Николай Почивалин - Выстрел на окраине
— Петров! — громко крикнули за забором. — К майору!
Чугаев пригласил стоящего навытяжку лейтенанта сесть; секунду-другую его узкие глаза оценивающе а упор разглядывали Антона.
— Так оно... Как настроение?
— Отличное, товарищ майор!
— Дело такое. В Рязановской школе похищен сейф, в нем полторы тысячи — месячная зарплата всех учителей. Поезд через сорок минут. Поедете один, на месте вас ждет капитан Савин — из райотдела. Помогите ему. Задача: найти не только преступника, но и деньги. Размотать их еще не успели — кража произведена ночью. И, судя по тому, что в деревне никто из чужих не ночевал, — местными. Вопросы есть?
— Нет, товарищ майор!
Через два с половиной часа Антон и Пик спрыгнули со скорого поезда на маленькой, выбеленной снегами станции. Здесь их уже ждали. Горбоносый старик в тулупе уверенно подошел к Антону, поздоровался.
— Выходит, паря, за тобой я — по собаке признал. Эх, добрый песик!
Старик пошевелил огромной рукавицей, намереваясь погладить Пика. Тот злобно заворчал.
— Гляди-ка! — поразился старик, предусмотрительно пряча рукавицу за спину. — Всякая живность меня признает, а этот нет! И ученый?
— Ученый, дедушка, — подтвердил Антон. — Год учился.
— Видал! — еще больше удивился старик. — Я полгода в школу ходил, а он год. Песик-то поученее меня, выходит!
Приговаривая таким образом, старик привел Антона к лошади, помог надеть тулуп и, когда Антон и Пик уселись в санки, легко не по годам вспрыгнул на облучок.
Добрый конь взял с места крупной рысью. Через несколько минут маленькая станция исчезла за сугробами. Шел первый час, редкое январское солнце вызолотило снега так, что больно было смотреть.
— Сколько до вашей Рязановки?
— Чего тут — пустяк один, — повернулся старик. — Верст пять не будет, мигом домчим. На машине оно бы, конечно, побыстрее, да куда ей, машине, по такому снегу!
— А есть машины?
— Сказал, паря! А как же? И грузные имеются и легкая одна — все, как положено, не хуже, чем у людей!
— Что ж там у вас произошло?
Старик привязал вожжи к передку и, готовясь к обстоятельному разговору, повернулся.
— Сам, паря, слыхал, наверно: кассу в школе забрали. Сказывают, почти две тысячи, как одна копеечка!
— Ну, и что в народе говорят?
— Да ведь по-разному болтают — кто в лес, кто по дрова.
— А по-вашему?
— Да что тебе до меня? — Старик пытливо посмотрел на Антона. — По-моему, паря, выходит так, что кто-то из своих и взял.
— Это почему же?
— И спрашивать тут нечего! — Седые, заиндевевшие брови старика насупились. — Сам подумай: мужик на такое дело не пойдет. Мужик свою копейку трудно добывает. Оттого он и на чужую не позарится. А больше, выходит, кому? Чужих в деревне нет, ищи, значит, на месте, в школе то есть.
— А кто из школы мог? — допытывался Антон.
— Экой ты, паря, настырный! — добродушно засмеялся старик, показывая беззубые, как у ребенка, десны. — Ты вон какую механизму везешь, — показал он варежкой на Пика, — тебе и козырь в руки!
Старик проверил, не отвязались ли вожжи, и, когда снова повернулся, улыбки на его морщинистом, красном от холода лице как не бывало. Из-под лохматых бровей серые глаза смотрели умно и доброжелательно.
— Это хорошо, паря, что ты с человеком говоришь. А то заявился к нам поутру капитан из района, так мужчина из себя видный, а сразу ошибся. В школе походил, в правлении посидел, а с народом — ни здравствуй, ни прощай. Зря! Он, народ-то, смотришь, и присоветует что, сказать не всегда сумеет, а все подскажет. Ежели ты сам с сердцем, — поймешь.
— Верно, отец! — горячо отозвался Антон.
— То-то и есть, что верно! — подтвердил старик. — Было у меня одно сомнение, пошел я к энтому капитану, а он меня сразу в тычки: гражданин, посторонним здесь делать нечего! Ну, нечего, так нечего, хрен с тобой. Повернулся я да и ушел.
И просто, не ожидая расспросов, старик поделился своими соображениями:
— Я, паря, в деревне каждого знаю, даром что деревня большая. Покажи мне какого голопузого — враз скажу: чей, когда рожден. Любопытно мне, что из человека образуется, по какой он дорожке пойдет. И вот как на духу скажу тебе: чистый у нас народ! Чтоб там какое баловство дурное — это ни-ни! Как себя помню — один только раз кобылу у нас и свели, да и то не свои — цыгане. А я, мало ли, много ли, восьмой десяток расходую... Ну вот, из пришлых-то у нас одни учителя и живут. Люди — дай бог каждому, есть которые чуть ли не с революции живут, этих мы от своих и не делим. Вот ты и скажи: народ они образованный, ласковый, робят наших учат — так неужто кто из мужиков обидит их? Да ни в жизнь!.. Ты, паря, приговорку такую слыхал, что в доброе стадо шелудивая овца иногда забредет?.. Вот, по моему разумению, и у нас такая завелась. Учителем один, руками махать учит, физрук называется. Есть у нас еще один — физик, так тот больно хороший мужик! А этот по корню вроде тоже физик, а цена не та! Живет он у нас второй год, на глазах мельтешит побольше другого, а уважения ему такого нет. С бабами больно нехорош — двух девок попортил, а у самого, слышь, где-то дите имеется, по листу платит. И опять — выпивает сильно. Пить-то, не совру, и у нас пьют. В праздник гуляют так, что земля стонет! Так ведь время знают. А этот — ну, скажи, каждый божий день тепленький!..
Согревая руки, старик похлопал рукавицами, доверительно заглянул внимательно слушающему Антону в глаза.
— К нему, паря, у меня подозрение и есть. — И, заметив, что седок, кажется, разочарован, добавил, по своему понятию, веский аргумент: — А тут еще стакнулся он с Сенькой Еремеевым, пустой такой парень, ни себе ни людям. Приехал из Бекетовки к двоюродному брату да вот уж вторую неделю и гостит. Про братенника-то плохого слова не скажешь — работник! А Сенька никчемный, пустой цвет. Зеленый еще, а, слыхать, уж в отсидке за что-то побывал. Вот я тебя, паря, и спрашиваю: какая такая дружба промеж них может быть? Каждый вечер вместе, вечор я их тоже рядком на улице видал — оба под мухой... Ну вот, гляди, и прибыли — Рязановка эта самая наша и есть!
— Спасибо, отец, — горячо поблагодарил Антон.
— За что, паря, спасибо? Не за что! Мне поболе твоего охота, чтобы такое дело на нашей деревне не висло, стыдно это! — Старик лукаво поглядел на Антона, дернул заиндевевшей бровью. — Я, может, затем и поехал, так-то ноне не мой черед... Стой, Гнедко!
На крыльце школы Антона встретил представительный крупнолицый человек в черном, с опушкой, полушубке и в белых бурках.
— Долго, лейтенант, — протянул он прохладную крупную руку. — Капитан Савин. Пойдем.
В длинном теплом коридоре было тихо, в классах шли занятия. Для Антона, живо еще помнившего школьные годы, это была заповедная тишина, и он внутренне досадовал, слушая сопровождаемый острым поскрипыванием бурок громкий, уверенный голос капитана.
— Предполагаю, что кража произведена не местными гражданами. Преподаватель Погодин показал, что поздно вечером он видел отъехавшую от школы подводу, запряженную парой. В район я уже сообщил.
— Это не физрук?
— Точно. — Савин обернулся. — Ты что, знаешь его?
— Нет, слышал, — уклончиво ответил Антон, сразу же вспомнив своего кучера.
— Активный парень. — Капитан явно собирался сказать еще что-то, но промолчал.
— Какие еще доказательства насчет проезжих?
— Видимых следов нет. — Савин иронически усмехнулся. — А за невидимыми ты и явился сюда.
В небольшой учительской было пусто, только у самого окна, за выдвинутым особняком столом, неподвижно сидел маленький горбатый старик в очках. Он, казалось, застыл в каком-то оцепенении. Покрасневшие глаза смотрели сквозь обтянутые стальным ободком стекла тупо, не мигая.
— Кассир Махонин, — кивнул капитан. — Приехал из банка поздно, положил деньги в сейф, в присутствии директора, а утром сейфа не оказалось. На этом вот стуле стоял... Окно было открыто, одно звено выдавлено. Снег под окном весь затоптан: до меня тут все село побывало. Ну, что еще? Да вот посмотри, если интересуешься, протокол — там все записано.
Горбун-кассир сидел все так же неподвижно, ошеломленный свалившейся на него бедой. Антон просмотрел протоколы опроса и легко выделил все, что так или иначе относилось к подсказанной ему стариком-кучером версии: начинать надо было с какого-либо одного предположения.
А факты убеждали, что первоначальное предположение могло оказаться верным. Сторожиха показывала, что преподаватель физкультуры Погодин приходил вечером в школу — чего-то возился у себя с лыжами, ненадолго заходил в учительскую; что он там делал, она не знала — мыла в это время в коридоре полы. Затем Погодин ушел домой, часов так в десять, еще извинился: «Прости, тетя Паша, беспокою тебя». Часов в двенадцать сторожиха закрыла школу, сбегала на часок домой — жила она тут же, во дворе школы. Вернувшись, легла в коридоре подремать — тут всегда теплее; под утро зашла в учительскую затопить печь и перепугалась: нижнее стекло в окне было выдавлено, в учительской гулял холодище.
