Елена Сазанович - Город призраков
Его лицо вновь приняло отчужденную маску.
— Они все врут, — повторил он излюбленную фразу Белки. — Конечно, я не отрицаю, что их понятие о морали близко к идеалу. Но что они могут знать о моей дочери? Она болтает бог весть что. Вот они с ее слов и напридумывали про нее всяких небылиц.
— Хорошо, — кивнул я, — мы отвлеклись. Но все же я вас очень попрошу. Если хотите, от имени вашей дочери, — я уже знал его наиболее чувствительно место. И поэтому давил на него. — Поймите вы, ради Бога! Мы остались здесь не потому, что нам очень по вкусу Жемчужное! Мы бы с удовольствием сейчас проводили свой отпуск в любом другом уголке полуострова. Но Белка… Нам ее искренне жаль. И мы с вами в этом солидарны. Вы бы знали как она переживает! без конца плачет, ничего не хочет есть, она так похудела за это время! Вы же у нее единственный дорогой человек. И если вас не станет… Бог знает, что будет… Я хочу заметить, что ваша девочка крайне неуравновешенная натура. И совсем недавно, при мне она бросилась в бушующее море. Если бы не я… Теперь она пытается найти шанс для вашего спасения. Поэтому мы согласились ей помочь. И если вы себя не жалеете, хотя бы пожалейте ее…
Конечно, я изрядно преувеличил, расписывая чувствительную натуру Белки. Вспомнив, как совсем недавно она барахталась под душем, задорно напевая веселую песенку. А потом с жадностью уплетала жареную картошку. Но на Угрюмого это могло подействовать. Хотя, если честно, я не понимал, чего я от него добиваюсь своими слезными небылицами. Скорее я подбиваю его на ложь, нежели на правду. Поскольку, услышав о своей несчастной дочери, он в жизни не признается в содеянном. Если, конечно, он виноват.
Вано, естественно, не мог предположить ход моих мыслей, и незаметно покрутил пальцем у своего виска. Но на Угрюмого, как я и предполагал, мой монолог подействовал. Его маска отчужденности тотчас слетела с лица. И в одно мгновение он превратился в доброго, заботливого папочку.
— Бедная моя девочка, — с дрожью в голосе произнес он. — Да, конечно. Она без меня совсем пропадет. Но что я могу вам сказать… Разве поклясться… Ну, я не знаю… Если хотите Богом могу поклясться, что я не убивал! Не убивал, черт возьми!
— Вы верите в Бога? — спросил Вано.
— Во всяком случае не в того, который есть здесь. Я верю в Бога более милосердного и более прощающего.
— Ага! Значит ваша клятва Богом не так уж много и стоит. Даже если вы солгали, ваш всепрощающий Бог все равно простит.
Он отрицательно покачал головой.
— Вы меня не правильно поняли. Но я повторяю — я не убивал! И зачем мне понадобилось бы это убийство? Во имя чего? Вы же не дураки. И понимаете, что я крайне привязан к Белке. И вряд ли бы мне захотелось оставлять ее одну на растерзание этим придуркам.
— Не высокого же вы мнение о своих земляках.
— Ах, оставьте! Можно подумать вы высокого. Вы же не идиоты. И понимаете, что крайняя позиция, которую они заняли, не является результатом большого ума. Скорее — это страх за собственную шкуру. Они ведут здоровый образ, чтобы не заболеть. Они ведут порядочный образ жизни, чтобы их не покарал Всевышний. Они просто зарылись в своих склепах и дрожат за себя. И это не от чистого сердца. А от трусости. А трусость не многого стоит. И потом… Если бы я надумал совершить это преступление, я бы его во всяком случае более тщательно продумал.
— Вы умеете продумывать преступления? — заинтересовался Вано.
— А вы нет? Думаю, что это может каждый человек, более или менее знакомый с логикой. Я с ней знаком, смею вас уверить. И если бы мне понадобилось совершить это убийство и у меня был бы на это веский мотив. Я бы не разгуливал возле трупа, как дурак, прекрасно зная, что хозяева гостиницы еще не ложились. Но согласитесь, мое поведение было алогично. И только потому, что я не ожидал увидеть труп. Трупы не так часто валяются на дороге. Я был взволнован и первым делом, конечно, решил проверить: дышит ли еще адвокат. И стал нащупывать пульс. Но эта глупая мышь Ли-Ли вообразила себе Бог знает что. И потом, она все это видела издалека. А когда приблизилась, я уже, разумеется, отдернул руку от трупа. Поэтому доверять ее зрению и ее воображению я бы не стал.
— А почему вы думаете, что мы должны доверять вам? — нахмурился я.
— Хотя бы потому, что в ином случае вам не следовало бы здесь задерживаться. Преступник найден, и вы могли преспокойно уехать. Но насколько я понял, вы остались по просьбе моей дочери, которая мне полностью доверяет.
Да, его замкнутость и немногословие окончательно исчезли. Перед нами предстал совсем другой Угрюмый, какого вряд ли знал Жемчужный. Оказалось, он достаточно красноречив и умен. И я в очередной раз подумал, что Белка пошла в мать.
— Хорошо, — кивнул Вано. — Но мы вам сможем помочь только в том случае, если вы будете с нами до конца откровенны.
— Я разве что-то утаил?
— А разве нет? — Вано стал раздражаться. И я незаметно толкнул ногой товарища. Напомнив, что раздражение — не лучший помощник в разговоре с человеком. У которого только что развязался язык.
— Допустим. В таком случае объясните нам. Что вы делали в тот вечер возле гостиницы. Насколько я знаю, вас там не ждали.
— Я искал свою дочь. У меня сложилось впечатление, что она заинтересовалась этим молодым человеком, — он кивнул на меня.
— А случайная связь со столичными артистами… — тут он запнулся. И отвел взгляд в сторону.
Ага! Значит он меня знал! Что ж, этот парень не настолько прост. Оказывается в столице он не просто занимался хулиганством и отсидками по тюрягам. Он каким-то образом успевал еще и смотреть фильмы с моим участием. А я снимался в довольно неглупых фильмах. Поскольку моя кинодеятельность закончилась довольно давно, то можно с уверенностью сказать, что тогда еще существовало приличное отечественное кино. Которое не особенно жаловали недалекие люди, увлеченные западной чепухой.
— Вы значит любите кино?
— Не то чтобы очень, — нашелся он. — Просто ваша физиономия частенько мелькала на плакатах и на журнальных обложках. У вас довольно запоминающийся тип лица. Вы напоминаете Эл Пачино. А Эл Пачино, я думаю, знают все.
Он сделал комплимент американскому актеру. Чего нельзя было сказать обо мне. Я был всего лишь его неудавшейся копией. Не поэтому ли я бросил кино?.. Пожалуй. Элпачиновский комплекс будет меня преследовать до конца моих дней. Хотя теперь модно быть похожим на какого-нибудь голливудского актера. Только не быть самим собой. Меня такая мода не устраивала.
— Значит, вы решили разыскать в тот вечер свою дочь, — перевел Вано разговор на другую тему, поскольку в кино не разбирался вообще. И считал, что мне сделали в очередной раз несправедливый комплимент.
— Да, именно так все и было.
— Вы ее разыскали?
— Увы, мы, насколько я понял, разминулись.
— Что ж, — удовлетворенно кивнул Вано. — Иного от вас я и не ожидал услышать. Поэтому мы сейчас же собираем монатки и — вон из этой хатки. У меня лично нет желания помогать человеку, который все время лжет. Если он лжет — значит он виновен. Я умываю руки.
И Вано даже встал с места в решимости покинуть кабинет.
— Я вас не понимаю, — Угрюмый опустил взгляд.
— Ради Бога, только не стройте из себя идиота! Если в это поверили жемчужане, то мы не настолько глупы. Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. Кстати, тогда был прекрасный тихий вечер. А как приятно вечерком постоять на балконе, подышать озоном и покурить.
— Ах вот вы о чем! — нахмурился Угрюмый. — Кстати, здесь запрещено курить. У нас действительно экологически чистое место. Если бы вы курили, я бы почуял запах дыма.
— Когда сидели в кустах? — продолжил за него мой товарищ. — Впрочем, нас это уже не касается.
— Погодите, — Угрюмый жестом остановил нас. — Конечно, это не вся правда. Я действительно искал Белку. Но… Но у меня было еще одно дело.
Вано вновь бухнулся на место. И в упор уставился на Угрюмого.
— Да, было. И если я вам скажу правду, думаю, она обернется не в мою пользу. Но вы же жаждете правды… Хорошо… Мне нужно было встретиться с адвокатом, — выпалил он на одном дыхании.
Та-а-ак. Даже я такого не ожидал. Действительно, это признание было не в пользу Угрюмого. К тому же, если в комнате есть жучок… Не думаю, правда, что он бы он действительно был виновен, он бы навел на себя подозрения. Хотя… Хотя бывает, что специально выстраивают против себя подозрения. И чистосердечно в них признаются. Как один из методов отвлечь от себя главное подозрение — в убийстве. Так поступают обычно умные люди. И Угрюмый был далеко не глуп. Поэтому я не знал, как расценивать его признание.
— Так все и было, — продолжал Угрюмый. — Я искал момент, чтобы вызвать его из гостиницы. Но мне это не удалось. Поскольку я не хотел, чтобы меня видели другие.
— Вы сами назначили ему встречу?
