Рэй Брэдбери - Кладбище для безумцев
Мы с Мэнни Либером так и ахнули.
Рой не соврал. Это была лучшая из всех его работ, то самое существо, что неслышно покинуло космический корабль, прилетев из далекого далека, за множество световых лет от нас. Это был тот полуночный охотник, что пробирался межзвездными тропами, тот одинокий мечтатель, что скрывался за страшной, ужасной, безобразной личиной.
Чудовище.
Это был тот одинокий человек за восточной ширмой в «Браун-дерби», хохочущий над шуткой, казалось сказанной много дней назад.
Существо, которое умчалось прочь по ночным улицам, скрылось на кладбище и осталось среди белых могил.
– О боже, Рой.
Мои глаза наполнились слезами от сильного потрясения – столь же острого и ясного, как то, другое, когда Человек-чудовище вышел на улицу и обратил обезображенное лицо к ночным небесам.
– О боже…
Рой не мог оторвать безумного, влюбленного взгляда от своего удивительного творения. Затем он все же медленно повернулся, чтобы посмотреть на Мэнни Либера. Увиденное поразило нас обоих.
Лицо Мэнни было белым, как овечий сыр. Глаза выкатились из глазниц. Из горла доносилось клокотание, словно его душили проволокой. Пальцы вцепились в грудь, будто сердце внезапно остановилось.
– Что ты наделал? – взвизгнул он. – Господи! Боже мой, о господи! Что это? Фокус? Шутка? Закрой его! Ты уволен!
Мэнни швырнул мокрое полотенце в глиняное чудовище.
– Дерьмо!
Неловкими, механическими движениями Рой накрыл глиняную голову.
– Я не сделал ничего…
– Сделал! Ты что, хочешь, чтобы это появилось на экране? Извращенец! Собирай манатки! Убирайся! – Мэнни, весь дрожа, закрыл глаза. – Немедленно!
– Вы же сами этого требовали! – возразил Рой.
– Пусть, а теперь я требую уничтожить это!
– Это моя лучшая, величайшая работа! Да посмотрите же на него, черт возьми! Он прекрасен! Он мой!
– Нет! Он принадлежит студии! На свалку его! Съемки отменяются. Вы оба уволены. Я хочу, чтобы через час здесь было все чисто. Пошевеливайтесь!
– А почему вы принимаете все так близко к сердцу? – спокойно спросил Рой.
– Разве?
И Мэнни, с туфлями под мышкой, решительно прошагал через весь павильон, давя по пути миниатюрные домики и расшвыривая игрушечные грузовики.
У дальнего выхода из павильона он остановился, втянул носом воздух и кинул на меня огненный взгляд.
– Ты не уволен. Получишь новую работу. А этот сукин сын – вон!
Дверь открылась и, словно окно готического собора, пропустила ворох света, а затем с грохотом захлопнулась, оставив меня наблюдать провал Роя и крушение его надежд.
– Господи, что мы такого сделали? Что такого, черт возьми? – кричал я, обращаясь к Рою, к самому себе, к красному глиняному бюсту монстра, открытого и явленного миру чудовища. – Что?!
Рой весь дрожал.
– Боже! Я полжизни работал, чтобы сделать что-то стоящее. Я учился, ждал, пытался увидеть и наконец действительно увидел. И вот творение явилось из-под моих пальцев, о боже, как оно явилось! Что за тварь такая возникла из этой проклятой глины? Как же так: она родилась на свет, а я убит?
Рой вздрогнул. Он поднял кулаки, но бить было некого. Он посмотрел на своих доисторических животных и широко развел руки, точно желая обнять и защитить их.
– Я вернусь! – хрипло прокричал он им и медленно побрел прочь.
– Рой!
Он, спотыкаясь, выбрался на свет, я бросился за ним. Снаружи пылало раскаленное предзакатное солнце, мы словно плыли сквозь реку огня.
– Куда ты?
– Бог знает! Не ходи. Не хватало еще и тебе остаться с носом! Это твоя первая работа. Ты предупреждал меня вчера ночью. Теперь я знаю, зря я все это затеял, только вот почему? Я спрячусь где-нибудь на территории, чтобы ночью вынести потихоньку своих друзей!
Рой с тоской посмотрел на закрытую дверь, за которой обитали дорогие его сердцу чудища.
– Я помогу, – сказал я.
– Нет. Тебе не стоит показываться со мной. Подумают, что ты меня на это подбил.
– Рой! Мэнни смотрел на тебя так, будто хотел убить! Я позвоню своему приятелю, детективу Крамли. Может быть, он поможет! Вот его телефон. – Я торопливо написал номер на мятом клочке бумаги. – Спрячь. Позвони мне вечером.
Рой Холдстром прыгнул в тарантас Лорела и Харди и на скорости десять миль в час задымил в сторону натурных площадок.
– Поздравляю, чертов придурочный сукин сын! – произнес чей-то голос.
Я обернулся. Посреди аллеи стоял Фриц Вонг.
– Я на них наорал, и тебе наконец дали переписывать сценарий для моего паршивого фильма «Бог и Галилея». Мэнни только что промчался мимо меня на своем «ройсе». Он прокричал, что я могу взять тебя на новую работу. Так что…
– А в сценарии есть какие-нибудь монстры? – Мой голос дрожал.
– Только Ирод Антипа. Либер хотел тебя видеть.
И он потащил меня к кабинету Мэнни Либера.
– Погоди, – сказал я.
Я вглядывался через плечо Фрица в дальний конец аллеи, пытаясь разглядеть улицу за воротами киностудии, где каждый день, неизменно, собиралась толпа, стадо, людской зверинец.
– Идиот! – произнес Фриц. – Куда ты собрался?
– При мне только что уволили Роя, – ответил я. – Теперь я хочу снова пригласить его на работу!
– Dummkopf[96]. – Фриц быстрой походкой догнал меня. – Мэнни хочет видеть тебя прямо сейчас!
– Сейчас, но через пять минут.
Выйдя за ворота киностудии, я посмотрел на противоположную сторону улицы.
«Кларенс, ты здесь?» – подумал я.
Глава 20
И точно, там они и стояли.
Придурки. Психи. Идиоты.
Толпа влюбленных, молящихся на храм киностудии.
Совсем как те полуночники, что когда-то таскали меня с собой на боксерские матчи голливудского стадиона «Леджн» – поглядеть, как мимо промчится Кэри Грант, или Мэй Уэст[97], колыхаясь, проплывет сквозь толпу, словно гибкая змея из перьев, или Граучо Маркс[98] неслышно прокрадется вместе с Джонни Вайсмюллером[99], таскавшим за собой Лупе Велес[100], как леопардовую шкуру.
Болваны (и я среди них) с огромными фотоальбомами, с перепачканными руками, держащими маленькие, неразборчиво подписанные карточки. Чудаки, которые со счастливыми лицами стояли под проливным дождем на премьере мюзикла «Дамы»[101] или «Дорожка флирта», а между тем Депрессия все не кончалась, хотя Рузвельт сказал, что это не может длиться вечно и счастливые дни снова настанут.
Уроды, шакалы, бесноватые, фанатики, несчастные, пропащие.
Когда-то я был одним из них.
И вот они здесь, передо мной. Моя семья.
Среди них еще остались несколько лиц с тех времен, когда я сам скрывался в их тени.
Двадцать лет спустя – господи! – тут была Шарлотта со своей мамой! В 1930-м они похоронили Шарлоттиного отца и с тех пор прямо-таки прописались перед воротами шести киностудий и десяти ресторанов. И вот теперь, спустя целую жизнь, они стояли здесь: Ма, лет под восемьдесят, крепкая, прозаическая, как зонтик, и Шарлотта, под пятьдесят, как всегда, хрупкая, словно стебелек. Обе притворщицы. У обеих под бледными, как носорожья кость, улыбками скрывался стандартный набор мыслей.
В этом странном, увядшем букете могильных цветов я стал высматривать Кларенса. Ибо Кларенс был среди них самым одержимым: он таскал от студии к студии огромные двадцатифунтовые альбомы с фотографиями. В красной коже – для «Парамаунта», в черной – для «RKO», в зеленой – для «Уорнер бразерс».
Зимой и летом Кларенс был закутан в большое, не по размеру, пальто из верблюжьей шерсти с карманами, куда он рассовывал ручки, блокноты и миниатюрные фотокамеры. Он снимал пальто только в самые жаркие дни. И тогда становился похож на черепаху, вырванную из панциря и с испугом глядящую на жизнь вокруг.
Я перешел улицу и остановился перед толпой.
– Привет, Шарлотта, – сказал я. – Здорово, Ма.
В тихом шоке обе женщины уставились на меня.
– Это же я, – продолжал я. – Помните? Двадцать лет назад. Я стоял тут. Космос. Ракеты. Время?..
Шарлотта ахнула и невольно прикрыла рукой свои выпирающие зубы. Она наклонилась вперед, как будто вот-вот рухнет с поребрика.
– Ма, – вскричала она, – надо же… это… это же Псих!
– Псих! – Я тихонько засмеялся.
В глазах Мамы вспыхнул огонек.
– Надо же, господи! – Она тронула меня за локоть. – Бедняга! Что ты делаешь здесь? Все еще собираешь автографы?..
– Нет, – нехотя произнес я. – Я здесь работаю.
– Где?
Я мотнул головой через плечо.
– Там? – недоверчиво воскликнула Шарлотта.
– В отделе писем? – спросила Ма.
– Нет. – Щеки у меня запылали. – Можно сказать… в отделе текстов.
– Ты копировщик?
– О, ради бога, Ма. – Лицо Шарлотты вспыхнуло. – Он имеет в виду писательскую работу, верно? Сценарии?!
Последнее было верной догадкой. Все лица вокруг Шарлоты и Ма загорелись румянцем.
– Боже мой! – воскликнула мать Шарлотты. – Не может быть!
