Виктор Пронин - Высшая мера
- Так есть обиженные?
- Да, есть фирмы, есть люди, с которыми банк поступил, может быть, сурово, но справедливо. Можно ли таких назвать обиженными? Можно. Они затаили зло? Не исключаю. Вынашивают планы мести? И это возможно. - Басаргин, кажется, совсем освоился, обрел способность рассуждать и строить предположения.
- Они выражали свою обиду, досаду, недовольство?
- Не знаю, о каких звонках рассказывал Цыкин, я таких звонков не получал. Никто не угрожал и Апыхтину, он сам об этом говорил. Осецкий? Все знали бы об угрозах еще до того, как он положил трубку.
- Настолько болтлив?
- Настолько несдержан, - поправил Басаргин. - И еще одно… То, что произошло с семьей Апыхтина… В этом есть нарушение логики сегодняшней жизни. То, что произошло, - нападение без объявления войны. Мне непонятно случившееся. Зачем было поступать так? Может быть, банк готов был заплатить любые деньги? Или готов был отдаться в другие руки, если такова была цель? Подобным событиям должны предшествовать переговоры… Как сейчас говорят, разборка.
- Может быть, они хотели с самого начала подавить волю к сопротивлению? - предположил Юферев. - Сразу решили показать, какие они крутые?
- Не знаю, насколько они крутые… Здесь скорее проглядывает истеричность какая-то. А уж никак не спокойный твердый разговор. Залить квартиру кровью - много ума не надо.
- Вам не кажется, что Апыхтин поплыл?
- Он дрогнул, а не поплыл. А кто не дрогнет? - Басаргин опять уставился в окно. За время их разговора над городом сгустились тучи, в кабинете заметно потемнело, по жестяному карнизу застучали редкие капли дождя. - Кто угодно дрогнет.
- И вы? - спросил Юферев.
- Я бы не пожалел никаких денег, чтобы все-таки достать этих отморозков, - Басаргин посмотрел на следователя спокойно и твердо. - Думаю, что и вы поступили бы так же.
- Возможно, - Юферев поднялся. - У меня к вам просьба… Если будут звонки, требования, угрозы, будет что-то такое, что не вписывается в обычную вашу жизнь… Звоните. - Он положил перед Басаргиным визитную карточку. - Здесь и рабочий телефон, и домашний. Звоните.
- Обязательно. - Басаргин взял карточку и не глядя сунул ее в нагрудный карман.
Дождь хлынул сильнее, и оба, подойдя к окну, некоторое время молча смотрели на потоки воды. Площадь перед банком быстро опустела, и только машины сверкали свежими бликами.
- Дождь - это хорошо, - сказал Юферев.
- Особенно в дорогу, - добавил Басаргин.
- Апыхтин собирается на Кипр?
- Какой Кипр, - вздохнул Басаргин. - Тут уж никакой дождь не поможет.
- Дождь - это хорошо, - повторил Юферев. - И для тех, кто уезжает, и для тех, кто остается. - Похоже, он и не ждал от Басаргина ответа, думая о чем-то своем.
Мысленно он уже покинул банк, где никто не мог сказать ему ничего полезного, дельного, что хоть как-то прояснило бы кошмарное убийство, взбудоражившее весь город, поднявшее на ноги всех, кто имел хоть какое-то отношение к милиции или к прокуратуре. Чаще обычного проверялись на дорогах машины, усиленные наряды прочесывали город, нужные люди срочно созванивались со стукачами и доносчиками, под особый надзор были взяты автобусная станция, железнодорожный вокзал, аэропорт.
Но пока все было напрасно - следов убийц обнаружить не удавалось.
Следователь Юферев не был блестящим и проницательным, остроумным и дерзким. Не горели огнем его глаза, и не светилось в них какое-то там сатанинское понимание человеческих слабостей и пороков. Даже задержав опасного преступника, начальству своему докладывал о задержании голосом унылым и безрадостным. Похоже, ему даже неловко было радоваться собственной победе. И походка у него была вполне соответствующая - усталая, и взгляд был печальным, даже сочувствующим: извини, дескать, братец, но придется мне поступить с тобой несколько непочтительно…
Но происходило странное - к Юфереву люди сразу проникались доверием, желанием помочь незадачливому следователю, хоть что-то найти для него утешительное, обнадеживающее. Глядишь, начальство и не выгонит его с работы, глядишь, и похвалит как-нибудь к празднику или просто под хорошее настроение.
Знал ли Юферев, какое впечатление производит он на людей? Похоже, все-таки знал, но не стремился во что бы то ни стало понравиться, показать себя толковым, быстрым, безотказным.
Может быть, в этом проявлялась его натура, скорее всего созданная природой для занятий задумчивых и неторопливых, а может, попросту лукавил, потому что дела ему удавались и раскрытий у него было ничуть не меньше, чем у других следователей - с горящими глазами и учащенным дыханием.
Когда Апыхтин и трое его верных соратников, трое заместителей, смотрели из большого окна на площадь, на бредущую фигуру ссутулившегося следователя, то единственное чувство, которое посетило их, была жалостливость.
- Со следователем нам явно повезло, - усмехнулся Осецкий.
- Был бы человек хороший, - подхватил Цыкин.
Басаргин лишь головой покачал, Апыхтин вздохнул тяжко: о чем, дескать, ребята, говорить.
А Юферев шел себе и шел мимо «мерседесов» и прочей сверкающей мишуры и не видел мокрой после дождя площади, не ощущал капель, падающих из темных туч, перед его глазами был лишь голубоватый телеграфный бланк со слабым отпечатком женских губ.
Юферев решил сам поговорить с жильцами апыхтинского подъезда, Брыкину поручил выяснить - нет ли среди них человека, который работал бы на почте, телеграфе или в каких-нибудь похожих конторах. Прекрасно знал Юферев привычку наших граждан тащить с работы все, что может пригодиться в хозяйстве, и даже то, что в хозяйстве никогда не пригодится. Секретарши заваливали полки в собственных туалетах коробками со скрепками и кнопками, календарями и блокнотами, шариковыми ручками, которые накапливались годами, пока однажды под горячую руку не выбрасывалось все это в мусорный ящик. Токари тащили с заводов сверла и напильники, электрики всех знакомых одаривали лампочками, выключателями, вилками и розетками. И потому человек, работающий на почте, просто вынужден был тащить домой телеграфные бланки, чтобы использовать их в хозяйстве - от кухни до туалета. И если окажется, что есть все-таки почтовый работник в подъезде, юферевская версия может лопнуть от ветерка, от легкого дуновения сквозняка из квартиры этого работничка.
Войдя во двор, Юферев не торопясь прошел вдоль всего дома, прошел незамеченный, поскольку человека с его внешностью просто в упор никто не видел - не то слесарь бредет по вызову к какой-нибудь старухе, не то инвалид телеграммы разносит, не то дворник прикидывает объем предстоящей работы. Подойдя к апыхтинскому подъезду, Юферев присел на скамейку, поставил локти на колени, подпер щеки ладонями и замер, присматриваясь, принюхиваясь, осваиваясь.
Минут через пятнадцать на скамейку, стоящую напротив, присели две старушки - видимо, отправив домочадцев на службу, накормив их сосисками и напоив чаем, освободились и вышли подышать свежим воздухом. Юферева сразу увидели - после страшного убийства в подъезде жильцы смотрели по сторонам подозрительно и опасливо.
Юферев молча перешел через дорожку и опустился на скамью рядом с бабулями. Порылся в кармане, вынул красненькое затертое удостоверение и протянул ближайшей соседке - рыхлой старухе с настороженными маленькими глазками.
- Капитан Юферев, - сказал он. - Александр Леонидович. Хотел вот поговорить со знающими людьми… В квартиру стучать неловко все-таки… Думаю, может, кто выйдет подышать, может, кто скажет чего дельного.
Простые, казалось бы, необязательные слова, которые мог произнести кто угодно, но Юферев знал, что это именно те слова, которые требовались. Сразу представившись, он оказал женщинам уважение. Сказал, что в квартиру не решился постучать, - опять им приятно. Не каждая хозяйка обрадуется раннему гостю, когда вертится она среди немытой посуды, мятых простыней, разбросанных по квартире шлепанцев. Попросил разрешения обратиться - тоже необходимо, тоже важно.
Да, опыт, на Юферева работал громадный его опыт общения со свидетелями - знающими, ничего не видевшими, имеющими свое мнение и теми, кто берег это мнение пуще жизни, опасаясь, что кто-то его использует им же во вред.
- Очень приятно. - Рыхлая старуха, покосившись на удостоверение, поджала губы, напряженно глядя перед собой.
- Я помню, вы и вчера заглядывали в наш подъезд. - Вторая женщина, сухая и мосластая, оказалась разговорчивее.
- Был, - кивнул Юферев и озабоченно потер ладонями лицо. - Но, знаете, вчера было не до разговоров… Квартира в кровище, хозяин в обмороке…
- Жалко Николаича, - закивала разговорчивая, - мужик-то хороший, и жена его, Катя… Тоже хорошая женщина. Не спесивая, нет.
- Большие деньги, большие беды, - изрекла толстуха, но не осуждающе, сочувствующе произнесла.
