Ростислав Самбук - Скифская чаша
— О-о! — наконец до Юрия Лукича дошло, почему этим делом занимается следователь такого ранга. — И вы ищете?..
— Мне надо установить, не попало ли что-нибудь постороннее в чемодан Людмилы Романовны?
— То есть бомба?
— Называйте это как хотите.
Юрий Лукич подумал, что следователь, наверно, может подозревать и его. Какая нелепость!.. И все же факт остается фактом...
Лоденок неестественно улыбнулся, понимая, что именно эта неестественность может укрепить подозрения, однако какая-то растерянность и смятение овладели им: спросил, сам ощущая фальшь в своем тоне:
— И вы считаете, что бомбу подложил я? В чемодан собственной жены?
— Нет, нет... Просто выясняем, не побывали чемоданы в чужих руках?
— Нет! — Юрий Лукич сразу успокоился. — Я сам запер чемоданы и потом сам сдал их в багаж.
— Был уверен в этом, — поднялся Дробаха.
Лоденок проводил следователя до дверей, закрыл их и постоял немного, анализируя их кратковременную беседу. Честно говоря, он бы сразу и забыл о ней, если бы не назначенное на вечер свидание. Со всех других точек зрения его позиции были безупречны, впрочем, и ужин в ресторане с красивой девушкой еще ни о чем не говорит, но есть во всем этом что-то нехорошее, какой-то риск для него.
Лоденок подумал, что в принципе ему следовало бы отложить встречу с Оксаной, ситуация, пожалуй, требовала этого, но как сообщить ей? Где найти ее?
Не явиться на свидание — девушка может обидеться, небось привыкла, что парни вьются возле нее — молодые, энергичные, красивые, а ему, как известно, за сорок...
Правда, не все из ее ухажеров директора комбинатов, отметил не без самодовольства, но не был абсолютно уверен в преимуществе своего положения и решил рискнуть.
К тому же риск минимальный. Он возьмет такси и повезет Оксану в «Наталку» — есть такая богом забытая корчма на Бориспольском шоссе. Полная гарантия, что там их никто не увидит.
У Юрия Лукича сразу улучшилось настроение, и он поехал домой упаковывать Людмилины платья.
7
— Нет, я не хочу и не пойду! — заявил Иван Петрович и разлегся на диване.
Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом и сосисками: уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.
И вдруг такое...
Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек — худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна туфля сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.
— Чего разлегся! — закричала. — На диване с грязными ногами! — Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.
— Ты слышал? — удивленно пожала плечами Варвара. — В доме нет хлеба и молока.
Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:
— Ну и что?
— Пойди в гастроном.
— И не подумаю.
Да, это было впервые — впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла посредине гостиной и хлопала глазами, наконец не нашла ничего лучшего, чем спросить:
— Ты что, заболел?
— Нет, — ответил и улыбнулся, как показалось Варваре, нахально. — Ты же знаешь, я здоров.
— Так почему же?..
— Не хочу.
— Но ведь нужно.
— Иди сама.
— А кто уберет квартиру?
— Вернешься из гастронома и уберешь.
— А ты?
— У меня отгулы, и я отдыхаю.
— Но ведь и я в отпуске и тоже нуждаюсь в отдыхе.
— Так отдыхай.
— А что будем есть?
— Как-нибудь перебьемся.
— Ребенок-то как без молока?
Иван заерзал на диване и отступил, как показалось Варваре, весьма неохотно.
— За молоком я потом смотаюсь.
— Могут разобрать.
— Проживет ребенок день и без молока.
Варвара растерянно развела руками: ну что можно ответить на это? Придвинула к дивану стул с высокой спинкой, села возле мужа и спросила спокойно:
— Что с тобой, Ваня?
— Ничего.
— Может, ты чем-то недоволен?
— Сейчас — нет.
— Как тебя понять?
— А вот так и понимай: лежу на импортном диване, под торшером за двести рэ, смотрю на «стенку» с хрусталем и плевать хотел на все.
— Увидела бы мама!
— О-о! — вдруг вскочил с дивана Иван. — Наконец сказала, что думаешь. А я заодно и на твою мамочку плевать хотел. С ее хрусталем и диваном.
— Ты что? — ужаснулась Варвара. — Что мелешь?
— Не мелю, а теперь уж говорю, что наболело. Дай хоть три дня пожить свободно. Сбросил кандалы, неужели не понимаешь, хоть на три дня сбросил, а может, и больше... — он запнулся, — может, навсегда!.. Дошло?
— Как тебе не стыдно говорить такое о маме? Она обеспечила нас всем.
— Не хочу! — сорвался чуть ли не на крик Иван. — И не нужно! Плевать! Надоело ходить на цыпочках... «Доброе утро, Мария Федоровна, как спали, уважаемая Мария Федоровна?» А мне плевать, как спала родная теща, пусть хоть совсем не спит...
— Ты не справедлив, Ваня.
— Ну конечно, один я — сукин сын, а вы все — паиньки! А ты подумай: квартира у нас четырехкомнатная, а мы с тобой и с ребенком в одной комнате ютимся.
— Не равняй себя с мамой!
— Вот тебе на! Выходит, нам вечно кланяться?
— Сам знаешь, мама не может без кабинета!
— Да, наша мамахен — большой ученый, ей нужен кабинет, а потом она устает и хочет отдохнуть в спальне, а вечером к маме приходят гости, боже мой, сам Маркиан Гаврилович, академик, всемирно известная величина, и идет эта величина в гостиную, садится под торшер за двести рэ и пьет с родной тещей португальский портвейн — шесть с половиной рэ за бутылку... А ты, Иван, ничтожный инженеришка, сиди в это время в своем углу вместе с любимой женой и ребенком, а если в туалет, то на цыпочках, потихонечку, по ковровой дорожке, чтобы не потревожить академика с сиятельной мамахен. А квартиру, кстати, на всех получали, и нам с тобой и Оленькой три комнаты полагаются по закону, может, не так?
— Кто б тебе дал четыре комнаты, если б не мама?
— Опять мама!
— Может, на твои деньги обставили квартиру?
— А зачем мне хрусталь и импортные «стенки», плевать на них, я у себя дома хозяином хочу быть, ясно?
— Как будто кто-то ограничивает тебя...
— Ну ты и скажешь! А позавчера: «Тише, Ваня, забери Олю, пойдите с ней на улицу, мама спит, у нее сегодня операция...»
— Так она же потом три часа возле операционного стола простояла. И ты это прекрасно знаешь.
— А я когда с работы возвратился? Около двенадцати ночи, забыла? И то, что у нас авария случилась, впервые слышишь?..
— Ты же ничего не сказал.
— А ты бы спросила. Почему муж в двенадцать ночи возвращается? К тому же трезвый...
— Не хватало, чтобы пьяный.
— Скоро запью, — пообещал Иван вполне серьезно. — Я скоро стану вести себя как настоящие мужчины.
— Может, и любовницу заведешь?
— Может, и заведу.
По лицу Варвары пошли красные пятна.
— Ты меня еще не знаешь.
— Вижу.
— Точно, не знаешь, — сказал как-то хвастливо и чуть ли не торжественно. — Но скоро...
— Что «скоро»?
— Ничего.
Злорадная улыбка мелькнула на губах Ивана.
— Совесть не будет мучить меня, — ответил уклончиво.
— Так могут говорить лишь неблагодарные.
— Ну на кого-кого, а на неблагодарного я не похож, — процедил сквозь зубы.
— Это с какой стороны посмотреть...
— С какой хочешь.
Варвара решительно поднялась со стула.
— Ты сегодня не в своей тарелке, — констатировала. — Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойду за молоком сама.
Направилась, не оглядываясь, в кухню, а Иван подцепил босой ногой туфлю и яростно швырнул ее в «стенку». Не долетела, зацепилась за стул, на котором только что сидела Варвара, и Иван вдруг горестно и со страхом подумал: все, что он замыслил, не осуществится, наверно, такая уж у него планида — типичного неудачника.
От этих мыслей мороз пошел по коже. Все напрасно, а он рассчитывал...
Но Иван не признался сам себе, на что же он в самом деле рассчитывал, — нет, лучше об этом не думать и не вспоминать... Со стоном растянулся на диване и сжал ладонями виски.
В комнату заглянула Варвара.
— Успокоился? — спросила мирно.
Вот так: золотая женщина, он ей скандал, а она — успокоился?..
