Виктор Пронин - Чисто женская логика
— Подонок! — отрезала Касатонова. — На фабрике смех, веселье и суета.
Закупают шампанское, торты, курилка содрогается от здорового мужского и женского хохота, Цокоцкий пьет коньяк, угощает случайно заглянувших к нему красоток... Это я себя имею в виду! — не выдержав сурового тона, рассмеялась Касатонова.
— И вы... пригубили?
— Какой там пригубила! Полстакана хлопнула за упокой директорской души.
— Если за упокой, то это не грех, — рассудительно заметил Гордюхин.
— Да, кстати, — порывшись в своей сумке, Касатонова вынула комплект снимков. Второй она предусмотрительно оставила себе, сунув его в одно из отделений сумки и тщательно задернув молнию. — Николай Степанович, вы как-то поинтересовались снимками, которые сделали моей мыльницей на месте преступления... Вот они. Наверно, есть смысл передать их Убахтину.
Гордюхин осторожно взял снимки, подержал их в руке, склонив голову набок — что-то озадачивало его в тоне Касатоновой, в ее возбужденности, в нервозности, с которой она произносила самые вроде бы обычные слова.
— Хорошо, передам, — проговорил участковый и, вынув снимки из конверта, медленно перебрал их один за другим. — Хорошие снимки, большие... Поиздержались, наверно? Придется мне пряниками возвращать должок правосудия, а?
— Можно пряниками, — Касатонова передернула плечами, — Тогда нам с вами эти пряники поперек горла станут!
— Неужели столько потратили? — ужаснулся Гордюхин.
— Николай Степанович... Неизвестные преступники взломали дверь в мою квартиру в поисках этих снимков.
— Вы уверены? — усмехнулся Гордюхин. — Может быть, они искали что-то более для них ценное?
— Николай Степанович, — Касатонова помолчала, сдерживая себя. — Вы хорошо услышали то, что я сказала? Они искали снимки. И они их нашли, но не нашли пленку, она валялась в моей сумке. На дне моей сумки многое может валяться годами, не привлекая к себе внимания. Я только что была в пункте, где мне проявляли эту пленку и печатали снимки. Взломщики там уже побывали.
— Зачем?
— Они приходили за пленкой. Поскольку ее не оказалось в конверте, подумали, что, возможно она осталась на пункте... Мало ли по какой причине. На ней могли быть и другие кадры, более невинные, может быть, я хотела еще что-то допечатать и так далее. Главное я сказала — взломщики были на пункте и спрашивали о пленке. Они не остановятся, Николай Степанович. Я жду их в гости.
Поэтому вручила вам эти снимки. Второй комплект оставила себе, если приставят нож к моему горлу, я отдам пленку. Но снимки у вас будут. Что-то в них есть такое, что не дает покоя убийце. Что-то в них есть. За те несколько минут, которые мы с вами пробыли в балмасовской квартире, в ней что-то изменилось.
Появилось что-то уличающее или исчезло. На наших снимках оно есть, а на снимках Убахтина оно отсутствует. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Очень хорошо понимаю, вы достаточно внятно выражаетесь, — проговорил Гордюхин, снова вынув снимки из конверта. — Ничего не вижу, — сказал он. — Мы с вами ни к чему не притрагивались, помните? Я предупредил, чтобы вы даже выключателя не коснулись.
— И я его не касалась. Я ничего не касалась, — Касатонова взяла снимки из рук Гордюхина и тоже перебрала их один за другим. Перед ее глазами опять промелькнул Балмасов в распахнутом халате, разметавшийся на ковре с простреленной головой, из-под которой вытекала небольшая струйка крови. Видимо, выстрел был удачным. Дальше шли подробности — вот крупно его голова, руки, подвернутая нога, окно, шторы, журнальный столик с вымытой до блеска хрустальной пепельницей и одиноко торчащей зажигалкой, вот телевизор, рука с зажатым в ней пультом... — Все это я видел на фотографиях у Убахтина. Правда, его фотограф пожлобился, снимки сделал поменьше. Эти просто роскошные. Я таких и не видел никогда.
— Их можно сделать еще крупнее. Но дело не в этом, Николай Степанович!
— Ну, что... Едем к Убахтину?
— У него есть успехи?
— Сомневаюсь. Я бы знал.
— Да, вот вспомнилось... Отпечатков он так и не нашел?
— Нет, ни единого.
— А его ребята везде посмотрели?
— Екатерина Сергеевна! — укоряюще воскликнул Гордюхин.
— Где пульт? — звенящим голосом спросила Касатонова.
— Какой?
— Телевизионный!
— Не знаю... Наверно, остался в квартире Балмасова... А в чем, собственно, дело?
— Когда вы фотографировали... Где был пульт?
— Балмасов так и умер, не выпустив его из руки.
— Когда мы вошли, телевизор был выключен. Правильно? А когда убийца стрелял в балмасовский затылок... Телевизор работал. В программе телепередач, которая лежала на полу, была подчеркнута одна-единственная строчка... Это была суббота. По субботам идет сериал «Коломбо». Балмасов смотрел «Коломбо». Ничто другое его не интересовало, потому что ни одна другая программа, ни одна другая передача не были подчеркнуты. Он смотрел «Коломбо», когда раздался выстрел.
— Вы думаете, в этом что-то есть? — с сомнением спросил Гордюхин.
— Что делает убийца после выстрела?
— Линяет.
— Нет, он убирает свои следы. Протирает стол, моет пепельницу, собирает мусор с пола, со стола... Ну, и так далее.
— Согласен! — пристыженно крякнул Гордюхин.
— А что он делает, уходя?
— Я бы на его месте выпил чего-нибудь.
— Он выключает телевизор. Почему-то он выключает телевизор и гасит свет.
Зачем ему это понадобилось? Что его заставило проделать эту совершенно ненужную работу?
— Человек в шоке может и не такого натворить.
— Николай Степанович, если он в шоке проделал уборку, на которую не каждая баба способна... То не такой уж он был и шокированный. А пояс от халата убитого почему-то в ванной висит, — неожиданно произнесла Касатонова, прервав собственные мысли об аккуратности убийцы. Вам это о чем-то говорит?
— Совершенно ни о чем, — честно признался Гордюхин и даже ладонь прижал к груди, как бы клянясь, что говорит от чистого сердца, не лукавя и не тая.
— Ладно, оставим пояс... Уходя, он наклоняется к убитому и, не вынимая пульта из его остывающей руки, нажимает кнопку. Пульт остается в ладони Балмасова. А после этого убийца нажимает кнопку выключателя. Квартира погружается в темноту. Что заставляет его так поступить? Он как бы просит этим у мертвого прощения.
— Ну, Екатерина Сергеевна, это уж вы подзагнули!
— Может быть. Мой вопрос прост и ясен — на пульте искали отпечаток пальца преступника? Ведь для того, чтобы нажать кнопку пульта, который находится в подвешенном состоянии, а пульт в руке мертвеца как раз и находится в подвешенном состоянии... Нужно его обхватить с двух сторон, снизу и сверху. Снизу поддерживать, а сверху нажимать кнопку. Эксперт обследовал пульт?
— Не уверен, — с сомнением проговорил Гордюхин. — Не уверен.
— Куда делся мусор, который преступник собрал со стола, из пепельницы, с тарелок... — Вы думаете, что... — Тарелки вымыты, Николай Степанович! И сложены стопкой. У них донышки мокрые. А на улице неделю стоит жара под тридцать. Все должно просохнуть.
— Откуда вам все это известно?!
— Я понятая! — Касатонова горделиво вскинула подбородок, но не выдержав торжественности, рассмеялась. — Так куда делся мусор, Николай Степанович?
— Я бы на его месте унес с собой в пакете. И выбросил где-нибудь по дороге в мусорный ящик. Стопроцентная надежность.
— Мусор он спустил в унитаз.
— Екатерина Сергеевна! — воскликнул Гордюхин потрясенно, — Кто ведет следствие?!
— Убахтин. Так вот, мусор ссыпан в унитаз. А потом преступник спустил воду. Ручка сливного бачка должна сохранить отпечатки пальцев. Он мог ее тоже протереть, но мог и забыть. Это такая вещь, которую трудно упомнить в спешке.
— Вы уверены, что убийца спустил мусор в унитаз?
— Да.
— И можете это доказать?
— Да.
— Круто! — проговорил Гордюхин. — Так что, едем к Убахтину?
— Один комплект снимков я вам отдала. Второй комплект и пленку оставила себе. На случай, если мне придется отдать их, спасая свою жизнь.
— Думаете, все так серьезно?
— Вы еще этого не поняли?
— Да как-то все довольно зыбко... — А моя разгромленная квартира? А бандиты, которые заявились в проявочный пункт за пленкой? Я бы на вашем месте предложила мне охрану, Николай Степанович! Вы что же, хотите на эту ночь меня одну оставить? На растерзание? А если утром найдут мой холодный труп с простреленной головой?
Гордюхин некоторое время исподлобья смотрел на Касатонову, и на этот раз не было в его взгляде усмешки или недоверия. Словно только сейчас для него открылся истинный смысл случившегося. А Касатонова, высказав все, что считала нужным, раскрыла пачку с коричневыми сигаретами, вынула одну и, щелкнув зажигалкой, прикурила, пустив дым к потолку.
— Вы сменили сигареты? — удивился Гордюхин.
— Да. Решила испытать новые ощущения.
— Хотите сказать... — Убийца курит такие же, — как бы между прочим, произнесла Касатонова, и Гордюхин, уже открывший было рот, чтобы что-то сказать, так и замер. — Вы правильно услышали, Николай Степанович. Убийца курит такие же сигареты. Так и скажите Убахтину. Может быть, это поможет в его опасной работе, полной смертельного риска и непредсказуемых последствий. Да, и передайте ему это, — она вынула из пачки три сигареты и сунула их в конверт со снимками.
