Наталья Андреева - Браки расторгаются в аду
Наконец она вернулся. Плюхнулась на стул и подмигнула мне:
— Я еще коньячку закажу?
— А не хватит тебе?
— Так переживаний сколько!
Принесли еще графинчик коньяка.
— Ну, вздрогнули?
Вздрогнула я в морге, когда увидела отрубленную кисть. А сейчас пыталась успокоиться.
— Нам пора переходить к решительным действиям, — напомнила я, когда Анисья выпила коньяк.
— А именно?
— Ты позвонишь Иван Иванычу и скажешь, чтобы он готовил три миллиона долларов. Наличными.
— О как! Я-то позвоню. Только он не даст.
— Почему?
— Потому что он жадный.
— Тогда мы пошлем ему отрубленный палец.
— Какой палец? — испуганно моргнула она.
— Я же тебе говорила, что достала кисть мулатки, — терпеливо напомнила я.
— Ах, это…
— Ты можешь подбросить к нему в машину посылку?
— Я? Почему я? — испугалась она.
— А кто?
— Есть такие люди.
— Коля-и-Толя. Я уже знаю. Но я не хочу доверять столь важное дело братьям. Они получили от меня деньги и, скорее все, уже пьют.
— Это да. Тогда вы того… сами.
— Самой рубить палец, самой подбрасывать. А тебе я за что тогда плачу?
— А, кстати, сколько вы мне заплатите?
— Ну, тысяч сто.
— Долларов?
— Конечно.
— По-вашему, это будет справедливо?
— Я готова также купить тебе квартиру в Москве.
— В центре? — жадно спросила она.
— Нет. Где-нибудь на окраине.
— Вы тоже стали жадная, — пробурчала она. — У Иван Иваныча, видать, научились.
— Но ведь план придумала я. И основную его часть реализую тоже я.
— Значит, коли будет суд, мне много не дадут?
— Суд? Какой суд?
— Ну, коли все сорвется.
— А почему должно сорваться?
— Так.
— Не нравится мне твое настроение. И прекрати пить! — резко сказала я.
— А чего это вы на меня кричите? — Ее, похоже, развезло. — Я вам больше не прислуга! Что хочу, то и делаю!
— Извини.
— Ладно, позвоню я ему. Завтра.
— Позвони сегодня. — Я с сомнением посмотрела на ее раскрасневшиеся щеки, с которых потек тональный крем, и сказала: — Нет, сегодня не надо. Езжай домой и отдыхай. А завтра начнем действовать.
— Договорились!
Она лихо прикончила второй графинчик коньяка.
— Эх! Хорошо-то как!
— Как себя чувствует Анжела?
— Лучше не бывает!
— Это хорошо.
— Да, хорошо посидели. — Она зевнула. От коньяка и обилия вкусной еды Анисья осоловела.
— Где ты сейчас живешь? — спросила я.
— На квартире.
— Снимаешь, что ли?
— Ага, — кивнула она и взяла зубочистку. Я с неприязнью смотрела, как она ковыряет ею в зубах. Талант талантом, но нельзя же быть такой свиньей? Рыгать за столом и чавкать, а потом демонстративно выковыривать из щелей в зубах куски осетрины. Над зубами, кстати, тоже надо бы поработать. Вставила бы себе импланты, раз собирается в актрисы.
— Извини, Анисья, я не могу тебя отвезти.
— Кто бы сомневался! — недобро усмехнулась она. — Вы же у нас того. Барыня.
— Но я могу вызвать тебе такси.
— Сама справлюсь.
— Дать тебе денег?
— С деньгами у меня теперь проблем нет, — отрезала она.
— Вот как?
— Вы же за все платите.
Ну и наглость! Поистине, нельзя ставить себя в зависимость от какого-то человека, даже если этот человек назвался твоим лучшим другом. Я уже жалела, что связалась с ней и с братьями.
В ожидании такси мы заказали десерт. Глядя, как она поглощает пирожные с жирным кремом, я спросила:
— Ты передумала идти в актрисы?
— Правы вы были, Зинаида Андреевна, — вдруг сказала она. — Ну что мне этот театр? Славы все одно не добьешься, все места куплены.
— В пантеоне ты имеешь в виду?
— Чего?
— Я говорю, на олимпе уже тесно. Все хотят денег и славы, поэтому там не протолкнешься. В этом ты права. Но ведь у тебя талант.
— Талант. Ага. Просто денег надо дать. И много. Или блат.
— Я обещала тебе помочь. И помогу.
— Спасибочки. — Зазвонил ее мобильник. — О! За мной приехали! Ну, пока.
— До свидания, Анисья. Ты поняла все, что я тебе сказала?
— А как же!
У меня в душе смешались тревога и какая-то непонятная тоска. Я словно чувствовала: завтра для меня начнется кошмар. И не ошиблась.
Кошмар начался с того, что около полудня кто-то несколько раз позвонил в мою дверь. Ко мне пришли гости, а консьержка о них почему-то не сообщила, хотя это ее прямая обязанность. Я даже не хотела открывать. Но в дверь звонили настойчиво. А потом вдруг стали стучать! В нашем элитном доме такого отродясь не бывало! К людям, которые здесь живут, не ломятся!
«Уж не Иван Иваныч ли это явился?» — забеспокоилась я, накидывая халат.
На пороге стояла целая компания, в основном мужчины. Но были среди них и две женщины: консьержка и соседская домработница.
— Зинаида Андреевна Царева?
— Да. А в чем дело? Кто вы такие?
— Сейчас у вас будут делать обыск. Понятые, пройдемте.
Ах, это не консьержка и не домработница, это понятные! Ну, понятно. Кого они еще могли пригласить в качестве понятых? Народного артиста? Знаменитого экономиста, чье лицо минимум раз в месяц все видят в телеящике? Крупного чиновника из Минфина? Здесь простые люди не живут, и беспокоить этих небожителей нельзя. Но разве я — простая смертная? Разве меня можно беспокоить без причины?
— Постойте-ка, — преградила я путь людям, пытавшимся вломиться в мою квартиру. — А…
— Вот ордер на обыск. А вот мои документы.
Мне сунули под нос бумаги. Буквы прыгали у меня перед глазами. Я только поняла, что по мою душу явились из Следственного комитета. А у меня в доме отрубленная рука мулатки! И как я им это объясню?!
— Вы можете сказать, в чем именно меня подозревают? — спросила я, стараясь казаться спокойной.
— В убийстве.
— В убийстве кого?
— Любовницы вашего мужа. Которую вы сначала похитили, а когда узнали, что она беременна, приказали убить. Мы уже задержали ваших сообщников, и они во всем признались.
— Сообщников? Каких сообщников?
— Хватит притворяться, Зинаида Андреевна. Оператор готов? Понятые? Включайте камеру и начинайте! А вы, госпожа Царева, присядьте пока на диван и постарайтесь четко и внятно отвечать на все вопросы, которые я вам буду задавать. Начали!
В чем, скажи, виновна я?
Мне бы позвонить адвокату, но проблема в том, что у меня его нет. Есть адвокаты Иван Иваныча, но это не тот случай. Я живо представила, как звоню мужу и прошу защитить меня от обвинений в убийстве Анжелы. А в спальне у меня лежит отрубленная рука мулатки! И как я объясню сей факт Иван Иванычу? Поэтому вариант с адвокатом отпал сразу. Мысли мои скакали, как кролики в вольере, куда запустили грозного хищника. Спрятаться никак нельзя, сопротивляться тоже бесполезно, ведь у него такие зубы! И что делать?
«Что делать?» — лихорадочно думала я.
— Может быть, Зинаида Андреевна, вы хотите добровольно выдать нам некие предметы, подтверждающие вашу причастность к убийству? — мягко спросил следователь. Но я видела его волчьи зубы, желтые, крупные, и понимала, что все, о чем он мечтает, это меня поскорее загрызть.
— Какие еще предметы? — Я попыталась изобразить удивление.
— Вы сами знаете. Чистосердечное признание облегчает участь.
— Вы хотите сказать, что срок я могу получить условно?
— Это вряд ли, — неприятно усмехнулся он. — Вы организатор похищения молодой красивой девушки и заказчик ее убийства. Даже присяжные вряд ли будут на вашей стороне, если вы вообще сможете добиться суда присяжных. Чудовищное преступление, потрясающее своей циничностью и жестокостью. Но вы можете немного скостить срок.
— Могу я подумать?
— Времени на раздумье у вас нет, — жестко сказал он и скомандовал коллегам: — Начинайте!
— Погодите. В доме на самом деле есть один предмет не совсем э-э-э… обычный. Но к Анжеле он не имеет никакого отношения.
— А именно? Что за предмет? — деловито спросил следователь.
Я молча встала и направилась к двери.
— Стоять! — рявкнул он.
— Я в спальню. Предмет находится там.
— Проводите, — скомандовал он операм и оператору.
Я шла к двери в свою спальню, а за мной неотрывно следовала камера. А я очень не люблю, когда меня снимают. Я ведь уже не так молода и не так хороша, как раньше, и к тому же не накрашена. Они застали меня врасплох. Если бы только я могла подумать! Но времени на раздумья мне не дали.
В панике человек начинает совершать ошибки. А я была в панике. И о совершенной ошибке поняла, как только вышла в гостиную со стеклянной емкостью, в которой плавала отрубленная кисть. До сих пор консьержка и соседская домработница были моими союзницами. Они пребывали в уверенности, что все, происходящее здесь, в этой шикарной квартире, — какая-то ошибка. И смотрели на меня с сочувствием. Но как только дамы увидели отрубленную руку, все в мгновение ока переменилось. Теперь передо мной стояли и сидели только мои враги. И я была против них одна. Глядя на консьержку, я поняла, что никогда уже больше не буду жить в ЦАО. В эту квартиру мне дорога заказана. Я навсегда останусь женщиной, в чьем доме нашлась отрубленная человеческая рука. Это автоматически исключает меня из списка благонадежных. А здесь могут жить только благонадежные люди, ведь это центр Москвы.
