Екатерина Лесина - Браслет из города ацтеков
Адам аккуратно снял краску и склонился над рисунком. Короткие крылья. Нитевидный клюв и характерная пара длинных хвостовых перьев. Птичка-колибри сияла алым, зеленым и синим. В глазу ее сверкал вживленный камень.
И показалось, невидимый ягуар оскалился в спину, предупреждая.
Осколки медлили складываться в адекватную картину происходящего. Адаму не хватало информации, и он собирался ликвидировать пробелы.
Картинка выстроилась.
– Адам, ты хоть иногда на часы смотришь? – в сонном голосе Дарьи не было и тени раздражения. – Какого черта?
Адам подвинул ноутбук и зачитал:
– Народ мешиков был изгнан из Ацтлана, «места, где живут цапли», и скитался по пустыням сто лет.
– А потом Господь явился Моисею и дал скрижали, – Дашка зевнула.
– Примерно. Уицилопочтли явился вождю мешиков Мишетли и приказал ему найти место, где орел садится на кактус, и основать там столицу.
– Охренеть, – искренне сказала Дашка. – И я надеюсь, это действительно важно.
– Важно. Мешики вышли к «холму кузнечика», где и поселились вблизи города Кулуакан. И жили там многие годы, пока очередной правитель города не удостоил пришельцев высокой чести, отдав за их вождя свою дочь-принцессу. Уицилопочтли через жрецов напомнил о долге и потребовал, чтобы девушка была принесена ему в жертву.
– И вот только не говори, что…
– С нее содрали кожу. Девушка стала живым воплощением богини плодородия Тонатцин.
– Адам, ты псих. Это совпадение и…
– Уицилопочтли часто изображали в виде колибри. Татуировку-колибри я нашел на левой ягодице жертвы. Данное обстоятельство может быть интерпретировано как знак. На данное обстоятельство указывает и тот факт, что убийца покрыл жертву голубой краской. Цвет также относится к символике бога. Татуировку он спрятал намеренно.
– Бог?
– Дарья, сосредоточься. Я говорю об убийстве. Жертва лежала на спине. Краской покрывали лицо, шею, грудь и живот. Часть краски стекала, образуя характерные лентовидные потеки. Полагаю, на месте были обнаружены лужицы. Однако формирование единичного пятна правильной округлой формы в данных обстоятельствах невозможно.
– Но какой смысл? – в голосе Дарьи прорезался интерес. – Он же не надеялся, что татуировку не найдут?
– Но вы же ее не нашли. А если бы нашли, то маловероятно, что сумели бы связать с культом Уицилопочтли.
– Да, я поняла. Ты у нас самый умный.
В какой-то мере данное утверждение имело право на жизнь.
– Адам, я сейчас приеду. Не спорь.
Адам и не собирался.
Он прошелся по комнате, принял душ, пытаясь водой смыть неприятное ощущение грядущей катастрофы. Переоделся. Прокрутил в памяти видение, но новых опорных точек не обнаружил.
Объем информации недостаточен для анализа. Высока вероятность ошибки. Но второе убийство или докажет, или опровергнет теорию.
Дарья разозлилась бы, случись ей заглянуть в мысли Адама. Дарья определенно не допускала возможности рассмотрения убийства как аргумента. Значит, не следует упоминать о подобной возможности.
Глянув на часы, Адам спустился в холл. Если Анна появится столь же рано, как и вчера, у него будет время проинструктировать ее о разговоре с Переславиным.
Однако, как выяснилось, Переславин уже появился. Он сидел в кресле и хмуро наблюдал за Анной, которая старалась держаться подальше от гостя и слишком уж старательно не смотрела в его сторону.
– Доброе утро, Адам Сергеевич, – сказала Анна, переставляя вазу с длинной ветвью орхидеи таким образом, чтобы ваза оказалась между ней и Переславиным.
– Здрасьте, – Эдгар Иванович поднял руку и, не получив ответного движения, опустил на подлокотник. – А я вот вас жду. Я думал, вы оттуда пойдете.
Он указал на дверь и уставился, ожидая ответа.
– Я живу здесь.
– А… – Он явно собирался что-то добавить, и, судя по вчерашней манере поведения, вряд ли высказывание было бы этически адекватным. Но Переславин посмотрел на Анну, занятую орхидеями, вздохнул и поднял пакет, стоявший у ножки кресла. – Вот. Привез. Это вещи. И дневник еще. И там пароли записаны. Наверное. Но если нет, то я договорился с одним пареньком. Он вскроет.
– Анна, возьмите пакет, пожалуйста.
Меньше всего хотелось прикасаться к незнакомому человеку. И разговаривать с ним Адам не желал. Он подозревал, что если начнет беседу сам, не дождавшись Дарьи, то все испортит.
А Ягуар уже близок.
Он не простит ошибки.
Анна брала пакет, стараясь не прикасаться к пальцам Переславина. И смотрела на пол, а он, напротив, разглядывал ее без стеснения и даже с интересом.
Определенно, этот человек раздражал Адама.
– А ты мне чего-нибудь скажешь?
– Скажу. Я был бы весьма благодарен, если бы вы взяли на себя труд соблюдать нормы поведения, принятые в цивилизованном обществе. Ваше душевное состояние не оправдывает ваши дурные манеры и попытки переложить вину на человека постороннего.
– Не дает, значит? Слышишь, Аннушка, чего твой начальник говорит? А знаешь почему?
– Прекратите!
– Потому что он ревнует. Хотя я бы тоже такую ревновал. Хороша.
Анна побледнела, затем покраснела и выбежала из комнаты. Надо будет побеседовать с ней и объяснить, что данные намеки беспочвенны, Адам не испытывает к ней сексуального интереса. Ему просто ее общество нравится. А ему крайне редко нравится чье-то общество.
– Сколько ты ей платишь? – осведомился Переславин, доставая из кармана портсигар.
– Также попросил бы вас не курить.
– Иди к черту. Так сколько? Я дам больше. Спорим, уйдет?
Щелкнула дешевенькая зажигалка, и к тонкому аромату орхидей добавилась табачная вонь.
– Она имеет на это право, – сказал Адам, выворачивая пакет на стол. Содержимое было предсказуемо.
Белая шелковая блузка с высоким воротником и тремя треугольными пуговицами. В центре каждой сиял синий камень.
– Сапфиры, – пояснил Переславин, прикусывая сигарету. – Дорогие. Она вечно покупала самое дорогое. А я злился. Ну на хрена на пуговицах сапфиры? Барство какое-то. И машину ей не купил. Она хотела, чтобы «мерс» и с водителем. У самой тоже права были, но с водителем – круче. Поссорились.
Длинная юбка из многих слоев тончайшей ткани, цвет которой меняется от темно-лилового до блекло-синего, как февральское небо.
– А теперь из головы выбросить не могу. Все думаю, а если б у нее был этот долбаный «мерс» с водителем, то точно ничего бы не случилось.
– Прогнозировать варианты развития событий невозможно.
Упаковка колгот. Белье. Новое, с этикетками, но из разных комплектов.
– А вдруг бы все иначе было бы? Я ж ее вообще в Англию отправить мог. Или во Францию. Или в Америку. Она просилась. Все повторяла, что нормальные люди за границей образование получают, я же – туплю.
Из картонной коробки высыпались кольца, вывалился ком спутанных цепочек и пара широких браслетов. Один – дутый, золотой с тонкой гравировкой и алмазным напылением. Второй – латунный с эмалевыми медальонами. Синие птички. Красные птички. Зеленые птички.
Цвета разные, но силуэт одинаков и знаком – короткие крылья и тонкие клювы.
Колибри.
Адам аккуратно выпутал браслет из золотых цепей и отложил в сторону.
Скорей бы появилась Дарья. Количество вопросов, которые хотелось задать Переславину, возрастало, но Адам продолжал сомневаться в собственной способности спрашивать правильно.
Всю ночь Лиска напряженно вслушивалась в происходящее за дверью. Вась-Вася никак не мог улечься, ходил-бродил, как бурый медведь.
На медведей они в детстве смотреть бегали, в бродячий зверинец. Лиске было жалко львов и тигров, запертых в крохотных клетушках, а вот медведь ее напугал.
Его выпустили, привязав к врытому в землю столбу, и медведь все ходил и ходил, с каждым оборотом наматывая цепь на столб. Когда же она закончилась, зверь остановился, повел тяжелой башкой и воззрился на Лиску. Глаза у медведя были пустыми, и это напугало сильнее, чем скрытая ненависть в желтых тигриных плошках.
Поговаривали, что медведь этот уже кого-то убил, и его усыпить бы следовало, но другого покупать – дорого. Вот хозяева зверинца и терпели.
– Да! – голос Вась-Васи заставил Лиску прижаться к стене. – Да, я слушаю. Ну извини.
Он злился. Он совсем не желал извиняться перед тем – той? – с кем разговаривал.
– И что? Да? А почему ты мне вчера не позвонила? Я? Да я… я занят был!
Его раздражение било по натянутым Лискиным нервам, как кулачки по струнам старого рояля.
– Что еще сказал? Дашунь, ты не сердись…
Ее зовут Даша? Наверное, там и вправду все серьезно, если Вась-Вася просит ее не сердиться, а еще успокаивается так быстро. На Лиску он умел обижаться подолгу, выказывая неодобрение короткими рваными фразами, скользящими взглядами, которые били как пощечины.
Тогда, правда, она не знала, как бьет настоящая пощечина.
– Да, я подъеду. А он станет со мной беседовать? Ну… нет, про него всякое говорят, но ты же лучше знаешь.
