Николай Псурцев - Голодные прираки
Может, ты и прав. Что там в городе тебе одному делать без меня? Опять тебя свинтят, в клетку посадят, на цепь, мучить начнут; издеваться. Правильно. Мы должны вдвоем отсюда выйти. Ты и я. Я и ты. А выйти я с тобой не смогу, пока все дела свои здесь и тут не сделаю. Я, знаешь ли, привык все свои дела до конца доводить. А я в отличие от многих люблю жить спокойно и легко, так что ты прав, прав, – Нехов кивал, кивал, – прав, прав, ага. Так что я сейчас пойду, дела доделаю, а ты подожди тут, подожди, – Ив обратную сторону Нехов шагнул, к противоположной двери, к одной из трех, интуитивно к средней, шагнул, ступил, прошел. И уже близок к цели был, как зверь, который животное, который тигр, громко что-то сказал не очень раздельное и двумя прыжками к средней двери перелетел, сел возле нее, сощурился, взрыкнул, пригнулся. Сейчас прыгнет, ведь прыгнет, мать его…
– Мать твою! – всплеснул Нехов руками и заорал, не сдерживаясь, горячей слюной брызгая: – Ты что, блядь, козел е…й, не понял, ни хера, пидор гнойный, сука, гад, гнида! Я тебя выдрать из этого дерьма хочу, а ты, вонючка, меня все подрезать норовишь. На, мудоеб х…в, режь, режь, чего ждешь! – Нехов., гордо вскинув подбородок, рванул рубаху на груди – шелковую, темно-зеленую, от Макгрегора, расстегнув, конечно, ее заранее, – Режь, если свобода тебе не дорога, кривох… безмозглый.
Мотал головой, тряс волосами, закатывал глаза, ломал рот, похлопывал ушами, скрежетал зубами, плевался и бледнел – одновременно. И потому поначалу и не заметил, просто не смотрел в ту сторону, куда надо было, как взор тигра помутнел, как глаза его тягучей влагой покрылись, как он безвольно завалился на бок, а потом, витиевато мяукая, расслабленно перекатился на спину и застыл так с разбросанными в стороны задними лапами и поднятыми вверх полусогнутыми передними лапами, как смотрел потом на Нехова сквозь слезы нежно, как вздрагивал, поеживаясь, после каждого неховского топа, хлопа, тряса, скрежета и плевка – одновременно. И только когда Нехов подустал немного и умолк на сколько-то времени и посмотрел на тигра с угасающей уже свирепостью, только тогда и увидел; как тигр плачет и вздрагивает, отдаваясь эмоциям и ни о чем не жалея.
– Ай, браво! – вполголоса проговорил Нехов, тихо улыбаясь. – Ай, браво, – застегивая рубашку. – Ай, браво, – приглаживая волосы. – Ай, браво, – растирая глаза кулаками. – Ай, браво, – долго и обильно мочась в одной стороне мыльного зала. – Ай, браво, – подойдя к зверю и став перед ним на колени и обняв его, разомлевшего, крепко и с удовольствием. – Ай, браво, – оглаживая тигра меж ушей. – Спасибо тебе, ты очень помог мне. Теперь мне не страшно, и даже не полустрашно и даже не четверть страшно, совсем никак не страшно – поднялся, колени не отряхивая, спросил у тигра, лежащего, подмигнув ему ободряюще:
– Где он?
Тигр закрыл глаза и показал носом на среднюю дверь.
– Я так и думал, – раздумчиво кивнул Нехов. – Пойдем?! – позвал за собой тигра. Тот, не поднимаясь, проурчал о чем-то громко.
– Что? – переспросил Нехов, одним ухом к тигру прислушиваясь. – Что? – повторил более требовательно, другим ухом к тигру прислушиваясь. – Я не вижу, о чем ты говоришь.
Отчаялся, перестал прислушиваться, даже ногой топнул, сердясь. А как топнул, так и увидел сей секунд, о чем тигр говорил, – средняя дверь распахнулась, будто кто ее отворил грубый и невоспитанный, и в мыльный зал вынырнули двое – в. полосатых халатах, густо небритые, в туго затянутых красных косынках на головах и с автоматическими винтовками М-16 в волосатых руках, ах! Прежде чем наставить на Нехова винтовку, они с недоумением осмотрелись, вопросительно переглянулись, с опаской на тигра покосились, и вновь взорами к Нехову вернулись и изумленно на него уставились, не веря, что он живой, и предполагая, что он Федя Протасов. Не имея желания менять имя и фамилию, Нехов хоть и поднял руки, увидев, дырки в стволах, но тем не менее, пока вновь прибывшие приценивались, что почем, сделал два мелких шажка назад к своим пистолетам и автомату, бесполезно лежащим на мытом полу мыльного зала. Маневр удался. Но толку от него было мало, более того, никакого – ни один крутой, даже Нехов, если он таковым и был не только в своем воображении, но и в реальности, не сумел бы под прицелом двух скорострельных и точных винтовок подхватить с пола пистолет или автомат, успеть вставить в тот или другой обойму и желательно первыми выстрелами завалить двух умеющих обращаться с оружием гостей, которые были наверняка даже хуже, чем мы знаем кто. И Нехов подумал конечно, хреново все то, что сейчас происходит, тем не менее он не боится, ему не было страшно, ни сколько, просто он понимал, что ситуация хреновая, и ему было очень жаль, что ситуация такая хреновая. Просто жаль, и все. И только.
– Твою мать! – громко и смачно выругался Нехов, заключив этим достойным выражением свои нерадостные размышления.
А тигр словно бы и ждал этих слов. Лежащий до того, словно в дреме, на спине, он неожиданно оттолкнулся лапами от пола, вскочил и, не издав ни звука, мощно прыгнул на бородатых гостей. Расставил в полете широко передние лапы и в конце прыжка опустил их на головы нежданных – вновь прибывших. Те рухнули на пол, винтовки безвольно из волосатых рук выпустив, и еще в падении потеряв сознание и подсознание, и некоторую часть умственных способностей, а также потенцию и умение любить. Не обращая внимания на отсутствие стонов и криков, тигр быстро и со знанием дела, можно сказать, профессионально, и даже более того, мастерски, и даже более того, следуя врожденным инстинктам (а именно отсюда и профессионализм и мастерство), перегрыз горло и тому и другому злодейскому злодею и был этим очень доволен, что и было написано на его сияющем шерстяном лице.
– Ай, браво! – лениво похвалил зверя Нехов, сидя на полу и вставляя обоймы в пистолеты и автомат. Тигр тем временем разорвал беззлобно одежду одного из неживых гостей, распорол резцами ему живот, по бархатные ушки запачкавшись кровью и чем-то зеленым, выдрал у него печень – темно-бордовую, тяжелую на вид, скользкую, дымящуюся и, зычно чавкая, съел ее без остатка, после чего мелодично помурлыкав и не умывшись даже, тоже самое проделал и со вторым неживым и с его дымящейся печенью, и затем, насыщенный, повалился на бок, рыгнул удовлетворенно, и только тогда стал умываться, не забыв промурлыкать предварительно победительную песенку.
– А мне и не страшно, – приговаривал Нехов, равнодушно наблюдая за тигровой трапезой. – Вот ни капельки и ни чуточки. Вот оно как бывает-то. Надо же, – удивлялся все, – надо же… – курил, вспоминая Родину, отчий дом, первый поцелуй, прогулки: при луне и вздохи на скамейке, своим отражением в подтекшей к нему под ноги кровавой лужице любуясь.
Из ниши запахло. И нос у Нехова вздрогнул. И через две ноздри несвежий воздух втянули. И через секунду Нехов догадался, что это так его моча пахнет. А догадавшись, пожурил себя, что не то ест, мол, что не то пьет, что не с теми спит, что не то курит, что вообще не то делал и делает ни вчера, ни завтра, ни тем более сейчас. Подпрыгнул легко, арабеску сотворил "стройными ногами – одну, вторую, третью. Подумал, удовлетворившись своим мастерством, что ничего не поделаешь, раз решил что-то сделать, сделай. Только так настоящие большие дела и делаются, решил – сделай. И никаких дел. По-деловому, короче, надо жить в этой жизни, не по-бездельному, что он, собственно говоря, и сделал – поставив себя на свое место, когда встал, встав с пола, и с него же поднявшись, одновременно от него отрываясь, когда выпрямлялся, на ноги становясь, вытягиваясь во весь рост, расправляясь. К двери пошел, как к постели после пятых суток недосыпа. Шагая, звенел возбуждением и содрогался от жары и от горячего пота, и от аромата, расползающегося по полу, погладил дверную ручку, привычно почувствовал щекотанье в паху и, не оборачиваясь, сказал тихо:
– Ты со мной? – и пятками догадался, что пойдет не один, и подумал, что пятки давно уже не мешало бы пропарить и помыть, сиять нечистые наслоения, обнажить девственную розоватость, смыть страхи и сомнения, что, собственно говоря, одно и то же, и тем самым стимулировать их, пятки, к еще большей догадливости и догадаемости. Сосредоточенно думая о пятках, не увидел, как тигр, подойдя уже было к двери, вернулся туда, откуда пришел. Некоторое время, не моргая– и не шевеля усом и ухом, всматривался в неодухотворенные лица обглоданных гостей, а потом вдруг лизнул губы одного и другого шершаво, глаза стискивая до сахарных выделений, и опять побежал к Двери, к Нехову.
– Только без сантиментов, – поморщился Нехов, хотя ничего и не видел, дверь раскрывая.
И они вошли.
О, да!
В недлинный коридорчик, с лампочкой у потолка.
В конце коридорчика имелась еще одна дверь и еще одна дверная ручка, за которую Нехов взялся, как всегда ощутив легкую приятность в горячем паху.
И они вошли.
