Наташа Купер - Жертва
Адам смутился, вспомнив, как Триш Магуайр догадалась, что он уверен в виновности Деб. Ему следовало лучше скрывать истинные чувства, хотя как это сделать, Адам не знал. Пока что ему удавалось прятать свои сомнения от малышей и, судя по всему, от Кейт. Разгадала ли его мысли сама Деб, Адам не знал. По крайней мере теперь они проводили с глазу на глаз всего один час, и у них находилось много тем для разговоров. На то, чтобы чувствовать неловкость, просто не оставалось времени. До суда Дебору отпускали под залог, и тот год, что она провела дома до вынесения приговора, стал для Адама настоящей пыткой.
По вечерам они, как обычно, отправлялись спать — или, вернее, мучиться бессонницей, — и Адам лежал рядом с Деб в их общей кровати и пытался не думать о смерти ее отца и о том, что она могла бы сделать, доведи он сам ее до бешенства. Все те долгие, мучительные месяцы до суда Деб вспыхивала от любого пустяка как спичка.
Адам изо всех сил старался думать о ней, как о матери его детей; как о той мягкой, ранимой, неуверенной в себе девушке, в которую он когда-то влюбился. Однако Дебора все чаще и чаще замыкалась в озлобленном молчании или взрывалась желчными нотациями, выговаривая всем и каждому за их недостатки, и Адам все отчетливее видел в ней отцеубийцу. И сам себя за это ненавидел.
Он понимал, что Триш Магуайр обо всем догадалась. Оставалось только надеяться, что она не прочитала других его мыслей. Даже самому себе Адам не хотел признаться, что боится собственной жены.
— Пап, где у нас патока? Папа!
Раздумья Адама прервал голос Луиса. Его круглые, голубые, как у Деб, глаза смотрели с раздражением, и было ясно, что мальчик задавал один и тот же вопрос уже долгое время.
Адам достал увесистую желто-зеленую банку и напомнил сыну, как отмерить нужные сто пятьдесят граммов. Маркус уже вернулся на кухню и слонялся вокруг занятых делом брата и сестренки, отпуская едкие замечания, однако сам пока что не присоединялся к работе. Адам знал, Маркусу надо просто дать немного времени. Отец всегда понимал его, мог предугадать реакцию сына на любую ситуацию и не волновался за него. С Луисом — таким же эмоциональным и непредсказуемым, как мать, — было гораздо труднее. Странно, что близнецы, пусть и двуяйцевые, могли родиться такими разными.
Адам жалел, что не верит хоть в какого-нибудь из богов. Тогда он смог бы молиться. «Господи, — попросил бы он, — не дай моим детям заметить, как сильно я боюсь того, что их мать вернется из тюрьмы».
Пока Деб оставалась взаперти, дети были в безопасности. Они могли верить в ее невиновность, писать ей трогательно мужественные письма, рисовать то, чем занимались в ее отсутствие, или просто то, что, по их мнению, она хотела бы увидеть. Если Дебора выйдет на свободу и дети столкнутся с ее постоянным раздражением и редкими, но пугающе сильными вспышками гнева, они тоже могут усомниться в том, что мать невиновна.
Адам давно понял и признался себе, что в нем говорит обычная трусость. Будь он немного храбрее, сразу рассказал бы Анне Грейлинг о своих подозрениях, и та отказалась бы от идеи снять телефильм. Хотя слов адвоката тоже могло оказаться достаточно. Триш Магуайр наверняка догадалась, что он слабый, запуганный собственной женой человек, который до смерти боится ее возвращения домой.
— Папа, что с тобой?
Милли выглядела испуганной. По всей видимости, Адам задумался так глубоко, что начал стенать вслух. Он заставил себя улыбнуться.
— Это люмбаго, — успокоил он Милли.
— Что такое люмбаго?
— Так называют боль в спине у старых людей, — ответил Адам, потянув дочку за белокурый локон. — Говорят, от него есть только одно спасение — надо взять фланелевую ткань, завернуть в нее горячую соль, а когда получится что-то вроде рулета, положить его на больное место.
— Вот здесь есть немного соли, — сказала Милли и слезла со стула, на котором сидела, размешивая вязкую массу. Шоколадные пятна покрывали лицо, руки и почти всю грудь девочки. — Сейчас мы положим ее в печку и подогреем, а я пойду и принесу мою фланелевую…
— Ах, Милли, девочка моя, — сказал Адам и подхватил дочку на руки, не боясь испачкаться шоколадом. — Спасибо тебе, родная, но мне не настолько плохо. Горячую соль мы оставим для следующего случая, а сейчас давай-ка найдем тебе пару бумажных салфеток.
— Пап, мне ее ноги мешают, — сказал Маркус, толкая отца и сестренку в бок. — Убери ее отсюда, а? Я сам размешивать буду. От вас обоих все равно никакого толку. Люмбаго — не оправдание.
Вот уж поистине устами младенцев, подумал Адам.
Письмо уже успело порядком измяться, а Деб все перечитывала и перечитывала его, не в силах сдержаться. Она понимала, что с каждым разом действие магических строк слабеет, и все-таки доставала письмо из кармана и торопливо просматривала его, когда снова падала духом.
Дверь ее камеры была открыта, и мимо, с обычным гомоном и криками, ходили другие заключенные. Деб удивлялась, как ее соседки несколько часов подряд умудрялись производить столько шума. Музыка из стереоприемников, сиплый хохот, фальшивое пение и, конечно, вопли тех, кто пытался себя покалечить или просто привлечь внимание.
Деб снова развернула письмо Анны Грейлинг и пробежала глазами чудесные строки:
Поздравляю, Деб, ты очень понравлюсь Триш Магуайр. Она сказала мне, что уверена в твоей невиновности, а если она берется защищать человека, то дерется за него, как тигрица. Я уверена, что мы выиграем. Это может занять какое-то время, но в итоге все обязательно наладится, и ты вернешься домой. Вполне возможно, что вы с Кейт будете вместе еще до того, как она закончит школу.
ГЛАВА 8
Триш вошла в дом как можно тише. У Джорджа накопилось много работы, и, пока он не закончил, Триш не хотела его беспокоить.
— Дорогая, это ты?
Звук его голоса донесся из сада, и Триш почувствовала, как на ее лице появляется улыбка. Джордж никогда не работал в саду, выходит, все дела он уже закончил. Значит, они могут поговорить.
— Я уже начал беспокоиться. Пробки на дорогах?
— Да, пробки и масса непростых вопросов, которые нужно было задать.
Триш плюхнулась на стул рядом с Джорджем и скинула туфли. Ее голые ноги были серыми от выхлопных газов. Поставив ступни на прохладные камни, она расслабила сведенные пальцы и блаженно вздохнула. Триш знала, что грязь на ее ногах Джорджа не смутит.
— По-моему, тебе не мешало бы выпить, — заметил он. — Поговорим после. Как насчет «Пиммза»?[11] Я сделал целый кувшин.
— Честно говоря, я бы лучше вина выпила, — протянула Триш, сморщив нос. — «Пиммз» не самый любимый мой…
— Ну конечно, конечно. Прости. Не знаю, почему я никак не могу это запомнить.
Джордж скрылся на кухне, а Триш осталась в саду недоумевать, почему он извиняется из-за такого пустяка. Она не видела ничего страшного в том, что он забыл о ее нелюбви к какому-то дурацкому напитку. В году выдавалось так мало дней, достаточно жарких, чтобы приготовить «Пиммз». Ну, не запомнил и не надо.
— Держи.
Он протянул ей высокий запотевший бокал белого вина. Судя по вкусу, ее любимый новозеландский «Совиньон». Триш почувствовала на голове руку Джорджа.
— Кто-то опять обидел ребенка? — спросил он. — Одного из детей Деборы Гибберт, да? Хочешь поговорить об этом или предпочитаешь?..
Триш быстро подняла голову. Иногда Джордж мог забывать, какие она предпочитает напитки, но по-настоящему значимые вещи никогда не ускользали из его памяти.
— Нет, сейчас дело в другом. Дело во взрослом человеке, который очень сильно страдает.
Она рассказала, что Адам Гибберт, как и мать Деборы, верит в ее виновность.
— Неудивительно, что и полицейские, и адвокат, и присяжные подумали так же.
— Но ты сама до сих пор уверена, что она не убивала отца?
— Я не уверена. И никогда не была уверена. Просто думаю, что это не исключено. Только не спрашивай, почему я так думаю.
— Ну так почему?
Триш рассмеялась. Он всегда умел поднять ей настроение, прибавить сил и снять эмоциональное напряжение.
— Потому что она тебе нравится? — спросил Джордж.
— Отчасти да. Кроме того…
Триш постаралась сосредоточиться на тех смутных ощущениях, которые камнем лежали на дне темной реки ее мыслей и впечатлений. Она вспомнила лицо Деб, когда та объясняла, почему Кейт нельзя давать иллюзорных надежд. Поначалу Триш приняла ее беспокойство за материнскую заботу. С другой стороны, Деборой могла руководить уверенность, что никто и никогда не сумеет доказать ее невиновность.
— Потому что она прекрасная мать? — спросил Джордж.
Триш сняла с головы его руку и поцеловала ее.
— Ты знаешь меня чересчур хорошо. Да, ты прав, хотя многие говорят, что у Деб кошмарный характер.
Джордж отодвинулся и сел обратно на стул. Подняв свой высокий стакан с жидкостью чайного цвета, он заметил, что туда попала муха, и вынул ее стебельком огуречника.
