Андрей Евпланов - Чужаки
Умер Василий Петрович, как доказал, то есть заперся в спальне и никого туда не впускал, пока не умер. Непонятно, правда, что он этим доказал и кому, зато перед самой кончиной он был великодушен, как человек, уверенный в своей правоте, и даже простил бабушке ее политическую не подкованность.
Она отдала должное великодушию деда, соорудив ему памятник почти на все деньги, вырученные от продажи дома, села в поезд и через каких-нибудь четыре часа была уже у нас в Москве.
Мы тогда жили в Марьиной Роще. Родители у меня работали на заводе, а я целыми днями просиживал у окна и смотрел, как играют во дворе другие мальчишки.
В детском саду пока что для меня не находилось места, а во двор меня одного не выпускали, потому что считалось, что район у нас бандитский.
И вот к нам приехала бабушка, чтобы подарить мне, а заодно и себе, весь мир, то есть все, что я видел из окна, и даже больше. Каждое утро она брала меня за руку, прихватывала клеенчатую сумку и шла покупать продукты. В то время это было не таким уж простым делом. Тогда люди стояли в очередях не за какой-нибудь икрой или осетриной, от этого добра в магазинах полки ломились, а за молоком и мылом, за мясом и мукой, то есть за самым необходимым.
Товар обычно отпускали со двора, подальше от лишних глаз. Многие приходили сюда с детьми. Мы тут же затевали какие-нибудь игры и, бывало, так заигрывались, что и уходить не желали ни в какую.
Взрослые выстаивали в очередях часами, но не мучились, как это бывает теперь, потому что, во-первых, никуда не спешили, зная, что хорошо только там, где их нет, а во-вторых, у каждого в очереди находились знакомые, с которыми можно было обстоятельно обсудить местные новости.
Бабушка быстро перезнакомилась с очень многими женщинами. Здесь люди как-то легко сходились друг с другом. Не потому ли, что на окраине жило много новоселов?
И вот однажды в очереди к ней подошла высокая женщина в плюшевом жакете и цветастом платке и прямо так спросила:
- Извиняюсь, вы не Василия Петровича жена будете?
Бабушка к ней пригляделась и глазам своим не поверила: перед ней стояла Маняша собственной персоной и радовалась, как будто выиграла сто рублей по облигации. Бабушка тоже обрадовалась, нагнула ее к себе и ну целовать. Эта встреча их так ошеломила, что Маняша пропустила свою очередь, а бабушка забыла, за чем стоит. Даже продавец занервничал:
- Вы что уснули, дамочка? Не задерживайте давайте...
И вот бабушка взяла чего-то там, за чем стояла, а Маняша переняла у нее сумку. Они вышли со двора и пошли по улице неизвестно куда, совершенно одурев от воспоминаний. И только когда они уже были возле Марьинского Мосторга, бабушка хватилась меня. А я в это время преспокойно играл в колдунчики во дворе магазина. Однако, прежде чем расстаться с Маняшей, она дала ей слово, что нынче же вечером заглянет к ней домой.
- Обязательно приходите,- сказала Маняша на прощание.- Я хозяину скажу, он ждать будет.
Раньше в Марьиной Роще жили непоседливые люди: ходили друг к другу в гости чуть ли не каждый день, а чаще, просто забегали к знакомым на минуту и оставались бог знает на сколько.
Бабушка, например, пока шла с рынка, заходила в два, а то и в три дома, и обязательно ее где-нибудь сажали пить чай, а мне давали яблоко или конфету.
К нам тоже все время приходили бабушкины знакомые и вели долгие разговоры, в основном про то, кто на ком женился да кто у кого родился.
Иногда, вечером, бабушка сидит-сидит и вдруг спохватится: "Батюшки, что-то Копненкова не идет, надо зайти к ней, узнать, почему она не идет", накинет на плечи платок и в дверь, а я за ней. С некоторых пор мы были как иголка и ниточка.
Мои родители, по выражению бабушки, "как с цепи сорвались" после ее переезда в Москву: то в кино, то на танцы... Люди молодые, пользовались случаем и наверстывали свое. Вот и к Маняше мы с бабушкой отправились на пару.
Маняша жила на самом краю Марьиной Рощи, возле железной дороги. Так что не удивительно, почему они с бабушкой не "нашлись" уж давно. Дом, где нас ждали, был деревянный, но не деревенский, а городской - двухэтажный, обшитый почерневшими от старости досками. Маняшина квартира помещалась наверху. Туда вела крутая лестница. Когда мы по ней поднимались, ступени у нас под ногами ходили ходуном и скрипели. При всем при том мы пробирались почти на ощупь. Единственным источником света здесь была луна, которая заглядывала в грязное окошко под потолком.
Наверху мы едва нашли в стене дверь, обитую драным войлоком. Войлок смягчал удары, и бабушка никак не могла достучаться. Потеряв, наконец, терпение, она стала колотить в дверь пяткой. Это подействовало. Дверь распахнулась, и Маняша чуть ли не силой втащила нас в прихожую, как будто мы не в гости пришли, а нашкодничали.
- Господи,- заговорила она каким-то восторженным и в то же время виноватым шепотом,- совсем запамятовала сказать... у нас же электрический звонок. Давеча хозяин поставил. Он у меня любит всякое узкое...
- А можно мне в него позвонить? - спросил я тоже шепотом.
-А чего ж нельзя, конечно, можно, только потом,- зашептала Маняша сконфуженно.- Хозяин заснул... Сморило с устатку, вот он и прикорнул... Как-никак целый день на ногах... Мы, вот что, пойдем сейчас на кухню, посидим, чайку с пирогами попьем. А хозяин проснется - мы к нему... Он не то чтобы спит, а так - дремет.
Мы прошли на кухню и расселись на шатких табуретках вокруг тумбочки, покрытой клеенкой. Эта кухня очень напоминала нашу: у стены стоял такой же керогаз и так же от него воняло керосином, на стенах висели кастрюли, тазы и всякие поварешки...
Маняша молчала, видимо от смущения. И бабушка не спешила начинать беседу. Так они и сидели некоторое время молча. Но потом бабушка не выдержала и спросила:
- Ты давно замужем?
Маняша как будто ждала этого вопроса. Она сразу оживилась, кинулась ставить чайник и заговорила быстро, взахлеб, как швейная машинка стучит.
- Седьмой год... То есть расписаны уже седьмой год, а так знакомы уже скоро восемь. Мы как ведь познакомились... Мы интересно познакомились... В бане...
- В бане? - переспросила бабушка.
- Ну да. Я ведь из дому тогда на стройку поехала. Надюху Новикову знали? нет? Так у нее на Урале один шофер был, все писал письма, чтобы она к нему приезжала. А Надюха сомневалась, пока меня зло не взяло: "Ах, ты,-говорю,- кулема несчастная, мужик там весь извелся, а тебе задницу лень поднять. Собирайся, вместе поедем". Думаю про себя: "Может, и для меня какой шофер там найдется". Вот, значит, и поехали мы с Надюхой на Урал. Она сразу замуж выскочила, но не за того шофера, а за другого, он на экскаваторе работал. А я устроилась в бригаду маляром. "Дай,- думаю,- хоть специальность получу..."
- Так ты, значит, аж на Урал махнула? - не то спросила, не то подумала вслух бабушка.
- Сначала на Урал, потом в эту, как ее... называется так чудно, не по-русски... Вот ведь придумают, три года жила, а выговорить никак не могу... Так и ездила с одной стройки на другую словно мужик. Маляры везде нужны...
- И все одна? - поинтересовалась бабушка.- Замужем не была?
Маняша потупилась, полезла за чем-то в шкафчик, ничего оттуда не достала и снова уселась.
- Ну как одна... Мужского полу на стройках, известное дело, много. И все больше холостые. Случалось, что какой-нибудь и поинтересуется. Только я, дура такая, вместо того, чтобы завлекать, возьму да и бухну наперед: "Так, мол, и так, хорошо бы замуж..." Если которые честные - сразу отходили, а другие потом норовили скрыться... Чудаки... Как будто я их насильно потащу в загс. Сколько раз себя ругала за свою глупость, а исправиться никак не могла. Подруги, бывало, наставляют меня, как надо завлекать, я их слушаю, а сама думаю: "Нет, это с моей физиономией стыдно..."
- Как же это тебя угораздило в бане-то? - спросила бабушка, чтобы перевести разговор в более приятное русло.
Маняша засмеялась и даже как будто помолодела. Во всяком случае она уже не казалась мне старой бабкой, а так, теткой.
- Это когда мы под Воронежем элеватор строили... Там в поселке была баня, куда мы по четвергам, то есть в женский день, ходили мыться. Вот, значит, женщины помылись и захотели париться, а мне что-то поплохело, видно угорела... Сижу в предбаннике в чем мать родила, волосы сушу и поджидаю своих товарок. Вдруг дверь открывается и входит Семен Иванович с чемоданчиком в руке, то есть я тогда еще не знала, конечно, что это Семен Иванович, а думала, что просто мужчина. Вошел и стоит, рот разинул, глазами хлопает, никак не может сообразить, почему тут голая баба. Я, конечно, всю одежу, которая была под рукой, сгребла на себя и говорю ему: "Вам чего здесь надо, товарищ? Сегодня женский день". А он мне: "Извиняюсь, я тут... кое-что простирнуть собрался..." Тогда я говорю: "Это дело не мужское, давайте что там у вас, я сама простирну". Он сунул мне рубашку и - ходу. Насилу потом его нашла. Оказалось: москвич, год как овдовел... Ну и вот...
