Юлия Шилова - Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города
Глава 7
Мне повезло. Чердак действительно был открыт, и я без особого труда попала на крышу дома. В тот момент, когда я уже собиралась выйти через другой подъезд, я почувствовала, что кто-то подошел сзади и чья-то тяжелая рука легла на мое плечо. От неожиданности я вздрогнула и закричала.
— Не кричи, свои.
Я обернулась и увидела стоящего сзади себя Дмитрия.
— Я же тебе говорю, что свои.
— Тоже мне, свой нашелся. А ты здесь откуда взялся?
— За тобой пошел.
— Зачем?
— Подумал, вдруг чердак закрыт.
— Нет. Все обошлось. Мне повезло, что в этом доме на чердаки не вешают замки. Я сейчас выйду через другой подъезд.
— Пойдем, я довезу тебя до твоих родителей. У меня машина за домом стоит. Если ты выйдешь из подъезда не одна, то это будет не так подозрительно.
— Ты хочешь отвезти меня на машине?
— Да, а почему бы и нет? Ты же в опасности.
— Ты бы меня действительно выручил, если бы вместе со мной вышел из другого подъезда.
— Именно за этим я сюда и пришел.
— И за что судьба так расщедрилась и послала мне человека, который оказался моим спасителем?
— Когда ты на чердак пошла, я сразу догадался, в чем дело.
— В чем? — внезапно у меня затряслись колени.
— Ты мужа шлепнула. Он тебя избил, а ты его шлепнула. Только непонятно, почему ты квартиру не смогла открыть. Ключ не могла найти, что ли?
— Надо же, какой ты сообразительный!
Выйдя из другого подъезда, я взяла Дмитрия под руку и, искоса поглядывая на стоящую рядом с первым подъездом милицейскую машину, направилась в сторону стоянки, которая находилась за домом. Как только мы сели в дорогую и престижную иномарку, я закрыла глаза и процедила сквозь зубы:
— Поехали отсюда, пожалуйста, побыстрее.
— Подожди. Нужно хотя бы минутку прогреть машину.
— А что ее греть, лето же?
— Перед тем как ехать, она должна немного поработать. — Дмитрий упрямо стоял на своем и, по всей вероятности, с ним было бесполезно спорить. — Одна минута не сыграет особой роли.
— Ты так за машину свою трясешься?
— Я за нее не трясусь. Я просто не хочу потом ездить по автосервисам и выкидывать шальные деньги за ремонт. Машина дорогая, и я стараюсь поддерживать ее в надлежащем состоянии. Это подарок моих родителей!
— У тебя родители, что ли, богатые?
— Не богатые, а вполне обеспеченные люди.
— Они москвичи?
— Ну конечно.
— А почему ты тогда от них ушел и квартиру снял? Самостоятельности захотелось?
— А почему бы и нет? Я уже вполне взрослый человек.
Ты мажор, — тут же сделала я соответствующий вывод и занервничала еще больше: — Мы сегодня уедем или нет?
— Уже едем. — Дмитрий надавил на газ и выехал с территории стоянки. — И нечего называть меня мажором, а то ведь я и разозлиться могу.
— А я разве не правду сказала? Вот я бы ни грамма не обижалась, если бы у меня были обеспеченные родители и меня так называли. Ничего обидного и оскорбительного в этом не вижу. Таких, как ты, вся страна так называет.
— Вот страна и пусть называет.
— А я что, по-твоему, не страна?
— Страна за глаза называет, а ты — прямо в лоб.
— А я вообще за глаза ничего говорить не умею.
— Учись. Не все любят прямолинейных людей. Зачастую прямолинейность не помогает, а мешает. Если ты скажешь человеку в лоб что-то, что ему не понравится, то ведь он может тебе и по лбу заехать.
— Это угроза?
— Это пища для размышлений, если, конечно, ты мыслить умеешь.
— Ведь ты сам на хлеб явно не зарабатываешь? — никак не сдавалась я, продолжая неприятную для Дмитрия тему.
— На хлеб не зарабатываю и не буду, — категорично ответил он.
— Почему?
— Потому что мне только один хлеб не нужен. Пусть на него другие зарабатывают, те, кто привык впроголодь сидеть. У меня в этой жизни другое предназначение.
— И какое же?
— Я учусь на четвертом курсе одного очень престижного института, а когда я его окончу, то сразу получу высокооплачиваемую работу, так что смогу не только покупать хлеб, но и намазать на него черную икру и запивать все это только что выжатым гранатовым соком.
— Здорово, — грустно сказала я и посмотрела в окно.
— Что здорово?
— Здорово иметь таких родителей: машина, институт, место хлебное, черная икра…
— Но при этом не сбрасывай со счетов, что я тоже далеко не дурак.
— А тебя никто дураком и не называет.
— А я, между прочим, на красный диплом иду.
— Оценки покупаешь или сам учишься?
— Зубрю.
— Молодец, — не могла не похвалить я сидевшего рядом со мной умного, красивого, образованного и воспитанного молодого человека из солидной, благополучной и престижной московской семьи.
У таких, как он, всегда все лучшее: лучшая школа, лучшее образование, лучшая работа и лучшая семья. Мама всегда говорила мне о том, что деньги идут к деньгам. Для таких семей важно дальнейшее слияние капитала.
— А за своих родителей я оправдываться не собираюсь. Я ими горжусь.
— Я бы тоже такими гордилась.
— Ты лучше о своих предках подумай.
— А что мне о них думать? — до меня не сразу дошло то, к чему клонит Дмитрий.
— Ты только представь, что с ними будет, когда они тебя такой увидят?
— Ничего, — выдохнула я.
— Что значит ничего?
— Родители далеко. Я не местная.
— Как не местная? — молодой человек сбавил скорость и посмотрел в мою сторону.
— Ты лучше за дорогой следи. Смотришь на меня, как будто в Москве могут находиться одни москвичи, а приезжих тут и в помине нет. Как будто их днем с огнем не сыщешь.
— Ты же сказала…
— Да мало ли что я сказала.
— Значит, и мужа у тебя нет.
— Откуда ему взяться? Я молодая еще.
— Так куда мы едем-то? — Дмитрий окончательно растерялся.
— Я же назвала район. Там находится гостиница, в которой я остановилась. Мне нужно срочно забрать свои вещи, потому что там оставаться опасно. Я в театральный не поступила. Сейчас по личному делу в приемной комиссии института вычислят мой домашний адрес, так что возвращаться на мою малую родину мне тоже пока опасно.
— А кто адрес-то вычислит?
— Бандиты, кто ж еще.
— Какие бандиты? Насколько я понял, ты прячешься от милиции.
— И от бандитов, и от милиции.
— Что-то я уже ничего не пойму. Может, ты и в самом деле сумасшедшая? — Дима заметно занервничал, но он настолько виртуозно водил машину, что это никак не отразилось на его манере вождения.
— Я когда анкету при поступлении в институт заполняла, указала свой домашний адрес, а вот то место, где я остановилась в Москве, я не указывала, это я точно помню. Но меня по фамилии довольно просто найти: стоит только обзвонить все гостиницы. Только бы мы приехали вовремя и они еще не успели бы сюда наведаться. Мне очень нужны мои вещи — там деньги и документы. В лучшем случае все это займет у нас несколько минут.
Дмитрий закурил сигарету и вновь посмотрел в мою сторону:
— Слушай, ты тут так мило сама с собой беседуешь, но не забывай, пожалуйста, о том, что ты в машине не одна, что еще есть я. Я уже вообще ничего не понимаю. Что происходит? Во что я ввязался?
— А что ты хочешь понять? Следи лучше за дорогой.
— Не переживай — у меня боковое зрение хорошо развито.
— Ты в школе, наверно, списывал много. — Запустив руку в карман, я достала оттуда деньги и протянула их Дмитрию. — Возьми. Не понадобились.
— Оставь себе, — пробурчал тот, отказавшись от денег.
— Что значит «оставь себе»? Мне чужого не нужно.
— Ты не местная. Тебе деньги нужны.
— Можно подумать, они тебе не нужны. Пойди, найди человека, которому не нужны деньги. Так берешь или нет? Я по два раза не предлагаю.
— Я же сказал — оставь их себе.
— Как знаешь. Я от денег не умею отказываться. — Сунув купюру обратно в карман, я тут же достала записку с адресом и, порвав ее на куски, выкинула в окно.
— Что делаешь?
— Уничтожаю улики.
— У тебя такая жизнь интересная! Веселенькая.
— Точно, веселенькая, аж обхохочешься.
Повернув голову к окну, я вновь закрыла глаза и ощутила, как по щекам потекли слезы. Мне вдруг необъяснимо стало жалко себя и свою молодость. Я почему-то вспомнила свой дом, свою комнату и запах маминого борща. Это было так далеко, словно в какой-то другой и нереальной жизни. В той жизни нет театральных институтов, никто не предлагает сниматься в кино и не говорит, что хочет сделать из тебя звезду. Там нет мнимых доброжелателей, которые в открытую пользуются твоей неопытностью и полнейшим отсутствием жизненного опыта. Словом, все, как на ладони. В другой жизни все так понятно и просто: там живет мой первый мужчина, который на дух не переносит Москву и ненавидит меня за то, что я в нее так спешно уехала. Он предлагал мне совсем другую жизнь, в которой буду я, он, наши будущие дети, его пьянки, мои слезы, его гулянки в компании друзей и подруг, мои упреки и многочисленные просьбы, чтобы он наконец-то одумался. Так живут все его друзья, и так хотел жить он. Водка, пиво, картошка, селедка, квашеная капуста, моченые помидоры и вечное недовольство друг другом. Он говорит, что это и есть любовь. Он убеждал меня, что она именно такая, другой не бывает. Вернее, бывает, но только в сказках. Жены его друзей все терпят и все прощают. Он хотел, чтобы я была одной из них, чтобы я жила по инерции, рожала детей, носила торбы из магазина, стояла у плиты, не спрашивала его о том, почему он так поздно пришел или почему он и вовсе не пришел ночевать. Чтобы я потихоньку толстела, все меньше и меньше подходила к зеркалу, забыла, что такое косметика, никогда не красила волосы и не претендовала хоть на какой-нибудь, пусть самый скудный гардероб. Когда он узнал, что я уезжаю в Москву в поисках лучшей жизни, то почему-то назвал меня шлюхой: по его понятиям, все приличные девушки сидят дома и довольствуются тем, что есть, а все шлюхи едут в Москву. Мой жених пытался меня остановить, но только усугубил ситуацию; он дал мне пощечину и сказал, что очень сильно во мне ошибся — он делал на меня ставку и думал, что со мной можно жить. Перед отъездом мой кавалер пришел в наш дом пьяный, материл меня, на чем свет стоит, обзывал самыми последними словами, требовал обратно свои немногочисленные подарки. Я вынесла ему подаренный им на мой день рождения парфюмерный набор и дешевое колечко из «Союзпечати». Больше подарков не было. Перед уходом он сказал мне о том, что у меня еще есть шанс, что, если я останусь, он еще сможет сделать мне одолжение и отвести меня в загс, но, если я уеду, он всю жизнь будет называть меня шлюхой и никогда не примет обратно. Если я вернусь, то он побрезгует сесть со мной за один стол, потому что ему неприятно сидеть рядом с московской шалавой. А дальше он начал все крушить в квартире, и моей матери пришлось вызвать милицию. Я повесила на плечо свою дорожную сумку, собранную для поездки в Москву, и грустно смотрела на своего жениха, которого со скрученными руками пытались посадить в машину с решетками, для того чтобы увезти в вытрезвитель. Но он был слишком буйный и никак не хотел смириться с тем, что сейчас его увезут по назначению, а когда он вернется, то меня уже здесь не будет. Когда моего парня просто чудом затолкали в машину, даже сквозь решетку он показывал мне кулаки и что-то кричал. Я смотрела вслед отъезжающему милицейскому «газику» и думала о том, что этот кричащий тип чуть было не стал моим мужем. Вот такой у меня был кавалер, и вот такая у меня могла бы стать жизнь.
