Борис Акунин - Летающий слон(Смерть на брудершафт. Фильма третья)
– Митрофа-а-ан!
Кто-то там упал наземь, над упавшей склонились.
Но в ту сторону смотрели немногие.
Все завороженно наблюдали за драмой, разворачивавшейся в воздухе.
Пожар, наконец, кое-как погасили: забили, задушили, залили водой. Кабину наполняли чад и дым, но огня уже не было, лишь дотлевала одежда на обожженном Степкине. Он лежал на полу, издавая стоны. Его лицо страшно раздулось, с него свисали клочья лопнувшей кожи. Тошнотворно пахло паленым мясом.
Стекла салона треснули и частично выпали, внутри аэроплана завывал ветер, загоняя внутрь фюзеляжа бумаги и всякую мелочь.
– Почему крен? – кричал командир. – Не могу удержать! Падаем! Не слушается! Митя, помогай!
Шмит тоже навалился на руль, оба пилота заскрипели зубами от напряжения. «Муромец» неохотно выровнялся, едва-едва не ухнув в штопор. Воздушный корабль бросало из стороны в сторону. Не то что стоять, но и сидеть было трудно.
– Митрофан Иванович! Что с машиной? Митрофан Иванович, вы меня слышите?
– Слышу, командир… – охнул Степкин. – Господи, только не вижу ничего… Повороты что?
– Элероны не работают.
– Значит, рулевой трос лопнул. Или передаточную крестовину заклинило. От рывков. Если это крестовина, можно бы снизу, через люк достать. Попробовать… Кабы не глаза… А если попробовать «штаб-офицерским»?
«Штаб-офицерским» назывался медленный поворот без крена на одном руле направления.
– Это ведь не «ньюпор». – Рутковский помотал головой. – Не вытянем. Скользнем на крыло, зароемся – и в штопор.
Степкин попробовал протереть глаза, но только закричал от боли.
– Нет, не могу!
«Илья Муромец», дрожа всем своим тяжелым телом, летел прочь от солнца. Ни свернуть, ни снизиться было невозможно.
– На сколько хватит топлива? – спросил Лучко.
– Мы заправились на одну восьмую. Если оставить один мотор, хватит минут на двадцать.
– Это роскошно, командир. Можно поговорить напоследок, подготовиться. Нашему брату такая удача редко выпадает. – Поручик вздохнул. – Жалко, выпить нечего. За упокой грешной души. Ничего, ребята за нас выпьют… – Он насупил брови, желая сказать что-нибудь значительное, соответствующее торжественности момента. Но ничего такого в голову не приходило. – А вот, говорят, французы изобрели штуку, «парашют» называется… Если самолет падает, летун преспокойно выпрыгивает, дергает за ремешок и спускается, как на зонтике… Брехня, наверно.
– Жора, – прохрипел Степкин, приподнимаясь и шаря руками по полу. – Отвори бомбовой люк.
Лучко нажал рычаг, и в полу открылось квадратное отверстие.
– Держи меня за ноги! Крепко!
Ослепший механик перевернулся на спину, всхлипывая от боли. Поручик сел на его ноги, руками вцепился в колени.
– Опускай меня!
С воплем Степкин свесился головой вниз, словно гимнаст на трапеции. Качнувшись взад-вперед, дотянулся рукой до брюха самолета и, кажется, ухватился за что-то. Держать его стало легче.
Еле слышно донеслось:
– Ни черта не вижу…
И еще что-то неразборчивое.
– Что? – заорал Лучко, пригибаясь.
– Так и есть! Передаточную крестовину скосило! Ключ дай!
Стрелок обернулся к пилотам.
– Митька, что в руль вцепился? Ключ давай! Шмит бросился к ящику с инструментами.
– Который?
– Черт его знает. Суй ему все по очереди…
С земли увидели, как аэроплан, быстро удалявшийся к западу, вдруг качнул крыльями, накренился набок и по дуге пошел вниз, вниз, вниз.
Над аэродромом пронесся вздох ужаса. «Муромец» медленно развернулся, его тупое рыло было нацелено прямо на верхушки ельника, что начинался за взлетным полем.
На лицах членов великокняжеской свиты появилось одинаковое страдальческое выражение, главковерх тоже скривился. При этом все, не отрываясь, смотрели только в одну точку.
Воздухоплавательный генерал сдернул фуражку и перекрестился. Авиационный генерал сказал:
– А я докладывал в ставку. Модель недоработана. Средства притом потрачены чудовищные…
– Ребята, ну ребята, ну пожалуйста… – шептал полковник Крылов, не замечая, что бьет себя кулаком по бедру.
Конструктор – тот просто закрыл руками лицо и согнулся. Не мог видеть, как гибнет его детище.
Над самыми деревьями гигантский самолет вдруг неуклюже выровнялся. Еще раз качнул крыльями, но уже не беспомощно, а словно успокаивая зрителей. Пронесся над толпой, уверенно сделал разворот и стал заходить на посадку.
Ему навстречу гурьбой, с криками, бежали все, кто был на поле. На месте осталась лишь группа всадников.
Конец слоновьей охоты
– …Слава Господу, что всё обошлось и молодцы-летуны живы, однако сами видите, ваше высочество, эта во многих отношениях интересная машина еще требует большой доработки, – говорил генерал Боур. – А между тем на сумму, потребную для производства одного такого «Муромца», французы немедленно поставят нам десять отличных, проверенных в деле машин. Тяжелая авиация – дело будущего, а воевать нам сегодня.
– Это верно. Воевать надо сегодня. – Николай Николаевич посмотрел на сраженного неудачей командира авиаотряда. – Что ж, полковник, давайте посмотрим, каковы в деле ваши легкие аэропланы. Что входит в программу демонстрации?
Больше всего Крылову сейчас хотелось вслед за остальными бежать к «Муромцу» – удостовериться, все ли живы, но полковник умел держать себя в руках. Он показал на военлета Долохова, который, уже в шлеме, стоял перед начальством навытяжку.
– Прапорщик на 70-сильном «вуазене» покажет фигуры высшего пилотажа, после чего отправится на аэрофотосъемку. Перед самым вылетом он получит запечатанный пакет с координатами района, который должен быть сфотографирован. Это участок фронта, расположенный в 70 километрах… то есть верстах отсюда. Расчетное время на выполнение задания – 2 часа. За это время мы покажем вашему высочеству новинку воздушного маневрирования: полеты группой в три самолета, с выполнением одновременного бомбометания и разворота «все вдруг». Потом наше Офицерское собрание почтет за честь просить ваше высочество пожаловать на скромный обед…
– Ваше императорское! – влез в разговор белый от горя изобретатель. – Высочество! Что же будет с моим воздушным кораблем? На заводе готовы к сборке десять машин!
Военному человеку подобное нарушение субординации даром бы не прошло, но к статским главковерх относился снисходительнее. К тому же не следовало забывать, что молодому невеже благоволит царственный племянник.
– Игорь Иванович, дорогой вы мой, – снисходительно пророкотал Никник, довольный, что вспомнил имя и отчество столь незначительной фигуры. Незначительной фигуре это всегда лестно, а у окружающих памятливость августейшей особы вызывает восторг и благоговение. – Вы ведь университет заканчивали, естественник. – Столь мелких подробностей его высочество, конечно, знать не мог, но ошибиться здесь было невозможно. Уж если человек изобретатель, то наверняка не в богословской академии учился. – Должны понимать: пускать в серию недоработанный прототип – это нонсенс. Проверьте, что у вас там за неполадки, устраните их, представьте результат на одобрение комиссии. Одним словом, семь раз отмерьте, а там и отрежем.
Конструктор схватился за виски.
– Ваше высо… – Его голос сбился на визг. – Машина совершенно готова! Это была какая-то случайная неисправность! Вы видели, какая огневая мощь! Какая маневренность! Еще одной комиссии я не вынесу! Это же минимум полгода! Заводу нужны деньги! Без них всё остановится! Людей перебросят в другие цеха!
Посуровев, главнокомандующий сказал:
– Деньги не на деревьях растут, молодой человек. Их наш многотерпеливый народ, храни его Господь, добывает потом да кровью. Транжирить миллионы на… – Он запнулся, подбирая достаточно сильный эпитет. – …На такие вот иллюминации в воздухе я не позволю. Народных денег жалко. Да и летунов.
– Но государь обещал! Я всеподданнейше… Я аудиенцию… Мне не откажут! – отчаянно затряс пальцем молокосос.
Между прочим, был прав – не откажут. А мягкохарактерность дорогого Ники главковерху была слишком хорошо известна. Пойдут телеграммы, письма, и завяжется вокруг злосчастного аэроплана целая бумажная канитель, как будто у главковерха и без того мало забот.
Умный был человек его высочество. Умел находить выход и не из таких ситуаций. В секунду сыскал решение, на которое племяннику и возразить будет нечего.
– С другой стороны, машина действительно многое обещает, – задумчиво протянул Никник. – Такая большая и стреляет хорошо… Пожалуй, поступим вот как. – Он кивнул адъютанту, чтобы записывал. – Закажем Балтийскому заводу… ну, скажем, еще одну машину. Пусть поработает на фронте, полетает полгода или год. Хорошо себя покажет – запустим в серию.
Приговор – по тону слышно – был окончательный и дальнейшему обсуждению не подлежащий.
