Валерия Вербинина - Похититель звезд
Искренность поэта сделала свое дело: Уилмингтон растаял и даже пожал ему руку. Да и Катрин, судя по ее сияющему лицу, была рада, что инцидент оказался исчерпан. Следом за поэтом поздравлять жениха и невесту потянулись и остальные пациенты, и до ужина уже никто не вспоминал о мадам Карнавале и ее странной гибели.
Вечером поэт померил температуру, принял лекарство, но спать ему не хотелось. Он устроился у окна, глядя то на луну, то на чистый лист бумаги перед ним. Стихи, новые, еще не родившиеся, блуждали где-то рядом в окружающем пространстве, складываясь из всего, что он видел и прочувствовал за день, – из умиротворяющей луны, прибоя, с размаху бьющегося о скалы, крови на его платке с утра и даже чистого листа, лежащего перед ним. Лист мало-помалу покрывался неровными строчками, и после всех поправок и изменений получилось следующее стихотворение:
Чистый лист, оставайся не тронут,
Как весталка, как дух неземной.
В белизне твоей буквы пусть тонут,
Пусть все мысли размоет прибой,
От которого станешь светлее
Облаков-кораблей. И другой,
Черный лист, тот, что сажи чернее,
На котором и кровь не видна,
Кровь с чернилами – грозное зелье,
От которого мысли без дна,
Без конца и начала… Пусть сменит
Лунный свет – серость мрачного дня!
Перечитав текст и внеся последние мелкие изменения – например, вписав «горького» вместо «мрачного» в последней строке, – Нередин написал сверху дату, поставил заглавие – «Чистый лист» – и тут вспомнил о похитителе чужих бумаг, который успел наведаться и к нему. Но одно дело были незначительные наброски, а другое – готовое стихотворение. Поэтому он переписал стихи набело два раза и вышел из комнаты.
В дальнем крыле было тихо, большинство пациентов уже спали. Нередин хотел постучаться к баронессе, но решил, что не стоит ее беспокоить из-за таких пустяков, как стихи, и просто просунул листок под дверь.
Затем он направился к Натали на первый этаж. Под ее дверью была видна полоска света, и он смело постучал. Дверь тотчас же распахнулась.
– Добрый вечер, Наталья Сергеевна, – сказал поэт серьезно. – Я написал новые стихи, и раз уж вы были так добры, что попросили показать их вам, я и принес.
Натали порозовела от смущения и счастья, когда он вручил ей листок со стихами. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Нередин сделал таинственное лицо, зачем-то прижал палец к губам (хотя ему было решительно все равно, слышат их или нет) и, коротко поклонившись, отправился обратно к себе. Ему было и смешно, и немного стыдно. Он понял, что все-таки почему-то подозревает именно Натали в похищении его черновиков, и хотел таким оригинальным способом себя обезопасить.
Когда он поднимался по лестнице, ему показалось, что внизу скрипнула дверь комнат, которые теперь занимал итальянский священник. Однако в тот момент Алексей не обратил на это никакого внимания, а просто вернулся к себе и лег спать.
Глава 13
Шаги. Шаги и голоса. Двери: хлоп-хлоп. Снова шаги. Сердитые возгласы.
Амалия повернулась на постели, бросила взгляд на часы. Всего восемь утра, а она никогда не встает раньше одиннадцати. Вздохнув и смежив веки, баронесса попыталась снова уснуть.
Гро-озное зелье… грозное… кровь с чернилами… Все-таки он замечательный поэт. И как человек… (Амалия зевнула) оказался лучше, чем она думала… Нет, все вздор… спать, спать…
Бам-бам-бам!
– Амалия Константиновна!
Боже, ну кто же так ломится в дверь в такую рань…
– Госпожа баронесса, вы не спите?
«Не сплю, щучья холера… Уже не сплю. Выспишься тут с вами…»
– Амалия Константиновна!
Баронесса встала с постели, набросила на себя пеньюар, шагнула к двери. На пороге стояла Натали Емельянова.
– В чем дело? – довольно сухо спросила Амалия.
В глазах художницы застыл ужас, нижняя челюсть дрожала. Молодая женщина несколько раз начинала говорить, прежде чем сумела-таки закончить фразу.
– Амалия Константиновна… произошло… несчастье… он… он убит.
«Нередин? – охнул кто-то в голове Амалии. – Не может быть!»
– Кто? – мрачно спросила она.
Натали сглотнула.
– Итальянец… тот священник, Ипполито Маркези… Амалия Константиновна, что теперь будет?
Амалия глубоко вздохнула, осмысляя услышанное.
– За полицией послали?
– Да… Только что.
– Кто нашел тело?
– Слуга, Анри… Он бросился к доктору Гийоме, и я услышала их разговор… в коридоре… Потом пришли остальные врачи. Гийоме велел послать за инспектором, как его… который уже был здесь вчера…
Амалия мгновение подумала, вернулась к туалетному столику и стала закалывать волосы. Ей не хотелось, чтобы посторонние увидели ее непричесанной.
– Кто еще знает об убийстве?
– Амалия Константиновна, я никому… Я подумала, надо сказать Алексею Ивановичу… но не решилась. – Амалия молчала, и Натали заторопилась: – Я понимаю, странно выглядит, что я пришла именно к вам, но ведь мы же соотечественницы… Я ничего не понимаю, Амалия Константиновна. Вчера бедная мадам Карнавале, сегодня – вот это…
Да, сказала себе Амалия, именно это. Настораживала последовательность смертей: вчера – старушка, которая отчего-то упала со скалы в море, сегодня – несчастный только что прибывший больной.
Но почему Маркези? При чем тут он?
– Куда вы? – спросила Натали, видя, как баронесса направляется к двери.
– Идем, – коротко ответила Амалия.
И художница более не посмела задавать никаких вопросов.
Вдвоем они спустились на первый этаж, и баронесса толкнула дверь комнаты, которую совсем недавно занимала покойная мадам Фишберн. Похоже, в данном случае примета, что нельзя занимать комнаты умершего, оправдала себя полностью…
При появлении Амалии доктор Гийоме, осматривавший тело, резко выпрямился.
– Прошу прощения, сударыня… Сюда нельзя, здесь место преступления…
Натали, стоя в дверях, ахнула и поднесла руки ко рту. Взгляд ее был прикован к тому, что лежало на полу и что еще вчера звалось синьором Ипполито Маркези.
– Подождите меня в коридоре, – велела художнице Амалия. И сама закрыла за ней дверь.
Доктор Гийоме, заложив большие пальцы рук в жилетные карманы, с вызовом поглядел на молодую женщину.
– Сударыня, если вы видели или слышали что-то и хотите мне сообщить…
– Боюсь, пока мне нечего сказать, – ответила Амалия. – Как это произошло?
Гийоме пожал плечами:
– Вам угодно знать? Я полагаю, ночью, не меньше пяти часов назад, кто-то вошел в комнату и размозжил священнику голову. Совершив свое черное дело, преступник ушел.
– Орудие убийства?
– Монтень, – нехотя ответил врач. – Тяжеленная книга из нашей библиотеки. Представьте себе, госпожа баронесса, на пятом десятке лет я открыл, что философия тоже убивает.
Амалия покосилась на испачканную кровью книгу, которая валялась возле дивана, и перевела взгляд на тело.
– На нем халат поверх пижамы, – сказала она. – И тапочки.
– И что нам это дает? – поинтересовался Гийоме.
– Пять часов назад – значит, в три часа ночи, – пояснила Амалия. – В такое время все спят. Но Маркези поднялся с постели и надел халат, чтобы встретить гостя… который, вероятно, и убил его. Из комнаты что-нибудь пропало?
– Понятия не имею, – устало ответил врач. – Впрочем, осмотр помещения уже будет заботой полицейского инспектора.
Амалия нахмурилась:
– Вы спрашивали соседей Маркези? Они что-нибудь слышали?
– Соседи – фрау Шпатц и отставной дипломат Бертье. Он глуховат, а немецкая дама уверяет, что по ночам спит очень крепко. Шатогерен говорил с ними, они ничего не заметили. Я тоже беседовал с ними, но безрезультатно.
– Слуги?
– Опять же ничего. – Доктор потер рукою лоб. – Поразительно… Нет, конечно, я знал, что у меня есть враги, которые меня ненавидят. Но если они дошли до такого, чтобы скомпрометировать меня…
– Вы полагаете, месье Гийоме, – медленно начала Амалия, – что беднягу могли убить, дабы вынудить вас закрыть лечебницу?
– Простите… – Главный врач санатория выдавил из себя вымученную улыбку и тяжело опустился в кресло. – Возможно, я эгоистичен, но… Смотрите, что происходит. Сначала у месье Нередина пропадают его черновики, а у шевалье де Вермона – письмо. Затем несчастный случай происходит с мадам Карнавале, а следом – убийство итальянского священника. Не кого-нибудь, заметьте, а человека, чей дядя – римский кардинал и обладает большими связями. И что будет, если правда обо всем выплывет наружу? Даже если удастся как-то скрыть случившееся от прессы, среди пациентов пойдут дурные слухи, и никто уже не захочет у меня лечиться. Вот вы сами – захотели бы вы оставаться в санатории, где творится черт знает что?
– Не могу говорить за других, месье Гийоме, – улыбнулась Амалия, – но одно знаю точно: я лично никуда отсюда не уеду. Так что можете на меня рассчитывать.
