Елена Михалкова - Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями
– Ха-ха!
– Олег толкнет свой тост…
– Толкнет, – подхватила Саша, – а потом все – глядь: а Елизавета Архиповна-то во время тоста померла! Причем уже два часа как. Сила искусства, не кот начхал.
Галка насупилась.
– Ты мне все рушишь.
– А Елизавета Архиповна тебе помогает, – согласилась Саша. – Это, знаешь ли, старинная русская примета: посадить мертвую старушку за свадебный стол и притвориться, что она живая. Бывает, по дворам сваты ходили, старушек у соседей занимали. Кстати, с этим связан и известный обряд отсроченных похорон. Мало ли, кому-нибудь бабулька понадобится. Не зарывать же раньше времени!
Галка озадаченно помолчала.
– Это ты сама все придумала?
– Что ты! Об этом еще Пушкин писал. «Ты еще жива, моя старушка? Как скончалась? Свел в могилу круп? Ничего, какой-нибудь невесте твой еще послужит хладный труп!»
– Сашка! – взмолилась Исаева.
Саша перевела дух.
– Галка, ты представляешь, что несешь? Оставим моральную сторону вопроса в покое. Ну, посадишь ты ее в сторонке. Ну, просидит она там пятнадцать минут. Допустим даже, что к ней никто не подойдет с вопросом, где она шлялась.
– Я об этом позабочусь!
– Но ведь ужин-то закончится! И что ты станешь делать – понесешь ее обратно в лесок под удивленные взгляды публики? Галка, Елизавета умерла! А ты из нее свадебную куклу на тортик лепишь! Очнись, дорогая.
Исаева сникла. Над их головами в темно-синем небе пронеслась летучая мышь.
– Нет, Галя, судьба в лице патриарха против тебя. Не надо было уносить Елизавету Архиповну.
Едва сказав это, Стриженова сразу поняла, что совершила чудовищную ошибку. Галка согласна была проиграть Пахому Федоровичу. Но проиграть судьбе?! Никогда!
Ей бросили вызов. А Галка всегда поднимала поднятую перчатку, независимо от того, обронил ли ее Каменный Гость или Железный Дровосек.
Так что она развернулась на сто восемьдесят градусов и помчалась к сараю со скоростью страуса эму.
– Стоять! – страшным шепотом закричала Саша ей вслед.
Как же, стоять. Исаева неслась так, словно она советский разведчик, которого преследует гестапо.
Саше ничего не оставалось, как последовать за ней. Ужасные образы теснились в ее сознании, пока она уворачивалась от веток и старалась не споткнуться. Галка, предъявляющая Елизавету Архиповну разгневанному патриарху и чревовещающая от ее имени, была наименее бредовым из видений.
«Еще не хватало шею свернуть на бегу». С Галки станется, во избежание испорченного вечера, положить ее рядом с Елизаветой.
«Во что я ввязалась!»
Стриж догнала подругу у самого сарая. У нее зародилась мысль повалить ее, связать и накапать успокоительного, но одного взгляда на Галкино лицо хватило, чтобы Саша отказалась от этой идеи.
Исаева застыла над траншеей с таким видом, словно к Елизавете Архиповне присоединился кто-то еще. Саша вполне допускала, что так оно и есть. После всего, что сегодня случилось, осталось очень мало вещей, которые бы она не допускала.
– Что там? – Саша вытянула шею и заглянула в канаву.
– Ее тут нету, – одними губами сказала Исаева.
Саша отказалась верить очевидному. Она обшарила ров, залезла под ветки, пнула какой-то довольно твердый мешок, обнаружившийся с края канавы. Но и в мешке Елизаветы Архиповны не обнаружилось.
Старушка исчезла без следа.
3На неугомонную Исаеву пропажа покойницы оказала такое же воздействие, как на танк лобовая встреча с паровозом. Танк – очень большая махина. Тем непривычнее видеть его перевернутым вверх гусеницами.
– Ушла, – бормотала потрясенная Исаева. – Покинула нас…
– Она нас давно покинула, – цинично возразила Саша.
– Была – и нету…
Саша покровительственно похлопала Исаеву по плечу и заверила, что где-то Елизавета Архиповна непременно есть. Галка устремила взгляд в небеса. Похоже, она всерьез высматривала облако, на котором сидела бы старушка с ангельской внешностью и тролльской начинкой и показывала сверху язык.
Впрочем, с покойницы сталось бы и плюнуть им на макушки.
Стриженовой пришлось буквально тащить на себе расклеившуюся Галку обратно к столу. На их счастье, никто еще не вернулся.
– Привяжу тебя веревочкой к стулу, – бормотала Саша, усаживая подругу ровно. – Как ты Елизавету Архиповну планировала. И буду подергивать время от времени.
Но даже это предложение не расшевелило Галку. Саша, поколебавшись, плеснула в чашку наливку, припрятанную кем-то под столом. Исаева осушила чашку, не поморщившись, и кажется, не поняла, что это был не чай.
– Галка, приди в себя! – Саша бережно потрясла ее за плечи. Она и сама признавала, что исчезновение Елизаветы Архиповны выглядит очень странно. Но если подумать, этому факту наверняка найдется объяснение. Иногда не нужно даже искать его: достаточно понимать, что оно существует.
Именно в этом месте у Галки был затык. Сколько она ни пыталась придумать обстоятельства, при которых труп исчез бы из тайника, ей ничего не приходило в голову. Набег каннибалов Галка отвергла. Оголодавшего медведя тоже. Причем не потому, что материализация их на окраине Шавлова была маловероятной, а потому, что не сомневалась, что и первые, и второй побрезговали бы Елизаветой Архиповной. Она и при жизни-то не была особо аппетитна…
Перебрав все варианты, Галка вдруг нащупала путеводную ниточку. Тонкую и в узелках, но хоть что-то. Ею овладела навязчивая идея.
– Она была живая!
– Кто? – поразилась Саша.
– Бабулечка наша светлая!
– Демоническая старушка, ты хотела сказать? Галка, не блажи.
– Живая! – всхлипывала Исаева.
– Мертвая, – успокаивала Саша.
– Очнулась, встала и пошла!
– И куда же она направилась?
– В больницу…
– Врачей пугать? Голубушка! У вас тут не закрытый, у вас тут открытый перелом!
Саша представила, как Елизавета Архиповна, бледная и грязная, как свежевыкопанный покойник, вваливается в приемное отделение шавловской больницы. С губ сорвался нервный смешок.
– Как ты можешь смеяться? – с неподдельным трагизмом шептала Исаева. – Ты бесчувственная!
– …сказал человек, от которого даже мертвая старушка ушла.
Саша бесцеремонно одернула на Галке смявшуюся блузку. Все переживания последних часов как хамелеон языком слизнул. Похоже, она перенервничала до такой степени, что маятник качнулся в обратную сторону. Теперь они с Галкой поменялись местами, и у Саши появилась возможность оценить, до чего же раздражает хладнокровного циника трепетный невротик.
– Ты опять улыбаешься! – обвинила Исаева. – Господи, ну что смешного?
«Смех – это анестетик, – подумала Саша. – Прививка легкой бесчувственности в той ситуации, когда нужно обезболить ноющее место. Просто у Галки она перестала действовать. А у меня только начала».
– Анекдот дурацкий вспомнила, – соврала она. – Школьный.
– Про ушиб всей бабки?
– Нет. Про то, что в советские времена рассеянные пионеры прибивали старушек и переводили через дорогу скворечники.
Галка икнула и закрыла глаза.
4– Не нашел, – сказал, возвратившись, удрученный Олег.
«И у нас бабуля потерялась!» – мысленно пожаловалась Саша. Но вслух выразила вежливую надежду на то, что и без Елизаветы Архиповны праздник пойдет своим чередом.
– Хотя я понимаю, что она для тебя значит…
Жених внезапно покраснел.
– Да она… ничего! Баба Лиза, ну. Это!
– Ты ее не любил, что ли? – осторожно спросила Саша. – Обычно дети любят бабушек.
Олег помялся.
– Она, это… Шутила.
– Издевалась, что ли? – помогла ему Саша.
– Это, сказала, что комаров в аптеку можно… Килограмм. Три рубля. Я все лето! По болотам! Мама ругала. Набрал! А они…
– Ты принес комаров в аптеку, а они посмеялись?
– Ну! – веско сказал Олег.
«Мегера была покойница», – одобрительно подумала Саша и сочувственно погладила Олега по руке.
Над головой тихо щелкнули два фонаря, расталкивая в стороны доверчиво сгустившиеся сумерки, и в круг света влетели, как бабочки, чуть ли не все члены семейства Сысоевых.
Порхала тетя Алевтина, размахивая нелепой накидкой в блестящих нитях люрекса. Степенно плыла, не теряя достоинства, лиловая Нина с шелковистым отливом. Суетился в своем пиджачке припыленный Петруша, а рядом шевелил усиками и топорщил рубашку сияющий дядя Гриша.
Но самое главное – за всеми ними шел от калитки Макар Илюшин. Под ногами у него вальяжно вышагивал кот Берендей.
Все пакости Елизаветы Архиповны вылетели у Саши из головы.
– Где же ты был?
В этом вопле отразилось все сразу: и страх, и беспомощность, и невозможная надежда на то, что теперь все встанет на свои места. Лишь одно совершенно не интересовало Сашу: где в самом деле бродил Макар Илюшин.
