Мэри Кларк - Тень твоей улыбки
Повернувшись, Моника заметила слева часовню и подумала, что, вероятно, здесь и проводятся слушания в процессе беатификации. В выходные она прочитала об этом процессе, и действо показалось ей почти средневековым. «Если я правильно поняла, монсеньор Келли – делегат епископа, фактически проводящий расследование. Когда мне будут задавать вопросы, с ним будут еще два человека. Один из них – промотор правосудия, выполняющий роль обвинителя, чья задача – удостовериться, чтобы не было фальшивых чудес. Обычно его называют адвокатом дьявола. Другой человек, нотариус, выполняет функции секретаря расследования, то есть записывает показания. Вначале наверняка придется поклясться говорить правду».
Не воспользовавшись лифтом, она поднялась по покрытым ковровой дорожкой ступеням. Дверь в кабинет монсеньора Келли была открыта. Заметив Монику, он помахал ей с добросердечной улыбкой.
– Входите, доктор Фаррел. Большое спасибо за то, что поддержали нас.
Говоря это, он встал и, обойдя стол, поспешил пожать ей руку.
Моника сразу же почувствовала к нему симпатию. Это был худощавый мужчина под семьдесят с темными волосами, кое-где тронутыми сединой, и яркими голубыми глазами.
Как она и ожидала, в приемной большого офиса было еще два человека. Одного из них, молодого священника, представили как монсеньора Дэвида Фелла; это был стройный мужчина лет сорока с мальчишеским лицом. Второй была высокая женщина с короткими курчавыми волосами, лет на десять старше монсеньора Фелла. Ее представили как Лору Шеринг. Она должна была вести протокол.
Монсеньор Келли пригласил Монику сесть. Он вновь поблагодарил ее за то, что пришла, и спросил:
– Вы что-нибудь знаете о сестре Кэтрин?
– Мне известно, что она основала семь детских больниц, так что, как педиатр, я испытываю к ней большое уважение, – ответила Моника, успокоившись оттого, что ей не устраивают допроса по поводу ее веры в чудеса или отсутствия оной. – Я знаю, что она была францисканской монахиней и что каждая из ее больниц специализировалась по какому-то виду заболевания. Точно так же, как больница Святого Иуды, основанная Дэнни Томасом для лечения детей, больных раком.
– Совершенно верно, – согласился Келли. – А после ее смерти тридцать три года назад многие люди поверили в то, что она была живущей среди нас святой. Мы, в частности, расследуем излечение ребенка О’Кифа, однако в нашу епархию писали и звонили многие родители, чтобы сообщить о том, что она, похоже, обладала особыми способностями к исцелению и что многие тяжелобольные дети благополучно переживали кризис после общения с ней. – Монсеньор Келли взглянул на монсеньора Фелла. – Почему вы не участвуете в разговоре, Дэвид?
Серьезное лицо Дэвида Фелла на миг осветилось улыбкой.
– Доктор Фаррел, позвольте вкратце рассказать вам историю человека, дело которого в данное время рассматривается в Риме. Теренс Кук был кардиналом-архиепископом Нью-Йорка. Он скончался около двадцати пяти лет назад. Вы слышали о нем?
– Да, слышала. Мой отец любил Нью-Йорк, – сказала Моника. – После смерти мамы – мне тогда было десять – мы с ним иногда проводили уик-энды на Манхэттене, посещая театры и музеи. И никогда не пропускали воскресные мессы кардинала в соборе Святого Патрика. Я помню, что видела там кардинала О’Коннора. Знаю, это было после смерти кардинала Кука.
Фелл кивнул.
– Этого человека любило множество людей. В его присутствии люди чувствовали себя благословенными. После смерти кардинала Кука в епархию приходили тысячи писем о его великодушии и доброте, о его благотворном влиянии на жизнь простых людей. Возможно, вам будет интересно узнать, что одно из писем было от президента и Нэнси Рейган.
– Они не были католиками, – заметила Моника.
– Многие письма были не от католиков, вообще от людей из разных слоев общества. Тот факт, что президент Рейган после покушения на него был на волосок от смерти, не предавался широкой огласке. Майкл Дивер, руководитель администрации президента, спросил его, не желает ли он поговорить с духовным наставником. Президент пожелал, чтобы в Вашингтон вылетел кардинал Кук, и он провел два с половиной часа у постели Рейгана.
Процесс беатификации кардинала Кука ведется уже много лет. Было изучено свыше двадцати двух тысяч документов – писем, устных свидетельств, а также его записей. Как и сестре Кэтрин, ему приписывается чудо спасения жизни умирающего ребенка.
– Вам следует принять во внимание род моей деятельности, – тщательно подбирая слова, сказала Моника. – Дело не в том, что я не верю в возможность божественного вмешательства, но, как врач, я продолжаю доискиваться причин, почему у этого ребенка, Майкла О’Кифа, произошла спонтанная ремиссия. Приведу пример. Человек с разобщающим нарушением личности, или расщеплением личности, как мы это называем, в одном образе может петь, как жаворонок, а в другом вообще не иметь слуха. У нас есть примеры таких пациентов, которым в одном образе нужны очки, а в другом у них стопроцентное зрение. Так вот я, как ученый, продолжаю искать объяснение ремиссии или излечения раковой опухоли мозга у Майкла О’Кифа.
– Когда мы вам позвонили, вы с готовностью подтвердили реакцию матери Майкла на известие о том, что ее ребенок неизлечимо болен, не так ли?
– Я настаивала на том, чтобы мистер и миссис О’Киф узнали мнение квалифицированных специалистов, и я умоляла их не обнадеживать Майкла пустыми обещаниями выздоровления. Я уверила их в том, что врачи из Цинциннати подтвердят мой диагноз и что после этого им следует забрать Майкла домой и быть с ним в течение года, который ему отпущен.
– И что ответили родители?
– Отец Майкла едва не потерял сознание. Мать же посмотрела на меня и сказала: «Мой сын не умрет. Я буду молиться сестре Кэтрин, и он поправится».
Монсеньоры Фелл и Келли переглянулись.
– Доктор Фаррел, нам необходимо выслушать ваши свидетельские показания под присягой, после чего мы можем вас отпустить, – сказал монсеньор Келли. – То, что вы рассказали, весьма важно для этого процесса.
– Буду рада дать показания, – тихо произнесла Моника.
«Не забавно ли это, – подумала она. – Единственная клятва, которую я давала, – это клятва Гиппократа». В голове промелькнули слова из «Заповедей Гиппократа»: «…ибо некоторые пациенты, понимающие серьезность своего состояния, поправляются только благодаря своей вере в искусство врача».
Тут же пришла другая мысль.
«Интересно, а может быть, в конце концов Майкл О’Киф поправился не благодаря искусству врача, то есть меня, а благодаря вмешательству покойной францисканской монахини, сестры Кэтрин, которая всю свою жизнь заботилась о больных детях? Мать Майкла была абсолютно уверена в том, что сестра Кэтрин не допустит того, чтобы она потеряла своего единственного ребенка».
Эта мысль не покидала Монику, пока она повторяла свои показания под святой присягой.
23
Двухэтажная квартира Грегори Гэннона располагалась в одном из зданий «Музейной мили», участка Пятой авеню, примыкающего к музеям Метрополитен, Гуггенхайм и другим. В квартире были террасы, дающие обзор Манхэттена на четыре стороны света, с потрясающим видом на самый знаменитый остров в мире.
До второго брака, заключенного восемь лет назад, Грег жил в соседнем угловом доме, в комфортабельной кооперативной квартире из двенадцати комнат, которую занимала его первая жена Кэролайн. Там выросли два его сына. Эйден, ставший адвокатом, служил общественным защитником в манхэттенской Ассоциации юридической помощи. Второй сын, Уильям, был учителем. Получив степень магистра по социологии, он добровольно вызвался работать в школе одного из неблагополучных районов. После развода родителей ни один из сыновей не пожелал поддерживать отношения с Грегом. «Ты заявил репортерам, что разводишься с мамой, чтобы жениться на Памеле, а мама даже понятия не имела, что ты бегаешь на сторону, – сказал ему Эйден. – Что ж, тебе повезло. У тебя есть Памела. Приводились также твои слова о том, что впервые в жизни ты по-настоящему счастлив. Так что забудь о нас. Мы тебе не нужны, и ты нам тоже не нужен».
Сыновьям сейчас было под тридцать. Иногда по дороге в офис, если Грег шел пешком, он встречал одного из мальчиков, приходивших в гости к матери. Грег не любил признаваться себе в том, что всегда шел именно мимо дома Кэролайн, в надежде, что случайно встретит сыновей. Но когда это происходило, ни один из них не отвечал на его приветствие.
Время от времени, если повезет, он видел в дальнем конце комнаты Кэролайн. Он слышал, что она увлеклась Гаем Уэзарилом, генеральным директором международной конструкторской фирмы, специализирующейся на сооружении мостов и дорог. Уэзарил был вдовцом и, как слышал Грег, весьма надежным человеком. Думая о благе Кэролайн, Грег надеялся на это, считая, что она заслуживает хорошего мужа. «Правда, и от меня после развода она получила немало», – тут же напоминал себе он.
