Анна Данилова - Сердце химеры
– Вот вам и ответ, где Полина! – многозначительно произнес Вишняков. – Она где-то тут, поблизости… Она исчезла, придумав убийство своей сестры, для того чтобы продолжать беспрепятственно опекать вас, Михаэль. Да вы – счастливый человек, раз вас так любят женщины!
Наши отношения становились все менее официальными. Лев Григорьевич был мне все более симпатичен, даже больше, чем агрессивно настроенный Павел. Но я знал своего брата, знал, что это пройдет и он снова будет защищать меня и находить аргументы в мою пользу.
Я включил электрический чайник, достал жестяную банку с чаем. Павел открыл буфет, по-хозяйски разрезал и разложил куски еще теплого пирога на тарелку.
– Может, вы напрасно бросили Полину? – попытался пошутить Лев Григорьевич. – Вкусно необыкновенно!
– А по-моему, она сошла с ума, – вдруг сказал Павел. – Вы только представьте себе, что должна испытывать женщина, которая, убив любовницу (как она считала) своего бывшего мужа, придумывает совершенно дичайшую историю с убийством собственной сестры. Она спятила. Ты уж извини, Михаэль. Разве она не понимала, что выяснить, жива ли ее сестра и не совершено ли в Хвалынске зверское убийство, можно элементарно, буквально за пять минут… На что она надеялась?
– Знать бы… – Я и сам порядком запутался в поступках своей бывшей жены.
Мы уже доедали пирог, когда Вишнякову позвонили. Он осторожно поставил чашку с недопитым чаем на блюдце и весь обратился в слух. Лицо его принимало выражение полного непонимания. Он даже пытался как будто бы что-то произнести, возразить, но слова так и оставались невысказанными, застрявшими в горле… Наконец он надул щеки, выпустил воздух и, вращая округлившимися глазами, повернулся в мою сторону и спросил в трубку:
– Ошибки быть не может? Ясно. Хорошо, до связи. – И, обращаясь уже ко мне: – Полина… Ее машина… Ее нашли примерно в двадцати километрах отсюда, на трассе. Ваша бывшая жена, Михаэль… она застрелилась, – он словно извинялся.
– Да нет… Это ошибка! – воскликнул я. – Мы же только что ели пирог, который она принесла! Вы, Лев Григорьевич, еще сказали, что она где-то тут, поблизости…
– Ну, я так предположил. Слышал звук удаляющихся шагов. Но догонять не стал – это бессмысленно.
– Но ведь этот пирог не Полинин… – вдруг до меня дошло, и перед глазами вновь возникла тень Лоры, кутающейся в шаль. – Это рецепт Лоры. Это она кормила меня таким пирогом. Вы поверьте мне, я люблю поесть и разбираюсь в еде. Полина может приготовить курицу. Хотя стоп. Точно такую же курицу я ел и у Лоры.
– Михаэль, чем сейчас занята твоя голова?! Неужели у тебя так сильно развит инстинкт самосохранения, что ты вместо того, чтобы осознать, что Полина застрелилась, думаешь о том, каким образом приготовлена курица?!
– Дело не в эгоизме. Если бы не эта кошмарная история со смертью Лоры, то я подумал бы, что и курицу и пирог приготовила именно она.
– А у вашей Лоры не могло быть случайно сестры-близнеца? – вполне серьезно поинтересовался Вишняков. – Как вам ход моих мыслей?
– Вы шутите… – Я почувствовал, что бледнею. Мне стало нехорошо, даже голова закружилась.
– Павел, мне все это не почудилось? Полина застрелилась? – Я избегал смотреть на Вишнякова, поскольку заранее знал ответ.
– Да. При ней обнаружены документы. Хотя вам, конечно же, придется поехать на опознание, Михаэль. Вот черт, надо же, какая история вырисовывается!
– Получается, что она убила Лору, а потом, мучимая угрызениями совести или вообще – кошмарами, – рассуждал Павел, – решила уйти из жизни сама. Я где-то читал, что не все убийцы чувствуют себя комфортно после того, что сотворили. Она – чувствительная женщина.
– Она была здесь, принесла этот пирог… – Мне подумалось, что от таких известий меня может и стошнить этим предсмертным ее пирогом. – Мы не успели его доесть, как узнали о том, что она застрелилась. А может, ее застрелили?
– Может, – Вишняков сложил руки на брюшке. – Разное, знаете ли, бывает.
Он был спокоен, иначе и быть не могло – у него работа такая. А он – профессионал.
– Подождите, как же это он, Михаэль, я имею в виду, может поехать на опознание, если он находится в розыске? – вдруг вспомнил Павел. – Давайте уж я. Как-никак бывший родственник. Я отлично знал Полину.
И они уехали. А я остался. В голове моей сначала роились самые разные мысли, я просто отяжелел от них и не знал, что мне делать, чтобы не свихнуться… А потом неожиданно голова моя стала пустой, до звона в ушах. Я перестал о чем-либо думать. Смахнул крошки со стола, вымыл тарелку из-под пирога, чашки, выключил свет на кухне, вошел в спальню, включил телевизор и лег. С экрана улыбалась неунывающая Миу-Миу, шел старый французский фильм о людях, вальсирующих по жизни и получающих от этого наслаждение. Я так не умел, и единственной моей радостью за последние годы были часы, проведенные в грязненькой квартирке Ступниковых. Не извращенец ли я? Постоянно оправдываясь тем, что я собираю материал для романа, я на самом деле, вместо того чтобы жить и действовать, лишь подсматривал, осуждал, наблюдал и снова осуждал, удивлялся, злился, но все равно оставался лишь наблюдателем. Я не оценил любящую меня высокой чистой любовью Полину и сгубил ее. Я оказался слепцом и не разглядел в молоденькой легкомысленной соседке влюбленную в меня страстную, романтичную и глубоко несчастную Лору. Мне не было прощения! Я вдруг вспомнил высказывание одного моего приятеля, даже скорее совет, который он мне дал однажды, когда мы прогуливались с ним по набережной, и он, семейный человек, вдруг признался мне, что ему мало одной жизни, что он хотел бы прожить несколько, и что у него есть еще одна, тайная жена, и что он, опять же таки в тайне от обеих, купил лодку и снасти, чтобы удить рыбу на заливе, в своем, секретном месте, и еще у него есть голубятня, без которой он не может жить, и дача…
«Ты вот все пишешь, Михаэль, а ведь жизнь уходит… Ты живи, пока можется…» Но я жил в своих романах, в выдуманных мною историях, я сочинял судьбы людей. Я манипулировал ими, возомнив себя… Ладно. Чего уж теперь. Даже мой брат Павел видит во мне злодея. Можно себе представить, каким он вернется после опознания тела Полины.
Погибла вторая близкая мне женщина. И как же нелепо выглядел наш последний разговор. Какая-то курица… Телефон. Пирог… Стоп. Телефон.
Я достал его и проверил – новый. Ни одного запрограммированного номера, как если бы он до меня никому не принадлежал. Но на чье имя он оформлен?
Получается, что Полина специально купила его для меня (моя экономная жена на этот раз не поскупилась и потратилась на довольно-таки дорогую версию «Nokia»). Предсмертный подарок. Но зачем она это сделала? Неужели она при всем своем интеллекте и любви, вместо того чтобы убивать ни в чем не повинную Лору, не смогла найти слов, чтобы поговорить со мной по душам и выяснить, действительно ли у нас с ней роман? Какое роковое заблуждение!
«Они говорят, что убил ты, что ваши квартиры сообщались какой-то дверью в стене, что ты был прежде любовником Лоры… Скажи, это правда? Это правда, что ты ходил к ней в спальню через эту дверь? Как ты мог? И давно у тебя с ней роман?» Разве таким образом и в такой момент надо было задавать этот вопрос? Все-таки мы с Полиной были достаточно близки, чтобы быть в состоянии разобраться в своих чувствах и отношениях. Да и не похожа она была на человека, сошедшего с ума от любви. Господи, что же она натворила?!
События последних суток выглядели более чем нелогичными. Полина вела себя неадекватно, это понятно. Неужели она на самом деле повредилась умом, а я даже не заметил? Почему бы и нет? Ведь не заметил же я влюбленной в меня Лоры.
…Я спал тонким, тревожным сном и проснулся от того, что по дому кто-то ходил. Когда же постучали в спальню, я забрался с головой под одеяло. Это за мной. Они пришли.
– Михаэль, ты спишь? – услышал я бодрый голос брата и тотчас вынырнул из-под одеяла.
Павел шумно прошел в спальню и устало опустился рядом со мной на постель.
– Все. Дело закрывают. Полина действительно покончила с собой… Причем выстрелила из того же пистолета, из которого была застрелена и Лора. С тебя сняты всякие подозрения, это абсолютно официально. Так что ты можешь спокойно отправляться к себе домой и поливать цветы.
– Павел, ты осуждаешь меня? В чем я виноват? Неужели ты не понимаешь, что я, творческий человек, живу в своем мире и действительно многого не замечаю… Да, это своего рода эгоизм, но разве мог я предположить, что меня так сильно любят? К тому же, даже если бы я и решился рассказать Лоре о своих чувствах и (допускаю невероятное!) женился бы на ней, Полина-то все равно осталась бы одна. Как я мог сделать счастливыми сразу двух женщин?!
– Да ладно. Я все понимаю. И тебя не осуждаю. Просто тяжелый был сегодня день. Так все неожиданно, трагично. Я же хорошо знал Полину… Ну, что, Михаэль, поехали?
