Рэй Брэдбери - Кладбище для безумцев
– Кем написано? – спросил Рой.
Возле бульвара Сансет Рой снова проехал на красный свет, чтобы нагнать такси, которое приближалось к бульвару Санта-Моника.
– Они направляются к студии! – воскликнул Рой, но тут же поправился: – Хотя нет…
Ибо, поравнявшись с бульваром Санта-Моника, такси свернуло налево, в сторону кладбища.
Тем временем мы подъехали к церкви Святого Себастьяна, наверное, самому захудалому из костелов Лос-Анджелеса. Внезапно такси нырнуло влево на боковую улочку сразу за церковью.
Проехав по переулку примерно сто ярдов, машина остановилась. Рой затормозил и заглушил мотор. Мы увидели, как Человек-чудовище повел женщину к небольшому белому зданию, едва различимому во тьме. Он отсутствовал всего минуту. Где-то открылась и закрылась дверь, после чего Человек-чудовище вернулся в такси, которое плавно доехало до следующего перекрестка, быстро развернулось и направилось обратно в нашу сторону. К счастью, наши фары были потушены. Такси промчалось мимо. Рой выругался, врубил зажигание, выжал педаль газа, машина, взревев, сделала умопомрачительный разворот на сто восемьдесят градусов, несмотря на мои крики, и мы снова оказались на бульваре Санта-Моника – как раз вовремя, чтобы заметить, как такси останавливается перед церковью Святого Себастьяна и высаживает пассажира, который быстро, не оборачиваясь, зашагал к освещенному входу в костел. Такси уехало.
Выключив фары, Рой неслышно подъехал и остановил машину в темном месте под деревом.
– Рой, что ты собираешься…
– Тихо! – зашипел Рой. – Предчувствие. Предчувствие – это все. Этот тип такой же посетитель ночных церквей, как я хорист…
Прошло несколько минут. В церкви по-прежнему горел свет.
– Пойдем посмотрим, – предложил Рой.
– Что?
– Ладно, я сам пойду!
Рой вышел из машины и скинул ботинки.
– Вернись! – крикнул я.
Но Рой уже ушел, в одних носках. Я выскочил на улицу, снял ботинки и пошел за ним. Через десять секунд Рой был уже у дверей церкви, следом подошел я, и мы, распластавшись, приникли к стене. Прислушались. До нас доносился голос: он звучал громко, стихал, снова делался громче.
Голос чудовища! Он торопливо перечислял жуткие бедствия, страшные преступления, ужасные ошибки и грехи, чернее мраморных небес над головой и под ногами.
Голос пастора отвечал коротко и столь же поспешно словами прощения и обещания лучшей жизни, в которой чудовище если и не возродится красавцем, то сможет обрести кое-какие радости, раскаявшись.
И снова шепот, шепот из темных глубин ночи.
Я закрыл глаза и весь превратился в слух.
Шепот, шепот. И вдруг… я замер, не веря своим ушам.
Рыдание. Горестный плач, нескончаемый, безудержный.
Одинокий человек, пришедший в церковь, человек с ужасным лицом и пропащей душой выплескивал свою громадную печаль, заставляя содрогаться стены исповедальни, церковь и меня. Стоны, вздохи и снова плач.
От этого звука слезы едва не потекли у меня из глаз. Затем все стихло, послышался… шорох. Шаги.
Мы бросились бежать.
Подбежав к машине, мы прыгнули внутрь.
– Ради бога! – прошипел Рой.
Он наклонился, пригнув мою голову. Человек-чудовище вышел из церкви и побежал один через пустынную улицу.
Добравшись до ворот кладбища, он обернулся. Проезжавшая мимо машина поймала его в лучи своих фар, как в лучи театральных софитов. Он застыл на месте, немного помедлил, а затем исчез в кладбищенской тьме.
Вдалеке, за дверьми церкви, мелькала чья-то тень, потом свечи погасли, двери закрылись.
Мы с Роем переглянулись.
– Боже мой! – произнес я. – Как велики должны быть грехи, чтобы исповедоваться в столь поздний час! А этот плач! Ты слышал? Как думаешь, может, он пришел простить Господа за свое лицо?
– Свое лицо. Ах да, да, – сказал Рой. – Мне просто необходимо выяснить, что он затевает, я не могу его упустить!
И Рой снова вышел из машины.
– Рой!
– Ты что, не понимаешь, болван? – закричал Рой. – Он – это наш фильм, наш монстр! А вдруг он улизнет? Черт!
И помчался через улицу.
«Дурак! – подумал я. – Что он делает?»
Но я побоялся окликнуть его в этот поздний час, ведь было далеко за полночь. Рой перепрыгнул через ограду кладбища и погрузился во тьму, как утопленник в воду. Я так подскочил на своем сиденье, что ударился головой о крышу машины и с проклятиями упал на место; Рой, черт тебя возьми. Черт тебя возьми, Рой.
«А вдруг сейчас подъедет полицейский патруль, – думал я, – и спросит: что это вы тут делаете? Что я отвечу? Жду Роя. Он пошел на кладбище, через минуту вернется. Вернется? Точно вернется? Конечно, стоит только немного подождать!»
Я подождал. Пять минут. Десять.
А потом – я не поверил своим глазам – появился Рой, и двигался он так, словно его обработали электрошоком.
Он шел через улицу медленно, как во сне, и даже не заметил, как его рука повернула ручку и открыла дверцу машины. Он сел на переднее сиденье, пристально глядя в сторону кладбища.
– Рой?
Не слышит.
– Что ты там такое увидел, куда ты смотришь?
Нет ответа.
– Он что, оно… гонится за тобой?
Молчание.
– Рой! – Я потряс его за локоть. – Говори! Что там?!
– Он, – произнес Рой.
– Ну и?
– Ты не поверишь, – сказал Рой.
– Я поверю.
– Нет. Успокойся. Теперь он мой. Что за монстр будет у нас, юнга!
Наконец он повернулся и посмотрел на меня: глаза его горели, а душа проступала на щеках и губах ярким румянцем.
– Ну что, дружище, сделаем фильм?
– Сделаем?
– О да! – воскликнул он, воодушевленный своим открытием.
– И это все, что ты можешь сказать? Ничего о том, что случилось на кладбище, о том, что ты там видел? Просто: «о да»?
– О! – произнес Рой, вновь обратив немигающий взгляд в сторону кладбища. – Да.
В мощеном дворике церкви погасли огни, и она погрузилась во тьму. Улица погрузилась во тьму. Яркие краски на лице моего друга потухли. Кладбище полнилось ночными тенями, растушеванными на рассветных закраинах.
– Да, – прошептал Рой.
И мы поехали домой.
– Жду не дождусь, чтобы добраться до своей глины, – сказал он.
– Только не это!
Потрясенный, Рой повернулся ко мне. Потоки уличных фонарей проплывали по его лицу. Казалось, он глядит на меня из-под толщи воды, как человек, которого невозможно коснуться, достать, спасти.
– Полагаю, ты хочешь сказать, что я не должен использовать это лицо в нашем фильме?
– Дело не только в лице. У меня такое чувство… если ты это сделаешь, нам крышка. Господи, Рой, мне действительно страшно. Не забывай, кто-то написал тебе, чтобы ты пришел и увидел его сегодня вечером. Кто-то хотел, чтобы ты его увидел. Кто-то сказал и Кларенсу, чтобы он пришел туда сегодня! Все происходит так быстро. Давай сделаем вид, будто нас не было в «Браун-дерби».
– Но как я могу притвориться? – возразил Рой.
Он прибавил газу.
Ветер врывался в раскрытые окна, рвал на мне волосы, трепал веки и губы.
По лбу Роя бежали тени, спускаясь вдоль его восхитительного орлиного носа, соскальзывая по торжествующим губам. Мне мерещились губы Грока или рот Человека, который смеется.
Рой почувствовал на себе мой взгляд и спросил:
– Начинаешь меня ненавидеть?
– Нет. Удивляюсь, как я мог, зная тебя столько лет, так и не узнать тебя.
Рой поднял левую руку с целой кипой набросков из «Браун-дерби». Они трепыхались и хлопали на ветру за окном машины.
– Отпустить?
– Мы же с тобой знаем, что у тебя в голове фотоаппарат. Ты отпустишь эти, а в левом глазу уже приготовлен новехонький ролик отснятой пленки.
Рой помахал листками.
– Ага. Следующая партия будет в десять раз лучше.
Блокнотные листки взлетели и скрылись в ночи где-то позади нас.
– Мне от этого ничуть не легче, – сказал я.
– А мне – да. Теперь чудовище у нас в руках. Оно наше.
– Ага, а кто его нам отдал? Кто нас направил, чтобы мы его увидели? Кто наблюдал, как мы за ним наблюдаем?
Рой протянул руку и нарисовал на запотевшем стекле жутковатую рожу.
– Вот, это моя муза.
Больше не было сказано ни слова. Остальной путь до дома мы проделали в холодном молчании.
Глава 17
В два часа ночи зазвонил телефон.
Это была Пег, она звонила из Коннектикута, где как раз занимался рассвет.
– У тебя была когда-нибудь жена по имени Пег, – кричала она, – которая десять дней назад уехала на преподавательскую конференцию в Хартфорд? Почему ты не звонил?
– Я звонил. Но тебя не было в номере. Я оставил сообщение, что я звонил. Боже, как я хочу, чтобы ты поскорее вернулась.
– О бог мой, – медленно произнесла она по слогам. – Стоит мне уехать из города, и у тебя сразу начинается Великая депрессия. Хочешь, чтобы мамочка прилетела домой?
– Да. Нет. Обычные козни на студии.
Я замолчал, не зная, что сказать.
– Ты что, мысленно считаешь до десяти, зачем? – спросила она.
– Боже, – произнес я.
– От Него, как и от меня, не убежишь. Ты соблюдал диету, как хороший мальчик? Сходи взвесься за один цент на уличных весах, получи распечатку, сделанную красными чернилами, и пошли мне. Эй, – добавила она, – я серьезно. Хочешь, чтобы я прилетела домой? Завтра?
