Марина Серова - Подкова для летучей мыши
Но раздумывать и анализировать было некогда. Бонд. Джеймс Бонд. Он стоял передо мной и ждал продолжения разговора. О чем еще можно было думать в этот миг?
– Татьяна! – напрочь позабыв о конспирации, выпалила я. – Татьяна…
– Ларина? – тонко улыбнулся Борзов.
– Почти. Светлова. Светлова Татьяна Алексеевна.
– Очень приятно. Интересуетесь антиквариатом?
– Ну… то есть… как вам сказать…
– Говорите, как есть. Путь правды самый короткий, – мудрая полуулыбка и влажный блеск в глазах приглашали раскрыть все тайны.
– В самом деле? Ну что ж, тогда придется признаться во всем. Я хочу продать икону, по некоторым данным – раритет. Но не знаю, сколько стоят… подобные вещи, и боюсь ошибиться, – кристальная честность школьницы, отвечающей свой первый урок, светилась в моих глазах.
– Вот оно что.
Взгляд моего собеседника как-то ушел в себя, сразу утратив свою романтичную влажность, лицо приняло сухо-деловое выражение, а улыбка стала снисходительной, с легким оттенком презрения.
– Видите ли, милая девушка, настоящие доски… в смысле, я хотел сказать, подлинники древнего иконописного творчества встречаются очень редко. Крайне редко. Просто до обидного редко. Зато очень часто люди, неопытные в подобных делах, приобретают или каким-то иным образом получают разного качества подделки и стремятся выдать их за подлинник. Они ошибаются сами, вводят в заблуждение других, и хотя все это, конечно же, происходит ненамеренно, но тем не менее отсюда возникает огромное количество недоразумений. Одни возмущаются оттого, что к ним якобы слишком придираются, другие – оттого, что чувствуют себя обманутыми, а в результате изо всего этого не выходит ничего, кроме напрасно потерянного времени и утраты нервных клеток, которые не восстанавливаются. Мой вам совет – не создавайте себе проблем. Зачем вам продавать эту икону? Ну, висит себе и висит. Комнату украшает. А если вы начнете…
– Простите, мы, кажется, не понимаем друг друга, – учительский тон господина Борзова задел меня за живое, и я решила показать зубки. – Для начала позволю себе напомнить вам, что меня зовут вовсе не «милая девушка», а Татьяна Алексеевна. Что же касается принадлежащей мне иконы, возможно, я как-то не так выразилась, возможно, в моих словах вам почудилась некоторая неопределенность, поэтому я хотела бы уточнить – я пришла сюда вовсе не для того, чтобы меня учили, что мне делать со своими вещами. Мне нужна консультация по цене. Если вы не в состоянии либо по каким-то другим причинам не желаете мне ее предоставить, я просто обращусь в другое место.
Да, признаюсь, отповедь была резкой. В пылу охвативших меня эмоций я забыла об истинной цели своего посещения, которая, разумеется, состояла вовсе не в оценке иконы. И теперь, выпустив пар и снова вернувшись в адекватное состояние, я готова была рвать на себе волосы и корить себя за неосторожность.
Самое логичное, что должен был сделать после такого монолога Борзов, – это сказать: «Ну и обратись». А судя по расширенным от ужаса глазам женщины за витриной, он мог сказать кое-что и похлеще.
И тогда – все насмарку. И мои дипломатические усилия при переговорах с Натальей, и ее конспиративная тактика по отношению к мужу, а главное – все планы проверки одной из наиболее вероятных версий убийства. Все это – коту под хвост. Только из-за того, что задетое самолюбие не позволило мне спокойно выслушать какие-то глупо-учительские, ломаного гроша не стоящие разглагольствования.
И когда же я научусь сдерживаться?!
Но слово не воробей.
Сказанного не воротишь, и, как преступник, приговоренный к смерти, я ожидала последнего слова.
Однако, похоже, кости не врали. Удача и впрямь сегодня упрямо сопутствовала мне, несмотря ни на что. Вместо того чтобы, прибегнув к нецензурной брани, немедленно указать мне на дверь, великолепный джентльмен расхохотался и захлопал в ладоши.
– Браво! Да вы просто кремень, Татьяна Алексеевна. Не думал, что за такой очаровательной внешностью может скрываться стальной характер. Извините, если позволил себе какую-то бестактность. Чтобы загладить это недоразумение, позвольте угостить вас кофе. Здесь недалеко есть небольшое кафе, там отлично его готовят.
Даже я не была готова к такому повороту событий. Краска стыда до сих пор заливает меня с головой при этом воспоминании, но мне потребовалась целая минута, чтобы сориентироваться.
Я молчала, как последняя дура, круглыми глазами уставившись в лицо собеседнику, и увы, – на сей раз это была вовсе не игра и не спецэффект. Нет! Это была самая настоящая, без тени рисовки или лукавства, подлинная из подлинных растерянность. И кого? Татьяны Ивановой, частного детектива, имеющего ответы на все вопросы, девушки, в долю секунды находящей как минимум три выхода из самого безвыходного положения.
Я чувствовала себя ужасно. Раздавленная и уничтоженная, лежала я у ног этого самоуверенного плейбоя, а он, снова окидывая меня повлажневшим взглядом, кажется, уже не сомневался, что если не икона, то я-то уж наверняка теперь в его руках.
И сказать ли вам правду? Он был недалек от истины.
Наконец, собравшись с мыслями, я невнятно промямлила что-то о своем согласии выслушать извинения в сопровождении чашечки бодрящего напитка, и вскоре мы уже сидели друг напротив друга, непринужденно беседуя об особенностях оценки предметов старины.
– Как попала к вам эта икона? – спросил Борзов.
– Наследство, – с улыбкой пожала плечами я, давая понять, что не собираюсь вдаваться в подробности.
– А почему вы решили продать ее?
Я уже готова была выложить целую драматическую историю о финансовых трудностях и личных, втайне от мужа, долгах, как вдруг в голове мелькнула гениальная мысль, и я круто изменила сюжет рассказа.
– Из мести, – зло улыбнувшись, коротко бросила я.
– Из мести? – удивление было искренним.
– Ну да. Мой муж… да, впрочем, не важно. Он… насолил мне. Теперь я хочу насолить ему. Эта икона – какая-то там родовая реликвия в его семье, весьма для всех ценная. То, что и другие могут иметь что-то ценное в этой жизни, ему непонятно… Впрочем, не важно. Так вот. Ему наплевать на мои ценности, мне наплевать на его. Я хочу знать, сколько это стоит. Эта ценность. Сколько это в рублях. И если найдется покупатель – я продам. Продам с удовольствием.
Я изо всех сил пыталась сыграть женщину, неумело скрывающую семейный конфликт, и, кажется, мне это удавалось. Борзов смотрел сочувственно и даже как бы немного обеспокоенно.
– Но… возможно, не стоит прибегать к таким… крайним средствам, – осторожно проговорил он, помня о недавней отповеди.
– Ничего не крайним. Нормальным, – сердито произнесла я, целиком поглощенная своей никому не известной тайной обидой. – Если со мной можно… впрочем, не важно. Я продам.
– Что ж, если вы настроены так решительно…
– Вполне решительно. Совершенно. Абсолютно решительно.
– Тогда, видимо, есть смысл посмотреть вашу икону. И если это действительно подлинник…
– То что? – очень оживилась я. – Сколько он может стоить?
– Ну, так сразу нельзя сказать… – начал свою профессиональную игру Борзов. – Каждая вещь оценивается индивидуально…
«Ну да, сейчас ты расскажешь мне, как это сложно и сколько требует усилий, постараешься набить цену себе и сбить ее с моей вещи», – думала я, под действием любимого напитка уже почти освободившись от волшебных чар.
Кстати, кофе в этом кафе и в самом деле готовили вполне на уровне.
– Но хотя бы приблизительно вы можете сориентировать меня, – настаивала я. – Если вы имеете дело с такими вещами, наверное, знаете.
– Ах, Татьяна. Вам все кажется, что я пытаюсь скрыть какую-то информацию, тогда как в действительности я только хочу вас же защитить от ненужных разочарований. Вам интересны крупные суммы? Что ж, извольте. Иногда в сделках с подобными предметами фигурируют суммы с шестью нулями. Но это – если речь идет о вещи действительно подлинной и древней. А они чрезвычайно редки. Чрезвычайно! Теперь подумайте, вот я сейчас посулю вам выгодные условия, а когда вы принесете реальную вещь, окажется, что это – либо подделка, либо качественный, но довольно поздний список, не имеющий ни исторической, ни какой-либо иной ценности. И что мы тогда будем с вами делать?
«Не волнуйся, не окажется, – думала я, слушая эти проникновенные речи. – Конечно, если сам ты не шельмовал, подсовывая новодел своему приятелю Хромову. Но – шестизначные суммы! Это, я бы сказала, не слабо. Ну и сделали тебя, Коля! Сделали, да и спровадили на тот свет за здорово живешь. Сто тысяч… Ха! И ладно бы – заплатили. А то ведь даже понюхать не дали. И на что же еще после этого обижаться? Он свои карточные долги этой иконой на сто лет вперед оплатил».
– …поэтому лучше нам с вами еще раз встретиться… вот хоть бы здесь же, например, – все продолжал говорить Степан Николаевич. – Вы бы принесли икону, я бы взглянул… А тогда уже и речь бы вели. Конкретно.
