Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся
Вдруг я заметила, что по корме, где стояли накрытые брезентом механизмы, довольно далеко от меня, волоком протащили длинный ящик.
— Что на этом корабле происходит с ящиками? — возмутилась я, понимая, что не успею туда добежать — до кормы было, как до соседней улицы. — Что они таскают их туда — сюда? А может, это забыли что — либо из продуктов? Тогда почему не на склад понесли?
Сделав вид, что я любуюсь вечерним закатом и ничего вокруг себя не вижу, я рассеянно двинулась на корму. Затем я на секунду остановилась возле якорного шпиля, взялась за него рукой, подумала и уронила ручку. Наклонившись за упавшей ручкой, я искоса взглянула в ту сторону, где мужики тащили ящик. На этот раз они поставили его на палубу и сели сверху. И как раз спиной ко мне.
— Повезло, так повезло! — тихонько сказала я себе и, уже не таясь, пошла на корму быстрым шагом.
По моим наблюдениям, это был тот же самый ящик и те же самые мужики, которых я встретила ночной порой в первый свой день на плавкране. Единственное, что меня смущало, так это то, что мы отплыли часа три назад, ящик же прятали на барже с песком. Значит, все это время он находился открыто на борту плавкрана и значит, ни для кого не было секретом его присутствие. Сгорбившись на ящике и пряча спичку в корявых пальцах, мужики старались прикурить, но огонь гас на ветру, как по заказу. Я подобралась довольно близко, так, что даже слышала голоса. Вот сейчас я узнаю самое главное…
— Сидит рыбак на берегу, — рассказывал один. — С собакой. Зимой. Вдруг из проруби выныривает корова и спрашивает: «Мужик! Дай прикурить?» Мужик дает.
Я не сразу поняла, что он рассказывает анекдот.
— Выныривает корова второй раз из проруби. Говорит: «Мужик! Дай закурить?» Мужик дает. И смотрит на собаку. А собака и говорит: «А шо я? Шо я? Я сама обалдела!»
Мужик, который рассказывал, засмеялся, отрывисто и хрипло. Второй подумал немного и сказал с расстановкой:
— Ни фига не понял! Михай! Собака, что ли разговаривает?
— Да ну тебя! — отмахнулся тот. — Как думаешь, не уморили мы его? — он похлопал по крышке ящика.
— Таких уморишь! Скорей сам откинешься! — вздохнул другой и тяжело поднялся.
Мужики встали со своего импровизированного сиденья, а я тут же нырнула за уже знакомый прибор, накрытый брезентом. Похоже, они ни от кого не прятались или чувствовали полную безнаказанность. Они потащили ящик волоком, а я, приготовив фотоаппарат, который висел у меня на шее, два раза нажала на кнопку. Раздались тихие щелчки — мне показалось, что они прогремели, как выстрелы. Вспышку я предусмотрительно отключила еще в каюте. Ничего не заметив, мужики продолжили свой тяжкий путь. Я уже приготовилась вздохнуть с облегчением, что мой шпионский дебют закончился так удачно, как чья — то властная рука схватила меня за плечо.
— А — а — а! — придушенным голосом заорала я.
— Тихо! Тихо! — неизвестный закрыл мой рот. — А ты не такая смелая, как я думал!
— Конечно, не такая, Дмитрий Степанович! — выпалила я, как только узнала командира. — Какие погоды стоят замечательные! Зачем вы меня пугаете?
— Я? Вас? — удивился командир, он так крепко сжимал мое плечо, как будто боялся, что я убегу. — Это я пугаю? Ну, нет, этот номер со мной не пройдет! Это вы мне скажите, что здесь делаете? — наконец, опомнился он от моей наглости и зловещим тоном спросил: — Капитан вам, кажется, доверяет?
— Но ведь вы ему не скажете? Да? — мой нежный голос мог смутить кого угодно, только не этого закоснелого дальтоника.
— Не скажу! Может быть! Если вы мне объясните, что все это значит? — ехидно ответил он, пальцем показывая на фотоаппарат.
Но я уже оправилась от испуга, а смутить меня вообще — то трудно — иначе б я не бегала за репортажами по городу!
Поэтому я, весело рассмеявшись, ответила:
— Какой вы подозрительный, Дмитрий Степанович! Просто снимаю людей за работой. Они ведь работают, правда?
— Допустим? — сузив глаза, ответил командир. — А почему вы тайно снимаете?
— Так для натуральности! Они ж, если позировать начнут, весь сюжет испортят! — довольно убедительно ответила я. — А что, этот ящик нельзя фотографировать? Так я сотру! И вам покажу! Хотите?
— Можете не трудиться! Все равно схитрите! — ответил со злостью командир, отодвигаясь от меня на приличное расстояние.
А я, всем свои видом изображая возмущение чужой подозрительностью, отправилась восвояси. Раздумывая при этом. Почему только сейчас понесли в трюм, ведь из песка выкопали, наверно, еще утром или вчера? Нет, вчера еще полиция здесь была. А сегодня им было некогда — то к отправлению готовились, то буксир с продуктами разгружали. Ящик стоял, вероятно, возле леера. Но что же находится в этом ящике? Почему они его прятали?
Неповоротливый плавкран, тем временем, приготовился к ночлегу, выбрав укромный уголок подальше от фарватера. Первым, кого я встретила на палубе, был вестовой, тот самый, что нагружал нас кашей в день моего появления.
— Если мы торопимся на спасение, то идем без остановок, — сказал он, разъясняя маневры судна. — А так ночью стоим. Иначе эта громадина беды наделает немало.
— Да! — засмеялась я, понимая, о ком он говорит. — На слона он похож!
— Какой — на слона? Кит — самое подходящее для него! А кстати, меня зовут Александром Комаровым.
Судя по оживлению, матросы готовились в рыбалке. Рыбу, против моего ожидания, собирались ловить удочками. Любители расселись вдоль бортов и забросили орудия лова. Я так поняла, что почти все, кто работал на плавкране — заядлые рыболовы.
Особенно удобным местом, вероятно, считалась корма. Может, потому что она больше походила на настоящий берег. Там даже места занимали заранее, как на стадионе. Корма по — прежнему внушала мне страх — уже двойной: сначала трюм, потом — неудачное фотографирование. Я старалась не появляться там без надобности.
Рыбу почти сразу же начали дергать из воды и бросать прямо на палубу. Это были, в основном, мелкие плотвички и лещи. Скоро и я заразилась всеобщим энтузиазмом. Кто — то предлагал мне удочку, я отказалась. Вместе с капитаном мы ходили смотреть, кто поймал больше, и это было похоже на настоящие соревнования.
Было еще светло. Кричали чайки, кружась над судном. Самые нахальные планировали на палубу, хватали добычу и взмывали в небо. Иные от лени, как городские вороны, боком подбегали к еде и лакомились на месте — чего тут летать, когда можно скакать!
Однажды возле известного ресторана я видела, как ворона поджидала добычу. Как только водитель выставил из машины пакет с объедками и уехал, так к нему тотчас же подскочила ворона. Деловито засунув клюв в пакет, ворона вытаскивала куски и рассматривала их. После осмотра птица выкидывала предметы на тротуар. Что началось, когда она обнаружила, что кроме салфеток, в пакете ничего нет? Ворона была непомерно, просто феерически возмущена, к тому же не думала скрывать свой гнев. Как деревенская кумушка она подпрыгивала, взмахивала крыльями и ходила вокруг объедков, при этом трясла головой, словно удивляясь людскому вероломству. Современные чайки тоже стали похожи на городских ворон, и чем больше еды — тем они ленивее.
Настоящая рыбалка началась, когда стемнело. На кране включили прожектор и направили его в воду. Любопытные обитатели реки столпились возле судна, хоть лови их руками. Вскоре набралось два ведра рыбы. Ее быстро почистили, видно, что дело привычное.
— Печь будем? — раздались голоса.
— Да вы что? А журналистка? Понапишет потом, — возразил кто — то.
— Не — е, ребята, не напишу! — заверила я рыбаков.
Я так думаю, что на самом деле не очень — то они боялись прессы. Просто это был разговор о понятиях на тему запретов.
Прямо на палубе на железном листе развели костер, завернули рыбу в фольгу и положили на сгоревшие угли. Вокруг костра расставили куски бревен, и все расселись, ожидая, когда поспеет добыча. Командир спасательных работ ни разу не появился на палубе.
Откуда — то возникла гитара.
До свиданья, Афган, этот призрачный мир,
Не пристало добром поминать тебя вроде.
Но о чем — то грустит боевой командир,
Мы уходим, уходим, уходим… — пел матрос Глеб Клюшников.
Желтые язычки пламени плясали на дровах и когда пытались вырваться за пределы очерченного для них круга, их безжалостно гасили. Так бывает и с правдой! Иногда она может вырваться, но тогда начнется пожар! Если же правда смешивается с ложью — искры ее не опасны. Аферисты это хорошо знают.
Сюжет за кормой
Ромашкин не был любителем рыбалки, но он страстно любил эти ночные бдения возле костра. Звуки гитары будил в нем такие струнки, о которых в обычное время он даже не подозревал. В такие минуты он обожал этих простых ребят, многие из которых были истинными романтиками, поклонниками больших дорог. Но сегодня его тревожило то, что произошло на корабле. Он рано ушел в свою каюту, улегся на шконку и, слушая гитарные переборы, вспоминал то, что было связано с девочкой в платьице колокольчиком. Он хотел бы рассказать кому-нибудь о событиях пятимесячной давности, но не мог, чтобы не навлечь на себя, а следовательно и на нее, подозрений.
