Уилл Адамс - Тайна исхода
— В Библии говорится, что он убил египетского надзирателя, — нахмурилась Фатима. — И что он бежал в царство Куш.[45] Не припоминаю, чтобы Эхнатон совершал такое путешествие.
— Полного совпадения быть не может по определению. Вопрос заключается в схожести. А в нашем случае схожесть налицо. Не говоря уже о поразительных параллелях в доктринах Эхнатона и Моисея.
— Каких именно?
— Я скажу, если вы позволите мне договорить.
— Прошу вас, не стесняйтесь, — сказала Фатима.
— Я и не стесняюсь, — заметил Стаффорд, подкрепляя свои слова величественным жестом руки с бокалом и расплескивая вино, как капли крови, на галабайю. Он раздраженно смахнул капли и выпрямился, готовясь завершить выступление.
II
Инспектору Нагибу Хуссейну обычно удавалось оставить все проблемы по работе за порогом дома, когда он возвращался вечером. Жена и дочь всегда поднимали ему настроение. Но не сегодня, даже когда он нагнулся, чтобы Хусния обняла его за шею, и он, как обычно, выпрямился, поднимая ее. Он постарался скрыть свою тревогу и перенес дочь на кухню, тихонько целуя в макушку: он с умилением и гордостью чувствовал упругость ее черных волос и разглядывал нежную белую кожу под ними.
Ясмин оторвалась от плиты — она выглядела уставшей, а лицо блестело от поднимающихся над сковородкой паров.
— Пахнет вкусно, — сказал он и попытался стащить кусочек, но она стукнула его по руке, и он выпустил добычу. Они обменялись улыбками. Его самого удивляло, как за тринадцать лет брака им удалось сохранить такую свежесть чувств и нежность друг к другу. Хусния уселась на полу, скрестив ноги, пристроила перед собой альбом и принялась рисовать животных, деревья и дома. Он наблюдал, заглядывая ей через плечо, задавая вопросы и не скупясь на похвалы. Но вскоре он погрузился в свои мысли, думая о том, сколько на свете еще зла, и очнулся, только почувствовав на плече руку Ясмин. Он покрутил головой и постарался улыбнуться.
— Что?
— Тебя что-то беспокоит.
— Ничего особенного. — Но его взгляд невольно переместился на дочь.
— Хусния, милая, — ласково сказала Ясмин, — ты не могла бы пойти к себе в комнату? — Та с удивлением подняла глаза, но послушалась и, собрав свои вещи, молча вышла. — Итак? — спросила Ясмин.
Нагиб вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы жена знала его не так хорошо.
— Сегодня нашли тело, — признался он.
— Тело?
— Девушки. Девочки.
Ясмин невольно посмотрела на занавеску, за которой скрылась их дочь.
— Девочки. И сколько ей было лет?
— Тринадцать. Может, четырнадцать.
Следующий вопрос дался Ясмин нелегко:
— И она… была убита?
— Сейчас еще рано судить, — ответил Нагиб, — но вполне возможно. Да.
— За месяц это уже третий случай.
— Два других произошли в Асьюте.
— И что? Может, они перебрались сюда, потому что там поднялся большой шум.
— Мы не знаем, когда наступила смерть. Нет никаких оснований считать, что эти случаи связаны между собой.
— Но ты это подозреваешь?
— Не исключаю.
— И что ты делаешь по этому поводу?
— Немного, — признал он. — У Гамаля другие приоритеты.
— А что может быть важнее нахождения убийцы трех девочек?
— При нынешних волнениях и всем прочем он считает, что сейчас не время… — Нагиб не стал договаривать. За занавеской послышалось пение Хуснии: она делала вид, что просто поет, но явно хотела, чтобы родители ее услышали, вспомнили о ней и защитили.
— Пообещай, что найдешь, кто это сделал, — резко сказала Ясмин. — Пообещай поймать их, прежде чем совершится новое убийство.
Перед глазами Нагиба появилась картина изуродованного высохшего тела, обернутого в мешковину. Чье лицо он увидит в следующий раз? Он посмотрел жене прямо в глаза, как делал всегда, если хотел показать, что она могла ему доверять.
— Да, — ответил он, — обещаю.
III
— Получились? — спросил Омар, наклоняясь к Ноксу, разглядывавшему фотографии на экране мобильника.
— Не отвлекайся, ладно? — сказал Нокс, когда Омар опять со скрежетом переключил скорость.
— Они слишком темные, нет?
— Думаю, их стоит послать Гейл, — ответил Нокс. — Если из них и можно что-то выжать, то она это сделает.
— Надеюсь, у нее получится. То, что сейчас, показывать полиции бесполезно.
— И это говорит человек, считавший, что нам вообще не нужны фотографии. — Он начал набирать текст сообщения, что оказалось совсем непросто: машина прыгала по неровной поверхности поля, а ремня, чтобы пристегнуться, на пассажирском сиденье не нашлось. «Посылаю снимки с возм. раскопок терапевтов. Свет ужасный. Можешь помочь? Очень срочно! С любовью, Дэниел». Он недовольно поморщился и поменял «С любовью» на «С большой любовью», потом «Со всей любовью». Все не годилось. Сейчас стало не принято говорить о своей любви, а само слово превратилось в избитое клише. Он медлил, чувствуя неуместность своих сомнений: сейчас было явно не лучшее время для размышлений об этом. Он потыкал указательным пальцем по кнопкам, набирая другие слова, потом несколько секунд недовольно смотрел на них и, решившись, отослал сообщение с фотографиями: он и так потерял слишком много времени и боялся опять передумать.
Омар выругался и остановился. Нокс увидел впереди горящие фары машины, двигавшейся по шоссе примерно в километре от них.
— В чем дело? — спросил он.
— Посмотри туда!
Только теперь Нокс заметил блестевший в лунном свете пикап у деревянного моста.
— Черт! — не удержался он.
— Что теперь?
— Должна быть другая дорога. Давай поищем.
Омар попытался включить передачу, и коробка опять заскрежетала.
— У меня на машине коробка-автомат, — сказал он с гримасой.
— Хочешь, я сяду за руль?
— Наверное, так будет лучше.
Они поменялись местами. Нокс пристегнулся, включил заднюю передачу и тронулся. Пикап устремился за ними, явно не желая терять их из виду, но старался не приближаться и держаться между ними и мостом. Нокс съехал с небольшого возвышения и, скрывшись из виду, развернулся. Как только показался пикап, он резко выжал газ, и джип рванулся с места. Омар схватился за ручки дверцы и отчаянно жал ногой на воображаемую педаль тормоза. Но Нокс продолжал давить на газ, выжимая педаль до упора. Он понимал, что это гонка — за право добраться до моста первым. Однако двигатель пикапа был новее и мощнее.
— Нам не проскочить! — закричал Омар.
— Держись крепче, — ответил Нокс, лихорадочно крутя руль, чтобы не позволить пикапу их обогнать и заблокировать путь. Во время одного из виражей он резко повернул и устремился прямо на мост. Они уже почти до него добрались, как неожиданно из темноты вынырнул внедорожник и мощными фарами практически сразу их ослепил. Нокс машинально прикрыл глаза и нажал на тормоз, но было слишком поздно: колеса проскользнули, и машину занесло в сторону. Джип завалился набок и полетел в оросительный канал. Нокс инстинктивно вытянул руку, пытаясь удержать Омара на месте, капот машины врезался в другой берег, раздался скрежет металла, и ветровое стекло разлетелось на мелкие осколки. Нокс почувствовал, как натянулся ремень безопасности, голову резко отбросило назад, и что-то ударило его в затылок — он потерял сознание.
ГЛАВА 12
I
Лили осторожно накрыла рукой руку Стаффорда, стараясь немного успокоить, но тот отмахнулся, налил себе еще вина и продолжил:
— Люди совершенно неправильно представляют себе иудаизм. Они читают об Аврааме, Ное, Иакове, обо всех этих патриархах и полагают, что евреи прибыли в Египет со своими сложившимися верованиями и обрядами, что во время пребывания там сохранили их в целостности, ни на йоту не изменив. Но такого быть не могло. И не было. Если беспристрастно посмотреть на иудаизм, то становится очевидным, что его корни лежат в Египте, а конкретно — в монотеизме Эхнатона.
— Это сильное заявление, — сказала Фатима.
— Если не верите, посмотрите еще раз сотворение мира, описанное в Бытии. Идея, что все произошло из ничего, заимствована у египтян, как и то, что люди — божья паства, созданная им по образу и подобию своему, и что для них он сотворил небо и землю. В Библии содержится огромное количество мест, практически дословно украденных в Египте. Возьмите сцену Суда из «Книги мертвых» и признания умершего, что не виновен в грехах, которые подробно перечислял. «Я не поносил Бога. Я не грешил против других людей. Я не убивал. Я ни с кем незаконно не совокуплялся». Это ведь те же самые десять заповедей. Тридцать четвертый псалом основан на надписи в Амарне. Сто четвертый псалом — это парафраз гимна Атону Эхнатона.
— Парафраз! — нахмурилась Фатима. — Там есть, конечно, похожие места, но не более того.
