Александр Ольбик - Доставить живым или мертвым
-- Не знаю, я водитель... Мне не нужно было знать...-- но он не договорил и новый удар в лоб выключил его сознание.
В себя он пришел в подвале -- так по крайней мере ему показалось, ибо было темно и пахло сыростью. Он протянул руки и нащупал бугристую глиняную стенку. То, что это глина, он почувствовал пальцами, ногтями -- твердая, но крошащаяся...Он лежал на чем-то твердом, но не на пустом камне, возможно, на какой-то подстилке. Ноги его были скованы наручниками. И хотя тело его испытывало тягчайшие муки, все его мысли были то в своей воинской части, то дома, в Подмосковье. Неизвестно через сколько часов ему принесли стакан козьего молока и кусок ржаного хлеба. И черепок с мутной водой. Это он успел заметить, пока крышка подвала была поднята.
Через несколько дней за него взялся пожилой, бородатый, в камилавке человек. Это был их "пряник." Он говорил вкрадчиво, все время упоминал Аллаха и при этом задавал риторические вопросы: зачем, мол, такому большому и сильному государству, как Россия, такая слабая и маленькая страна, как Чечня? Она ведь миролюбивая и очень уважает свободу, а разве каждый народ, даже если он состоит из ста человек, не вправе бороться за свою независимость? Несколько дней его уговаривали и убеждали в том, что чеченский народ -- беззащитная жертва, и что замечательный русский народ, совершенно случайно, по воле своих глупых руководителей, стал главным притеснителем обездоленных женщин, детей и стариков маленькой миролюбивой Чечни. И все время шло упоминание об Аллахе.
На какой-то день идеологической обработки с него сняли наручники и открыли крышку подвала. Отвыкшие от света глаза болели и слезились. Тот, кто его уговаривал стать мусульманином, принес и передал ему Коран. Вместе с ним -- свечу и газовую зажигалку. Но он не дотронулся до книги, лишь переложил ее в изголовье.
Через пару недель его вытащили из погреба и с завязанными глазами отвели в пещеру, где пахло стеарином и керосиновыми запахами. Там горели огромные свечи и несколько фонарей "летучая мышь". Человек, к которому его доставили, сидел на расстеленном ковре и был одет в камуфляж. На голове -серая каракулевая папаха, что говорило о высоком чине человека. Воропаеву показалось, что это лицо он уже когда-то видел. Но память ничего не подсказывала.
-- Как тебя зовут, парень? -- спросил человек в папахе.
Олег назвался.
-- Ты читаешь Коран? -- человек взял лежащий сбоку от него фолиант и раскрыл книгу. -- Скажи, Олег, что написано на четвертой странице, второй абзац сверху?
Воропаев, потупив взор, молчал. Возможно, так же молчали неофиты Христа, когда их пытали язычники? История повторяется. Человечество не умнеет.
Олег молчал. И тогда сказал человек в папахе: "Наш шириатский суд приговорил тебя к... расстрелу. Ты неисправим..." И его вывели из пещеры под звездное, подлунное небо. Его оттащили к белой скале, на фоне которой он казался слабой бессмысленной запятой, в которую нацелился ствол автомата того пацаненка моджахеда, который его называл шакалом и который подал ему кувшин с водой...Двое других чеченцев, смеясь и переговариваясь по-чеченски, стояли рядом, курили...Пахнуло анашой...
-- Давай, -- сказал один из них по-русски. -- Чего, Ваха, ждешь? Стреляй бритоголового...
И тугой трассер, вырвавшись из ствола автомата, ушел к скале. Стукнулся об нее и искрами рассыпался. Воропаеву казалось, что вся Вселенная тонкой струйкой входит в его грудь и там умирает. Он закрыл глаза и опустился на колени. Ждал смерти. Но его ожгло один только раз: отрикошеченная от скалы пуля, дохлым опарышем клюнула ему в шею и скатилась на землю. Когда он открыл глаза, не увидел ни того, кто стрелял, ни тех, которые подзадоривали молодого Ваху. Он был один и не знал, что делать.
Олег сел на землю, глубоко опустив голову в колени. И поскольку ничего в мире не менялось, а кругом стояла оглушительная тишина, и не было поблизости ни одной живой души, он вскочил и побежал вниз, в заросли кизила. Ноги горели от острых камней, лицо царапали кусты, но он, вволю вцеживая в себя свободу, бежал и бежал. И вдруг ослепительный свет резанул в глаза. В самое нутро. Его сбили с ног и ногами же начали истязать его тело. Били до тех пор пока его сознание не заслонилось от реальности плотной чернотой. Пришел в себя в подвале. Явился другой, не "пряник", седобородый с хитрыми глазками чеченец. Положил рядом с Олегом Коран.
-- Советую прочитать, -- он вытащил из кармана свечку и коробок спичек. -- Быстро читай, но очень внимательно. Экзамен через неделю.
Но не вышел экзамен. Земля содрогнулась и поплыла вместе с подвалом. Наступали федералы.
Дверь отмахнулась и кто-то диким фальцетом выкрикнул:
-- Вылазь, стрелять буду!
Его связали и двое молодых чеченцев потащили его дальше в горы. Он шел с трудом, особенно донимали опавшие грецкие орехи, он оскальзывался на них и все время спотыкался. Дважды получил прикладом по ребрам, а сзади все громыхало и горело. А дальше и вспоминать-то не хотелось. На следующий день за ним пришел Саид Ахмадов и велел идти за собой. По дороге ввел в курс дела.
-- Таких, как ты, баранов, Корану не обучишь. Пройдешь другой экзамен.
Они спустились в лощину и, пройдя по козьей тропе, затаились за выступающей над дорогой скалой. К ним подошли еще несколько чеченцев, вооруженных автоматами и гранатометами. Заняли позицию и стали ждать. Где-то вдалеке залязгали гусеницы. Послышалось тяжелое рокотание бронетехники, в их сторону направлялась автоколонна федеральных войск.
Ахмадов сказал одному из чеченцев:
-- Руслан, дай русскому гранатомет и выбери для него цель.
Воропаев замер, он понял, что сейчас будет. Но выхода не видел, а умирать тоже не хотелось. "Я им потом отомщу...Пока буду делать вид, что подчиняюсь, но все равно сбегу и отомщу гадам. Втройне отомщу."
Сначала из-за поворота появилась БМП, за ней танк, а за ним два тяжелых "Урала", которые перевозят живую силу, за ними -- бензовозы... Олег понял, сейчас наступит миг, который решит все. Ему сунули в руки гранатомет "муха", Ахмадов расстегивал футляр еще одного гранатомета.
-- Целься! -- сказал он Олегу и смотри не промахнись.
-- Куда целиться?
-- В БМП...Возьми с небольшим опережением.
Но он медлил, держал гранатомет, повернутый стволом в другую сторону. Ахмадов вытащил из-за пояса пистолет и приставил к голове пленника.
-- Не могу, -- простонал Воропаев и отвернулся. -- Убивай, плесень...
Ахмадов взвел курок.
-- Считаю до трех...Раз, два... Ты же видишь, не мы к вам пришли, а вы к нам...
Воропаев перевернул гранатомет и начал целиться. Глаза заливал пот. Он заплакал и сквозь пелену смотрел на до боли знакомые очертания БМП, где сидели такие же как он солдатики. Сейчас их не будет. Он нажал на спусковой крючок и воздух прочертила огненная порабола и несшаяся впереди нее граната прошла в метрах пяти от БМП. Он почувствовал сильнейшую боль в затылке и потерял сознание. И потому не услышал слов Ахмадова: "Сволочь, жалеешь своих, не любишь нас..." И чеченец рукояткой пистолета саданул ему в затылок...
Трижды брали его с собой в засады и каждый раз он не оправдывал надежд боевиков. А у тех в свою очередь был азарт перелицевать русского, сломать его волю. Сначала ему отстрелили безымянный палец на левой руке, затем тот же пацан Ваха, заставив Воропаева разуться, острым ножом отмахнул ему два пальца -- большой и средний, на правой ноге. Чтобы не убежал. И наступил проклятый день, когда ему снова сунули в руки гранатомет и приказали взорвать выехавший из-за скалы уазик. И он выстрелил, отведя прицел в сторону от машины и, к своему изумлению, увидел, как уазик подпрыгнул, проехал несколько метров на боку, и, кувыркнувшись через капот, упал с откоса. Кто в нем ехал, он не знал, но Ахмадов был доволен. Он скалился и похлопывал Олега по плечу. И не знал Воропаев, что это была поставленная Ахмадовым сцена: вместе с выстрелом Олега, в уазик выстрелил Ваха, скрывающийся в кустах боярышника.
-- А ты говорил -- не можешь... Молодец, парень, жить будешь, воевать хорошо будешь...Теперь возьми эту игрушку и немного потренируйся по живым мишеням. Ахмадов отдал ему свой автомат. Он видел, как на "уралы" обрушился шквал автоматно-гранатометного огня, как из машин выскакивали омоновцы. Некоторые из них тут же замертво падали под колеса машин. Другие кидались в кусты и оттуда начинали отстреливаться.
Воропаев, стиснув до боли зубы, закрыв глаза, поливал и поливал из автомата. Сбоку зацокали пули, а он стрелял и стрелял. Ему казалось, что патроны в дергающемся у плеча автомате никогда не кончатся, и что он стреляет целую вечность. Но это продолжалось не более четверти минуты, в течение которых его крупным планом фиксировала телекамера.
Потом были другие засады, другие бои и он по-прежнему стрелял в сторону от цели, но к своему удивлению, его за это никто не наказывал. Ему как будто поверили. А однажды Ахмадов затащил его в пещеру и включил видеомагнитофон, питающегося от переносного генератора. И вот она дьявольская кухня палачей: на кассете было крупное изображение Воропаева и то, как он с автоматом или гранатометом в руках ведет бой, и тут же новый крупный план -- оторванный от машины задний мост и сам вставший поперек дороги искореженный взрывом АТН, лежащие на дороге и в кюветах российские солдаты. И создавалось полное впечатление, что навалял кучу людей и подбил всю технику этот белокурый русский парень, превратившийся в настоящего зомби.
