Леонид Словин - Такая работа
— Понял, что остаюсь здесь. Ни пуха, ни пера…
Поднявшись к себе, Барков погасил в кабинете свет и лег грудью на подоконник. Он увидел, как на секунду осветилась изнутри «победа», когда в нее садился Егоров.
Машина пересекла освещенный прожектором прямоугольник двора и выехала за ворота.
3
На переправе Ратанов нервничал: он боялся попасть на один паром с такси, на котором поедут преступники. Милицейская «победа» стала поперек парома, чтобы съехать с него первой. Паромщики не торопились: хотели захватить побольше самосвалов с бетоном.
Когда Ратанов совсем уже потерял терпение, паром наконец тронулся с места и поплыл против несильного течения. Сквозь пелену мелкого ночного дождя не было видно ни воды, ни неба. Река только угадывалась в негромких равномерных всплесках воды. Минут через десять паром остановился. Они съехали на берег и повернули на лесную дорогу. Теперь у них было в запасе верных полчаса до прибытия следующего парома.
— Мне завтра к десяти утра в детский дом, — нагнувшись к Ратанову сказал Тамулис. — Мы договорились с ребятами провести игру.
— Что это за игра?
— На внимание. Комсомольцев из оперативного отряда они не знают. Расскажу пионерам из детдома их приметы и расставлю по улицам, так, чтобы они друг друга не видели. А комсомольцы пройдут мимо них в числе прохожих. Кто из ребят узнает их по приметам, должен подойти и спросить, сколько времени. И получит за это специальный талончик. Ну, у кого окажется больше талончиков, тот самый внимательный. Мы в школе милиции так играли…
— Может, вам изучить с ними какое-нибудь наставление по оперативной работе? — пряча улыбку, спросил Егоров.
— Закончишь игру и иди домой, — сказал Ратанов. — На работу выходи только утром во вторник. Постарайся эти два дня хорошо отдохнуть.
Он хотел сказать это бодро, но слова прозвучали помимо его воли невесело и скучно.
— Лес до самых Барбешек будет, товарищ капитан, — предупредил шофер.
Он вел машину легко и быстро. До уголовного розыска он работал в Москве, возил замминистра, потом — в областной газете. Ему принадлежали рекорды области для машин класса «победа» в езде по разбитым тракторами и МАЗами дорогам.
— Смотри, Эдик, — сказал осмотрительный Егоров, — не влети куда-нибудь.
— Будет порядок, товарищ майор, — отозвался тот, — как от Огарева до Фрунзенской набережной…
Вскоре фары нащупали впереди изгородь из березовых кольев и небольшую заброшенную избушку.
— Старая застава, — сказал шофер, — рядом деревня.
Дорога в деревню была закрыта шлагбаумом — длинной суковатой жердью, которую Тамулис оттащил в сторону, а когда машина проехала, положил на прежнее место.
— Приехали, — сказал Эдик.
Магазин в Барбешках находился на самом краю деревни, почти у самой дороги, — деревянная изба-пятистенка с небольшими, закрытыми ставнями окнами. На другой стороне дороги стояла маленькая будка сторожа, который, по-видимому, спал.
Они обошли вокруг магазина: крыльцо, четыре окна с трех сторон, лестница на чердак, кадка с водой на случай пожара. Метрах в двадцати от магазина начинался кустарник, а за ним шел лес, окружавший Барбешки, и еще с десяток деревень, разбросанных по старому тракту. В память основателей они до сих пор назывались починками — Васильевским, Федоровским… Это да еще сам тракт, которым никто уже не пользовался, и было тем единственным, что напоминало о старине.
— Значит, берем только Волчару? — спросил Егоров.
— Да. А Гошке даем возможность бежать.
— Как быть со сторожем? — спросил Тамулис.
— Мы отошлем его в деревню, какие у них планы в отношении его, мы не знаем…
— Не забыть позвонить в райотдел, — сказал Ратанов, — территория все-таки района, а не города…
Егоров сорвал ветку с куста, на ощупь попробовал определить дерево.
— Лучше вам с Тамулисом вдвоем со стороны кустов, а я возьму дорогу… Орешник, по-моему, и запах похож…
— Так. А машину оставляем в деревне у крайнего дома. Ты, Эдик, будешь в машине наготове, как только услышишь выстрел, гонишь сразу к магазину. Пусть думают, что мы все выскочили из «победы»… Ехали и случайно на них наткнулись.
— Ну что, по местам? — спросил Егоров.
— Судья Саар посмотрел на свой секундомер, — вступил в разговор Эдик, видя, что официальная часть переговоров закончена, — свисток…
— По местам, — вздохнул Ратанов, — черт знает, какая темень.
Они разошлись.
Егоров укрылся в кустах по другую сторону дороги, напротив магазина.
Дождь окончился, и было совсем тихо. Лес стоял огромный, молчаливый, изредка стряхивал с веток в траву тяжелые капли. «Волок» — зовут здесь такой лес: деревья из него приходилось раньше тащить волоком.
Кроме ожидания томительного, долгого, есть и другое ожидание: стремительное, обостренное, ожидание того, что может произойти в любую секунду, ожидание начала мгновенных, почти автоматических действий.
Так ждут начала атаки…
Егоров никогда не видел, как варится сталь, никогда не был в Сванетии. В кино он с мальчишеской радостью смотрел фильмы о лесных заповедниках, от души смеялся, видя на экране доверчивую мордочку бобра или енота, с уважением глядел на суровые волны океана, на недоступные вершины гор. Сейчас ему было под пятьдесят, и он уже отчетливо понимал, что, если не уйдет на пенсию и будет продолжать работать, наяву многое из этого, вероятно, уже никогда не увидит.
Восемнадцатилетним ростовским пареньком он ушел с завода в Красную Армию. Некоторые его товарищи попали на погранзаставы, другие — в авиацию, а он — в конвойные войска НКВД, потом в милицию. Сейчас он — майор. Двадцать пять лет пролетели в бесконечных переходах от раскрытых преступлений к другим, нераскрытым, в ожиданиях отпусков, в особом, никогда не становящемся привычным волнении, которое испытываешь, когда идешь по следу преступления; между годовыми отчетами о снижении преступности и ЧП, благодарностями командования и очередными разносами.
Двадцать пять лет пролетели, оставив серебряные следы на висках. Теперь по опыту работы он мог командовать не отделением — отделом, может быть, управлением, если бы тогда, по окончании войны, поехал в Высшую школу или поступил в институт. Но он не поехал, и сейчас не следовало об этом вспоминать…
На тех, кто учился, многие смотрели, как на шкурников; впереди были бендеровцы, айзсарги, просто бандиты. Он работал тогда в ОББ — отделе борьбы с бандитизмом. «Или учиться, или работать», — любил повторять начальник ОББ. Однажды Егоров все-таки чуть не подал заявление в заочный институт. Это было в то лето, когда на набережной пьяный, потерявший человеческий облик негодяй, беспричинно выстрелил в прохожего, оказавшегося отпускным подполковником, Героем Советского Союза. К счастью, подполковник остался жив, но из их отдела никто не попал в отпуск до ноября, пока не нашли преступника. После ОББ он несколько лет работал в разных отделах областного управления, пока в городе не образовали горотдел.
В отделение Ратанова Егоров попросился сам и не жалел, что ушел из управления. Видимо, был он в том возрасте, когда хочется что-то передать поколению, идущему за тобой. Жена замечала его отношение к товарищам по работе и, когда очередной безусый гость уходил из их дома, называя седеющего майора просто Сергеем, ревниво говорила: «Ты — как большая нянька!» Но он чувствовал, что ей нравится слышать, как его зовут просто по имени — это как будто делало его моложе и уменьшало их разницу в годах: женился он поздно.
«Большая нянька!» — мысленно улыбнулся Егоров. — Надо же так сказать!»
Тут он услышал скрип, тонкий, еле слышный скрип.
По ту сторону дороги Тамулис, который тоже услышал скрип, схватил Ратанова за руку.
Потом они услышали возню, приглушенный кашель и осторожно двинулись к магазину. Вокруг ничего не было видно, и хотелось идти с закрытыми глазами.
И в этот момент раздался свист.
Гошка сидел под крыльцом магазина и собирался было последовать за Волчарой, который через незапертый нижний люк влез в торговый зал и успел уже сбросить вниз тяжелый рулон какой-то шерсти. Вдруг он заметил Егорова, бежавшего через дорогу к магазину, и свистнул. Ратанов подал знак шоферу. Внутри магазина что-то с грохотом упало — это Волчара второпях сбил с прилавка весы. Увидев еще двоих, Гошка бросился на дорогу, навстречу Егорову. Майор узнал Гошку и сделал шаг в сторону, но Гошка как зачумленный с ломиком кинулся к нему.
Между ними осталось не более трех метров взгорбленной, мощенной булыжником дороги. Егоров успел выстрелить у Гошки над головой, но когда ломик, почти коснувшись его вытянутой руки, просвистел в воздухе, выстрелил еще раз, стараясь попасть в ноги. Гошка упал.
