Владимир Болучевский - Танцы в лабиринте
Шагая по тротуару, Гурский вспомнил один характерный случай из тех еще, казалось бы не таких и далеких, времен.
Проснувшись как-то в очередной раз у Леона в доме, он услышал голоса, оделся, вышел из комнаты и, заглянув на кухню, стал свидетелем следующей сцены:
- Уволю, - по своему обыкновению пугал Леон Катю, которая стояла напротив него и хлопала голубыми, старчески прозрачными глазами. - Что будешь делать, а? Ведь по дорогам пойдешь. С сумой.
А надобно сказать читателю, что у Кати была своя собственная маленькая квартирка и, уж Бог его знает каким образом, выслуженная у государства небольшая пенсия. То есть она была вполне жизнеспособной самостоятельной старушкой. И вся прелесть ситуации заключалась в том, что ни для кого это никаким секретом не было. И приходила-то она, никогда не имевшая ни семьи, ни детей, к своему "Лявону" готовить еду и прибираться исключительно по доброте душевной.
- Ведь побираться будешь, - продолжал Леон, - Христа ради у добрых людей просить. Дай денег, я тебе говорю!..
- Да Лявон! - всплескивала руками Катя. - Да я ж тебе творожку принесла, бульончик вон уже сварила. Ну нету у меня денег...
- Как это нету? А те, что отец тебе дал?
- Да это ж на продукты, чтоб я тя кормила. Я все и истратила.
- Воруешь небось?
- Да Господь с тобой... И неча те пить-то, вон какой стал... И отец расстраивается.
- Не твое дело. Забыла Ваську-матроса? А? Как я вас с ним тогда застукал, забыла? А я никому пока не рассказал.
- От вспомнил! От вспомнил! Это ж когда было... Уж в котором годе-то...
- Не важно. Дай денег. А то всем расскажу.
- От горе... - И Катя, покопавшись в стоящей на кухонном табурете своей кошелке, вынула из нее какую-то тряпицу, развязала узелок и выдала смятую трешку.
- Мало, - буркнул Леон.
- Ну вот ты точно, - отвернувшись от него, бормотала над кошелкой Катя, ну точно как Ефим... был у нас в деревне такой. Ну вот ты точно, как он... такой же... - И она, как всегда обреченно, добавила еще какую-то денежку.
- Ну вот, а говоришь... - Леон чмокнул ее в щеку.
- Да иди ты, - отмахнулась от него Катя.- Лезешь с перегариш-шем...
Потом Гурский с Леоном вышли на улицу. Погода была замечательная. Прогуливаясь, они не спеша шли к винному магазину.
- Саша, а у вас ничего со вчерашнего дня не завалялось? - спросил Леон у Гурского. Тот пошарил по карманам:
- Нет. Вот, - он протянул на ладони монетки, - только медь какая-то.
- И у меня. - Леон пересчитывал на ходу деньги.
- Ну, что же делать. На пиво, по крайней мере, у Кати разжились, и слава Богу. Пошли в "Боченок", там бутылочное.
- Да... - Леон произвел в уме какие-то расчеты. - Скажите, Саша, а вам никогда побираться не доводилось?
- Да все... как-то не соберусь никак, - пожал плечами Гурский. - А что?
- Да, видите ли, у нас с вами на бутылку коньяку ровно двадцати копеек не хватает. Давайте попрошайничать?
- Вот еще... Во-первых, нам никто не подаст. А во-вторых, неловко как-то. И вообще, если у нас, оказывается, на коньяк всего-то чуть-чуть не хватает... ну давайте водки купим. Или вообще вина.
- Нег! Только не водки. С самого-то утра! А портвейн - это уж и на самом деле вообще... Давайте лучше побираться. Десять копеек с меня, и десять с вас. Так будет честно. А?
- Ну, - еще раз пожал плечами Адашев-Гурский. - Если вы настаиваете...
Он несколько растерянно огляделся вокруг. Был солнечный летний день, прохожие деловито шли мимо по каким-то своим неотложным делам. Приставать к ним с просьбой о материальном вспомоществовании было несколько... ну не с руки, что ли. Можно было, правда, встать возле телефона-автомата и стрелять двушки. Это было бы прилично. Но телефона нигде поблизости не наблюдалось. И вдруг Гурский увидел возле урны пустую бутылку из-под пива. Он поднял ее, зашел в магазин и сдал.
- Вот, - сказал он, протягивая Леону вырученные от реализации пустой стеклопосуды двенадцать копеек. - Теперь ваша очередь.
Теперь уже Леон окинул ищущим взглядом окружающую действительность. Вдруг он заметил одиноко сидящего на скамейке пожилого мужчину в шляпе и с тонкой белой тростью в руках.
- О! - сказал он и решительно направился к слепому.
Подойдя к нему, присел рядом, склонился к его уху и стал что-то негромко говорить. Тот полез в карман, вынул кошелек и вытряхнул на ладонь мелочь.
- Не так все и сложно, - сказал Леон, возвратившись к Гурскому. - Пошли за коньяком.
- Послушайте, Леон, - искренне заинтерсовался Александр. - А почему клянчить нужно непременно у калеки?
- Ну, Саша, это ведь очевидно. Чтобы никто не видел моего позора. Они купили выпивки и вышли из магазина.
- А где станем реанимироваться? - задумался Адашев-Гурский. - Вон там, я знаю, мороженица есть. Там чисто и светло.
- Нет,- категорически возразил Леон.- Все ваши аллюзии с Хемингуэем совершенно не уместны применительно к настоящему моменту. в такую-то погоду и в помещении? Жамэ, прошу покорно. Купировать абстинентный синдром мы станем на природе.
- На острова пешком далековато. А на такси денег нет.
- Так ведь...
- Я больше побираться не буду, - очень быстро сказал Адашев-Гурский. - Да и слепой ваш, вон, уже ушел куда-то, - кивнул он на пустую скамейку.
- Ну что ж, пошли на кладбище. Здесь Смоленка недалеко.
И они пошли пить коньяк на Смоленское кладбище.
Но это было давно.
Теперь же Леон каким-то непостижимым образом (ибо учился он в свое время на биофаке университета) сделался то ли сексологом, то ли сексопатологом в какой-то частной клинике, то ли даже кабинет у него был свой, этого Гурский толком и не знал. Важно то, что к нему, как к специалисту, досконально знающему существо проблемы (что было истинной правдой), потянулся состоятельный народ. Визит стоил недешево, и Леон благоденствовал.
17
- Саша, здравствуйте! В кои-то веки! - радушно улыбнулся Леон, открыв Адашеву-Гур-скому дверь. - Проходите, раздевайтесь, ложитесь. У меня тут гости как раз... живут.
- Гурский! Ебёна-матрёна!.. - широко раскинув для объятий руки, шел по коридору Анатолий.- Дружочек ты мой удивительный! Здравствуй, дорогой, - он обнял Александра, и тот не успел увернуться от влажного поцелуя, - здравствуй, мой любимый! Как сам-то? Не хвораешь? А я тут, знаешь... Да ты проходи сюда, на кухню, мы тут заколбасились немножко, ничего, а? Тюли-пули там, то-се... Короче, апрель в Париже. Играем Стриндберга. Танцы тут у нас. Ты как к этому делу?
- И давно они у вас гостят? - обернулся Адашев к Леону.
- Ну... я бы сказал, что это скорее похоже на оккупацию. Вот в собственный туалет, например, уже минут сорок попасть не могу. Кто у нас там?
- Зы-зы-зы... - протестующе вскинул руки Анатолий. - Только не я.
- Да? - подозрительно взглянул на него Леон.
- Ну вот же я, тут стою. Однозначно.
- Саша, вы трезвый? - с надеждой посмотрел Леон на Гурского.
- Я не пью.
- Колоссально! - округлил глаза Анатолий.
- На вас тогда вся надежда. Мы кого-то потеряли. Нас должно быть семь человек. Считайте по головам.
- Или девять... - задумчиво произнес Анатолий. - Это если Ваньку Чежина не считать. Он там, в спальне спит.
- Один? - заинтересовался Леон.
- Ну, уж это я не знаю. Мы же заглядывать не станем?
- А какой смысл тогда всех вас считать? - рассудил Адашев-Гурский.
- Тоже верно, - согласился Анатолий и задумчиво посмотрел на дверь туалета. - Слушай, Леон, а не могла она сама захлопнуться?
- А свет? Вон, под дверью, - Леон указал на широкую щель.
- Да мало ли. Давай выключим.
- Нет-нет. А вдруг там кто-то есть? Неудобно, - Леон задумался. - Вот что, Саша, вы человек физически сильный, давайте-ка мы ее с петель снимем, а?
- Так ведь ее для этого открыть сначала нужно, иначе она не снимется.
- Ну, это... Там защелка-то чисто символическая.
- А зачем тогда с петель снимать?
- А на всякий случай. Чтоб другим неповадно было.
- Разумно, - согласился Анатолий.
- Давайте-давайте, - Леон присел на корточки и решительно просунул пальцы в щель под дверью. - Она легко снимается, я уже сколько раз это делал.
- Ну, как скажете... - Гурский взялся за ручку.
Дверь и в самом деле легко распахнулась, скользнула, приподнятая Леоном, вверх и снялась с петель. Адашев-Гурский отставил ее в сторону, прислонив к стене.
На унитазе, спустив штаны, сидел Рим и, держа на коленях раскрытую толстую книгу, крепко спал. От звука брякнувшей о кафельный пол защелки, которая отлетела от двери, он проснулся и открыл глаза. Дальнейшая его реакция на происходящее была весьма примечательна тем, что ее, собственно, не последовало вовсе. То есть вообще никакой реакции. Он обвел присутствующих взглядом, перелистнул страницу и вновь склонился над текстом.
- Ладно, господа, не будем ему мешать,- задумчиво сказал Леон. - Что мы, на самом-то деле... А пописать я и в ванной могу. Там и руки мыть ближе.
- Книга - источник знаний, - уважительно произнес Анатолий. - Знаешь, Сань, вот так вот задумаешься иной раз, и сомнения одолевают...
