охранником. Моя задача — заботиться об этих людях и пытаться исправить их. Я заботился о них. Кроме них, у меня никого почти и не было.
Уорден снова предложил ему фрукты, Вернон поблагодарил и отказался, но взял еще одно печенье и дал ему растаять во рту — после второго он начал понимать, к чему клонит начальник.
Он не был к этому готов.
Хотя и должен был бы.
— Тогда ты, наверное, помнишь, — сказал Уорден, — заключенного, которого звали Джон Мейер Фрай?
Возможно, Вернон тяжело вздохнул или заерзал на этом кожаном диване, трудно сказать наверняка, вопрос застал врасплох, Вернон выслушал его и, как мог, попытался отразить. В этот момент ему сложно было увидеть себя со стороны, все происходило у него внутри: в груди что-то сжалось и стало трудно дышать.
— Конечно. Как сейчас. Я хорошо помню Джона Мейера Фрая.
— Отлично.
— И?
— Сколько человек, Вернон, скончались здесь, не дождавшись казни?
— Немного. Такое случалось. Но их было немного.
— Джон Мейер Фрай. Когда он умер? Не помнишь ли ты каких-то особенных обстоятельств?
