Виктор Пронин - Смерть в своей постели
— Наверняка побольше миллиона.
— Долларов? — охнул, как от удара. Худолей.
— Не тугриков же, — усмехнулся Вьюев.
— И в этот свой приезд вы поняли окончательно и бесповоротно, что денег с Объячева уже не получить? — спросил Пафнутьев, снова выходя на тему убийства.
— Да, понял. Но — я не стал бы его убивать здесь, при таком количестве народа. Не стал бы. Но скрывать не буду — я удовлетворен случившимся, мне ничуть его не жаль, и если я о чем-то действительно сожалею, так это о том, что уже никогда с него своих денег не получу.
Пафнутьев помолчал, склоняя по своей привычке голову то в одну сторону, то в другую, то к одному плечу, то к другому. Это производило такое впечатление, будто он выслушивал доводы то одной стороны, то другой, то сомневался, то отбрасывал свои же сомнения. Он не смотрел ни на Вьюева, ни на Худолея, чтобы они не отвлекали его от мыслей глубоких и проницательных. Пафнутьев водил пальцем по полированной поверхности стола, следуя за причудливыми узорами орехового дерева, и, наконец, поднял голову, встретился взглядом с Вьюевым.
— Что у вас в чемоданчике?
— Документы. — Вьюев нервно передернул плечами.
— Какие?
— Деловые… Разные. Договоры, расписки, обязательства.
— Все документы… ваши личные?
— Не только… Когда все это случилось… Я нахватал у Объячева… Какие подвернулись. Со стола, из сейфа…
— Сейф был открыт?
— Нет.
— Как же вам удалось проникнуть в него?
— Удалось.
— Я смотрю, у вас много домашних заготовок?
— Вы еще не обо всех знаете, — отчаянно заявил Вьюев.
— Поделитесь, — опять попросил Худолей.
— Как-нибудь при случае.
— С какой целью вы пытались похитить объячевские деловые бумаги?
— Я подумал, что с их помощью мне удастся доказать его долг и хоть что-нибудь вернуть.
— Подводим итоги, — сказал Пафнутьев. — Причины убить Объячева у вас были. Желание убить тоже имелось. Мысли убить Объячева вас посещали часто и настойчиво. Более того, вы не один раз задумывались над тем, как убить Объячева столь хитро и предусмотрительно, чтобы следствию и в голову не пришло заподозрить в этом злодейском преступлении именно вас. Скажите, гражданин Вьюев, я правильно все изложил?
— Да, совершенно правильно. Только в одном месте допустили ошибку.
— Какую?
— Вы назвали преступление злодейским. Это не так. Здесь нет никакого злодейства. Это был бы справедливый акт возмездия.
— Олег Игоревич… А вы никому ничего не должны? За вами никаких долгов не числится? Денежных, нравственных, товарищеских?
Некоторое время Вьюев с недоумением смотрел на Пафнутьева, потом усмехнулся каким-то своим мыслям, потер ладонями бледное после бессонной ночи лицо, да так и остался сидеть, опустив голову.
— Понимаю вас, — наконец сказал он. — Согласен с тем, что, вполне возможно, кто-то мечтает лишить жизни меня и наверняка когда-нибудь лишит… Говорю же — предприниматель первого поколения. Все мы живем хорошо, но недолго. Но я не убивал Объячева.
— Кто, по-вашему, мог это сделать? Здесь, в этом доме, не так уж много людей, согласитесь… Вот вы, жена, красавица-секретарша, домработница, телохранитель…
— Бомж в сарае, — подсказал Худолей.
— Как, у него был личный бомж? — весело удивился Пафнутьев.
— Почему был? Он и сейчас есть. Отдыхает после хорошего виски.
— Два строителя, — подсказал Вьюев. — Вы с ними уже беседовали?
— Чуть позже, — сказал Пафнутьев, поднимаясь. — А вас прошу больше не убегать. Это производит дурное впечатление на следствие.
— Совершенно верно, — кивнул Худолей. — Приличные предприниматели так себя не ведут. — Он осуждающе посмотрел на Вьюева. — Если, конечно, совесть их чиста и непорочна.
— Мне бы документы мои получить… Это как, возможно?
— Чуть попозже. — Привычными своими словами Пафнутьев наловчился уходить от всех срочных вопросов и решений. «Чуть попозже», говорил он, когда слишком уж его торопили, когда нечего было сказать или, вообще, преждевременно было произносить что-либо определенное.
Строители жили в подвале. Это была большая комната, почти зал, который в будущем можно бы приспособить и под настольный теннис, и под бильярд, и даже под небольшое стрельбище — чего только по пьянке не придет в голову загулявшим гостям. По диагонали, из угла в угол, расстояние явно превышало двенадцать метров, и из воздушных пистолетов вполне можно устраивать полуночные состязания.
Здесь было тепло, сухо, вдоль стен шли толстые, горячие трубы — отопление в доме было свое, независимое от внешних условий, от государственных котельных. И воздух свежий — три небольших окна у потолка давали достаточно и света, и воздуха.
Вдоль стены стояли несколько кроватей, скорее всего, позаимствованных в какой-нибудь соседней воинской части. Но заняты были только две — с них-то и поднялись два мужичка, едва Пафнутьев вошел. Поднялись, да так и остались стоять у своих кроватей, словно ожидая от него каких-то указаний.
— Вольно! — сказал Пафнутьев, закрывая за собой дверь. Мужички расслабились, заулыбались и сели на кровати, с которых только что поднялись. — Кто такие будете?
— Работаем мы здесь… — ответил молодой — более щуплый и, похоже, пошустрее.
— Давно? — задал Пафнутьев самый невинный вопрос, не предполагая, что он окажется самым существенным из всех, которые он вообще мог задать.
— Да уже больше года, — ответил тот, что постарше.
— Да-а-а? — удивился Пафнутьев. — А сами откуда?
— Западная Украина. Золочев.
— А дома жены молодые, дети малые?
— Так оно и есть.
— И что же вы тут делаете?
— Штукатурные работы, кирпичная кладка, камин вот сложили, отопление провели… Сейчас третий этаж вагонкой обшиваем. Хватает работы.
— Когда домой?
— Собирались через месяц… А теперь даже и не знаем.
— В чем проблема?
— Хозяина-то нашего, говорят, убили…
— Точно убили. — Пафнутьев сел на свободную кровать. — Могу подтвердить. Этой ночью и убили.
— Вопрос возникает…
— Слушаю внимательно.
— Кто же заплатит за работу?
— Сколько вам не заплачено?
— За весь год и не заплачено.
— За год?!
— Мы и намекали, и открытым текстом, и за горло брали нашего Константина Александровича…
— И что же Объячев? Устоял?
— Устоять-то устоял… Да, видно, не все такие лопоухие, как мы, — сказал молодой парень. — К кому нам теперь за деньгами-то? Или все так и ахнулось?
— Не знаю, ребята, — развел руками Пафнутьев. — Вопрос не простой. И если уж говорить откровенно…
— Ну? Ну? — нетерпеливо, почти хором заторопили его рабочие, побледнев от дурных предчувствий.
— Не завидую я вам.
— Да не надо нам завидовать! Мы тоже никому не завидуем! Нам деньги нужны!
— Понимаю, — кивнул Пафнутьев. — Хорошо вас понимаю. И потому не завидую. И сразу говорю — не по моей это специальности. Моя забота убийцу найти.
— А почему к нам пришли с этим делом?
— Не только к вам, я ко всем подхожу. Народу в доме не так уж много, человек пять, семь… С вами чуть побольше. Убийца в доме. Кто?
Но даже эти суровые слова не смогли сбить мужиков с их собственных проблем, похоже, они и не услышали вопроса Пафнутьева, озабоченные уплывающими из рук деньгами, которые зарабатывали целый год. Они смотрели Пафнутьеву в глаза, и он хорошо видел, что нисколько не заботит их поиск убийцы, что думают они сейчас только о деньгах. Впрочем, их напряженное, сосредоточенное молчание могло быть истолковано совсем иначе. И Пафнутьев мог при желании озвучить сейчас их мысли иначе — все ли сделано чисто, не осталось ли следов, нет ли чего такого, за что их могут привлечь, уличить и посадить надолго.
Всматриваясь в лица мужиков, вслушиваясь в их горестные причитания, Пафнутьев не мог избавиться от впечатления, что во всем этом таится какой-то второй смысл. Или рабочие недоговаривают, или говорят не самое главное. То вдруг без всякой надобности быстро переглянутся, словно сверяя свои слова, словно советуясь. И еще видел Пафнутьев — нет, все-таки нет в них истинной горести, боли, разочарования. Не так себя ведут люди, которые, отработав год, вдруг обнаруживают, что получать нм нечего и даже более того — не от кого. В какой-то неуловимый миг показалось ему, что они не столько печалятся, сколько хотят показать свою опечаленность.
И он решил проверить свои впечатления.
— Как же вас дома-то встретят? Там же на деньги надеются? Наверное, в долги залезли в надежде на ваши заработки?
— Ой, не знаю, не знаю! — запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону, старший рабочий. — Боюсь даже думать об этом, боюсь даже представить, что будет, когда скажу все, как есть. — Он замолчал, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.
