Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле
— Есть какие-нибудь новости от вашего отца?
— Нет. Нам нужно повернуть направо прямо здесь. Мы едем в западную часть кладбища.
— Та официантка, из-за которой ваш отец ввязался в драку, ее звали Нита. Вполне возможно, ее полное имя Хуанита.
— Я знаю. Мне сказал об этом отец, когда звонил и просил денег. Еще он сказал, что не знал ее раньше. Молодая симпатичная женщина с нелегкой жизнью. Вот и все. Вы ему не верите?
— Почему не верю? Верю.
— Так что же тогда?
— Так, ничего. — Пината пожал плечами. — Просто подумал, что лучше об этом сказать вам.
— Ну какой он все-таки дурак, — в голосе ее звучало не только осуждение, но и мягкая грусть и печаль. — Неужели он так никогда и не поймет, что невозможно войти в убогую кафешку, подцепить там официантку и обойтись без скандала? Его ведь могли искалечить и даже убить.
— Да нет. Он крепкий мужик.
— Крепкий? Мой отец? — Она покачала головой. — Если бы это было так на самом деле. Он как кисель.
— Мой опыт подсказывает, что такого рода люди могут быть очень крепкими. Все зависит от возраста.
Она сменила тему разговора, показав рукой за окно:
— Вон там у утеса стоит смоковница. Отсюда можно увидеть ее верхушку. Это самый выдающийся экземпляр — крупнейший в нашем полушарии. Так говорит Джим, он фотографировал это дерево десятки раз.
Пината завел мотор и поехал дальше, стараясь придерживаться установленной здесь скорости — двадцать километров в час, хотя больше всего ему хотелось на полном ходу проскочить это проклятое место, послав к черту «Дэйзи, детку» и ее дерево. Подстриженные газоны, разрастающиеся во все стороны деревья и кустарники слишком уж не соответствовали тому, что было под ними. «Кладбище должно походить не на парк, — подумал он, — а скорее на пустыню: только серые и коричневые краски, камень и песок и только кактусы, которые выглядят живыми лишь раз в году, в период цветения».
Большинство посетителей уже ушли. Молодая женщина в черном поправляла букет гладиолусов у бронзовой таблички с именем покойника, двое ее детей в футболках и джинсах играли в прятки между могил и склепов. Метрах в ста от нее четверо рабочих в комбинезонах забрасывали землей недавно выкопанную могилу. Зеленое покрывало, которое должно было имитировать траву, было откинуто в сторону от обнажившейся в почве разверстой раны, и землекопы без устали вонзали в землю лопаты. Седовласый старик сидел на стоящей рядом скамейке и смотрел на то, как падает земля, погруженный в глубокую скорбь.
— Я рада, что вы поехали со мной, — неожиданно сказала ему Дэйзи. — Если бы я была одна, то обязательно бы перепугалась или впала в тоску.
— Но почему? Вы ведь бывали здесь и раньше.
— Визиты сюда никогда не производили на меня особого впечатления. Когда я приезжала сюда с Джимом и мамой, это напоминало скорее участие в торжественном обряде, ритуале, который для меня совершенно ничего не значил. Да и не мог ничего значить. Ведь я никогда в жизни не встречала ни двоюродную сестру мамы, ни родителей Джима. Люди не могут восприниматься мертвыми, если вы не видели их живыми. Все это казалось ненастоящим: цветы, слезы, молитвы.
— Какие слезы?
— Моя мать плачет очень легко.
— Даже над двоюродной сестрой, дальней родственницей, умершей так давно, что вы ее даже не встречали?
Дэйзи наклонилась вперед со вздохом, трудно сказать, был ли это вздох нетерпения или тревоги.
— Они воспитывались вместе в детстве, в Денвере. Ну и, кроме того, я думаю, что плакала она вовсе не о ней. Это были слезы по прошедшей жизни в целом. Слезы по прошлому.
— Вас специально приглашали на эти экскурсии мать и муж?
— Зачем? И какое отношение это имеет к происходящему сейчас?
— Да так. Я просто спросил.
— Меня приглашали. Джим считал, что мне подобает сопровождать его, а маме было удобно опираться на меня, хотя она не так уж часто это делала. И мне, пожалуй, было приятно — чувствовать себя достаточно сильной, по крайней мере кто-то мог на меня опереться, особенно моя мать.
— А где похоронены родители Джима?
— На западном участке.
— Где-нибудь поблизости от того места, куда мы направляемся?
— Нет.
— Вы говорили, что ваш муж часто фотографировал смоковницу?
— Да.
— А вы при этом присутствовали?
— Да.
Они подъезжали к утесу, шум камней под колесами напоминал рев ветра, налетающего время от времени на далекий лес. Камни загрохотали еще громче, и они увидели смоковницу, огромную зеленую крону, ширина которой была равна двум ее высотам. Глянцевые, с кожистой поверхностью листья с обратной стороны отсвечивали коричневым цветом, словно они, как замок и железные ворота входа, были тоже тронуты ржавчиной на морском воздухе. Ствол и большие ветви напоминали мраморно-серые фигуры человекообразных существ, неразрывно сплетенных в любовном экстазе. Под самим деревом могил не было, поскольку отдельные его корни вылезли из-под земли наружу. Памятники начинались в стороне от него, здесь были все возможные формы и размеры, треугольники и четырехугольники, кресты и колонны, полированные и неполированные, серые, белые, черные, розовые, но только один из них полностью соответствовал тому описанию, которое дала Дэйзи.
Пината увидел его, как только вылез из машины. Это был грубо отделанный, серого камня крест примерно в полтора метра высотой.
Увидела его и Дэйзи. На лице ее отразилась смесь удивления и ужаса:
— Он здесь. Он — настоящий.
Он был удивлен куда меньше. Похоже, все, что ей приснилось, было настоящим. Он бросил быстрый взгляд на край утеса, как будто оттуда вот-вот должна была выскочить и начать выть собака по имени Принц.
Дэйзи вышла из машины и стояла, опершись на крышку капота, то ли просто облокотившись, то ли пытаясь согреться.
— Я не вижу с такого расстояния имени на плите, — сказал Пината. — Пойдемте, посмотрим поближе.
— Я боюсь.
— Миссис Харкер, бояться вам совершенно нечего. Все ясно. Вы видели эту конкретную плиту на этом самом месте в один из своих визитов сюда. По какой-то причине она произвела на вас впечатление и заинтересовала, вы запомнили ее, и она всплыла в вашей памяти.
— С какой стати она должна была производить на меня впечатление?
— Здесь единственное объяснение. Памятник выглядит очень дорогим и качественно сделанным. А может быть, он напомнил вам о старом, тронутом временем кресте из старого псалма. Но вместо того, чтобы стоять здесь и заниматься теоретическими выкладками, почему бы нам не подойти и не проверить факты?
— Факты?
— Естественно, ведь самое важное для нас то, — сухо пояснил Пината, — чье имя выбито на плите.
В какое-то мгновение ему показалось, что она вот-вот кинется к воротам. Но вместо этого Дэйзи выпрямилась, тряхнула головой и переступила через небольшой газон, двинувшись по дорожке, которая шла вокруг смоковницы, в нескольких метрах от ее ствола. Она шла к кресту быстрым шагом, будто старалась стремительным движением подавить подступавший к сердцу страх.
Она почти дошла до места, как вдруг споткнулась и упала на колени. Пината догнал ее и помог встать на ноги. На юбке остались пятна от травы, острые колючки репейника.
— Это не мое имя, — прошептала она. — Слава тебе, Господи, не мое.
На полированном прямоугольнике в центре креста виднелись буквы:
КАРЛОС ТЕОДОР КАМИЛЛА 1907–1955Ее реакция подсказала Пинате, что в этом имени для Дэйзи ничего не было, кроме того, что это было не ее имя. На лице ее появилось выражение большого облегчения и некоторого смущения, как у ребенка, включившего свет и обнаружившего, что привидение оказалось не чем иным, как старым пальто или раздувшейся от ветра шторой. Впрочем, маленький призрак так и остался, хотя она, похоже, его не заметила, — год смерти Камиллы. Возможно, с того места, где она стояла, разглядеть цифры было трудно; по тому, как его спутница вела себя в библиотеке, он предположил, что у нее близорукость, о чем она либо не знала, либо не желала в этом признаваться.
Он сделал шаг вперед и встал перед плитой, загородив ее, чтобы она ничего не увидела, даже если подойдет ближе. Пината почувствовал себя не слишком уютно, стоя на гробе незнакомца, прямо в том месте, где должно было быть или было его лицо. Карлос Камилла. Интересно, как он выглядел? Брюнет, конечно же. Мексиканское имя. На этом кладбище мексиканцев почти не хоронили. Тому были две причины: первая — цены на землю, вторая — католическая церковь не освящала эту землю. И очень немногие из них имели такие изысканные памятники.
— Я так рада, что это не мое имя, — призналась Дэйзи, — что испытываю чувство вины. Ничего не могу поделать.
— Совсем ни к чему чувствовать себя виноватой.
