Эва Качиркова - Предсказание прошлого
– Что? – Я медленно опустил ложку в тарелку. – За какой милицией?
– Наверное, за той, которая ко мне приходила, – предположил Гонза. – Как бишь его звали?
– Поручик Павровский?
– Вот-вот. Это что, твой знакомый?
– Да, – ответил я. – Что ему было нужно?
– Ну… давно ли у тебя машина… Сколько стоила, когда ты ее купил… Я-то сначала решил, что он под меня копает, нет ли каких махинаций, – возмутился Гонза. – Но он уверял, что дело касается исключительно тебя. И…
– И что ты ему сказал? – спросил я, весь напрягшись.
Гонза запнулся, на лице его возникло выражение праведного негодования, которое тут же сменилось хитрой улыбкой.
– А чего такого я ему мог сказать? Рассказал, как мы ударили по рукам.
– Прошу тебя! – взорвался я. – Говори толком, о чем он конкретно спрашивал и что ты ему ответил.
На лице моего приятеля снова появилась оскорбленная мина.
– Интересовался в основном, когда ты купил машину. Я ему сказал, что ты уже несколько недель на ней ездишь, а заплатил мне за нее только теперь. Она, конечно, еще не… Ты чего это?
– "Когда «теперь»? – прохрипел я.
– Ну, вчера… Вернее, теперь уже позавчера. Я подумал, что будет лучше…
– Господи! – застонал я, отодвигая тарелку.
– Прощай, дорогой! – холодно произнес надо мной протяжный голос. – В другой раз, если понадобится проследить, чтоб ты не подавился, когда будешь обжираться, на меня не рассчитывай! – И покинутая Гонзой красавица, гордо вскинув голову, удалилась, провожаемая одобрительным взглядом метрдотеля.
– Вот мерзавка! – уязвленно сказал Гонза. – Приглашаешь ее пообедать, а она тут же начинает с тобой обращаться, будто ты исключительно ее собственность. – Он покачал головой, словно ему только сейчас открылась вся низость прекрасного пола. И тут же вернулся к делу. – А чего я такого сказал? Насколько мне известно, разведен ты всего месяца два. Выходит, ему надо было сказать, что ты мне уже давно заплатил? Я решил, что его ко мне подослала твоя бывшая супруга, мало ей было, что ты все оставил, так еще твою долю за машину ей подавай!
– С каких это пор такими делами занимается уголовный розыск? – глухо буркнул я.
Его и без того длинное лицо вытянулось еще больше.
– Уголовный розыск? – изумленно протянул он. – И правда… собственно… – Гонза умолк, вопросительно глядя на меня. – Но с какой стати? Что стряслось?
– Убийство с ограблением, – сказал я. – Ты сидишь с примитивным убийцей, прикончившим беспомощного старца, чтобы заплатить нетерпеливому кредитору. Этот кредитор, разумеется, ты.
Я увидел, как в его простодушных голубых глазах, привычных к тяготам тысячекилометровых дорог, промелькнула тень. Это меня доконало. Гон за молчал, а у меня пропал даже мой жалкий юмор висельника.
Старого своего друга я не рассмешил. Зато не сомневался, что где-то, может совсем близко отсюда, посмеивается в усы поручик Павровский.
* * *Он сидел на ступеньках под тем же самым навесиком, уткнув подбородок в сложенные на коленях руки. Красный комбинезон сиял за завесой дождя, как маленькое солнышко, но мальчик выглядел подавленным и заброшенным. Услышав шум моей машины, он поднял голову. Я остановился у калитки. На этот раз она была открыта. К дому пошел прямо через мокрый газон, трава на котором за эти два дня подросла еще выше.
Лукаш даже не шевельнулся, только подтянул колени повыше к подбородку. Он исподлобья глядел на меня сквозь щель между красными рукавом и светлым вихром, похожий на загнанного в угол зверька.
– Привет! – сказал я ему.
Мальчик не ответил. Из-за маски напускного безразличия хмуро глядели голубые глаза.
– Ты что, не разговариваешь со мной? – Я поднялся на две ступеньки под навесик. – Что я тебе сделал?
– Убежали отсюда как вор, – холодно ответил он. – Так не поступают.
– Но, Лукаш, – примирительно начал я.
– Меня зовут Льюк! – со злостью отрезал он.
Я пропустил это мимо ушей и спросил;
– Бабушка дома?
Мальчик едва заметно покачал головой.
– Еще не приехала?
Снова отрицательный кивок. И больше ничего. Я шагнул обратно под дождь.
– Ну, ничего не поделаешь. Раз ты со мной говорить не желаешь… Пойду.
Глаза под белыми ресницами испуганно расширились. Я медленно двинулся к калитке.
– Постойте! – Высокий детский голос сорвался. Я обернулся и вместо замкнутого, ожесточенного зверька увидел испуганного ребенка.
– Почему вы со мной не попрощались? Я встал, приготовил вам завтрак… – Лукаш отчаянно мигал своими голубыми глазами, пытаясь удержать слезы.
Я быстро повернул назад.
– Не сердись на меня, – смиренно сказал я. – Мне нужно было успеть на автобус в пять часов, а будить тебя не хотелось. Пусть, думаю, еще поспит.
– Я встал, – мрачно заявил он. – То есть встал бы! Мне это нетрудно. Вы зайдете? – В голосе его слышались просьба и скрытая надежда.
– Ну, раз ты приглашаешь… – кивнул я.
Комната была далеко не так прибрана, как в прошлый раз. В кухонном углу стояла немытая посуда, на столе рядом с зачерствевшим куском хлеба початая банка сосисок, возле нее открытая баночка с горчицей. Тот, кто здесь обедал, не потрудился воспользоваться тарелкой. Перехватив мой взгляд, Лукаш покраснел. Подбежав к столу, поспешно начал прибирать.
– Садитесь, – предложил он, убирая со стола и пытаясь прикрыть грязные тарелки. – Я сварю вам кофе, или, может, хотите виски?
– Кофе, – попросил я. – Сегодня я за рулем.
Лукаш поставил на огонь кофейник. Вернувшись к столу, стянул испачканную скатерть и постелил две цветные салфетки. Я наблюдал, как усердно он хлопочет, чтобы мне было хорошо, и сердце у меня щемило. Этот маленький стойкий человечек еще более одинок, чем я. А ведь еще ребенок, двенадцати лет от роду. Ребенок, чьи родители затерялись бог знает в каких краях. И нет у него никого, кроме этой бабушки, которая явно больше заботится о своем американском старике, чем об этом детеныше без родины. Я разозлился на нее. Можно так долго оставлять без присмотра малыша в этакой глухомани?!
Лукаш поставил передо мной большую чашку и сахарницу.
– Я сварил вам покрепче, – сказал он. – Бабушка говорит, что я варю хороший кофе. – Усевшись напротив, он с тревогой выжидал, пока я отопью. Мальчик выглядел осунувшимся и каким-то запущенным – возможно, из-за своих длинных волос.
Отхлебнув кофе, я обжег себе язык и кивнул с видом знатока.
– А ты ничего не хочешь? – спросил я его. – Ты не голоден? – Он понял это как намек. Встал и принес сухари. Они крошились от сырости и, похоже, были обгрызены.
– Вот, возьмите, – предложил он. – Ничего другого у меня нет… то есть… – Он запнулся и опустил глаза.
– Лукаш, – строго спросил я, – а ты вообще что-нибудь ел?
– Да, конечно, – зачастил мальчик. – Консервов у меня тьма, вот только хлеб и молоко кончились. Бабушка вот-вот вернется.
– Она ведь уже должна быть?
– Ну да, должна…
– Часто она тебя оставляет вот так, одного? – спросил я с плохо скрытым возмущением.
Лукаш мгновенно понял, о чем я подумал.
– Она не оставляла меня здесь одного, – отрезал он. – Я ведь был с паном Эзехиашем.
Этого факта я не учел.
– Я думал, она тут же вернется, как только… Да вот…
– Но ведь бабушка, может, вообще не знает, что тут случилось! – прервал я его, удивляясь, как это мне не пришло в голову раньше.
– Ганка обещала, что позвонит ей. Собиралась меня отсюда увезти, но я к ним не захотел. – Лукаш придвинулся ко мне, словно собираясь доверить тайну. – Тем утром, когда вы отсюда уехали, приехал тот поручик. Спрашивал бабушку. – Мальчик в волнении еще ближе подался ко мне. – Он ее, конечно, арестовал, а теперь держит под замком. Вы не можете его спросить, что с ней? Бабушка ничего не сделала, ничего не знает, ее ведь тут даже и не было!
– Да, это похоже на правду… – невольно подумал я вслух. Острое мальчишеское плечико, прижавшееся к моему локтю, дрогнуло. Я опомнился. – Постой, я имел в виду другое, поручик, наверное, и вправду приезжал к бабушке, ведь пан Эзехиаш жил у вас! Он обязан был ее допросить. Она может знать что-нибудь важное, но под замком он ее не держит – это уж точно!
– Держит! – упрямо заявил Лукаш. – Полицейские всегда важных свидетелей держат взаперти, чтобы…
– Перестань! – прикрикнул я на него. – А я что же? Я ведь еще более важный свидетель, чем бабушка, а до сих пор на свободе.
– Да, а вы хитрый, – протянул он, но, похоже, я его немного убедил.
– А бабушка, значит, глупая?
– Вот уж нет, – рассеянно проговорил Лукаш. Потом снова встревоженно посмотрел на меня. – Тогда где же она, если уже все знает?
– Понятия не имею, – произнес я с каким-то неясным дурным предчувствием. – Послушай-ка, в прошлый раз ты говорил что-то… что вроде, ну, пан Эзехиаш был бы лучшим дедушкой, чем Фрэнк… Как получилось, что он жил у вас?
