Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
Новый демократический режим в России победил предрассудки, суеверия и нелепые страхи, прекратив финансирование больницы. Оказывается, без питания, лекарств и зарплаты таинственность этого учреждения быстро рассеялась. Разбежалась охрана, разбрелся кто куда медперсонал. Остались только больные – желтые изможденные люди со скрюченными пальцами, отгнившими суставами, с «львиными печатями» на лбу. Получив наконец свободу, тоже никуда не пошли – им и идти-то некуда было. Решили умирать здесь.
Всегда пьяный главврач, которого Нарик обеспечил деньгами, выпивкой и продуктами из Москвы, охотно уступил ему корпус. Когда-то это место для банды Нарика разыскал Мамочка. Его привезла сюда развеселая гулящая медсестра, работающая здесь и вступившая с Мамочкой в разовый боевой секс-контакт. Мамочка не больно-то сильно испугался, что трахается с бабой в лепрозории, – огляделся, подрасспросил ее, подумал и через день приволок сюда Нарика. Нарик за тысячу долларов снял на год пустующий больничный корпус, там произвели ремонт и привезли мебель, и они получили многократной секретности и укрытости базу.
А сейчас Мамочки, первооткрывателя, Колумба лепрозорийного покоя, уже не было. Эту печальную новость привез водитель-охранник Автандил по кличке Авто.
И Нарик горевал, бушевал и безумствовал. Сколько раз он ширнулся, Нарик и сам не помнил. Перед ним на мраморном столике лежал шприц – «баян» и щепотками насыпан белоснежный чистейший «герыч» – героин-99, лучший, который Авто смог достать в Москве. Предполагалось, что в каждой щепотке обычный дозняк – два миллиграмма. Да кто их мерил! Авто пытался угомонить хозяина, опасаясь, что Нарик откинет хвост от передоза. Но закаленный многолетним ширевом организм Нарика надсадно тянул, как перегретый двигатель. Вместе с ним справляли тризну по Мамочке еще пара подхватчиков и какие-то шлюхи.
– Давай еще! – орал Нарик.
И Авто насыпал героин в стальную ложку, наливал туда немного воды и на зажигалке раскалял раствор до кипения. Тогда он затягивал резиновым шнуром руку Нарику, и Нарик сам брал шприц – не доверял никому – и безошибочно вводил его в «колодец» – толстое, опухшее по краям красное отверстие, постоянно открытый доступ в вену. Нарик, весь удолбанный, засморканный, плачущий, воющий и бушующий, сейчас был мало похож на прежнего красавчика бандита, наводившего ужас на всех.
Он смотрел, как игла входит в вену, подтягивал шток шприца, пока в стеклянном цилиндре не появлялось несколько капель крови – верный знак, что игла в вене и «колодец» он прошел нормально. Он смотрел на кровь и удивленно говорил:
– Моя кровь! Моя кровь! – Он повторял беспрерывно: – Моя кровь! Из меня выпустили всю кровь! Мой брат Ахат, мой друг Мамочка! Все погибли! Я отомщу! Я их зубами буду рвать! Я буду жрать сырым их сердце…
Вонг спокойно, терпеливо, неподвижно, будто во сне, ждал. И бойцы его не шевелились. Шли часы. Он дожидался ночи, когда все в доме загрузятся до ноздрей и отпадут.
Окно в большой комнате было забрано почти доверху решеткой, оставался только узкий лючок для открытой форточки. Гардины были задернуты, и Вонг мог видеть только вялые движения теней. Но зато он прекрасно слышал все, что там происходило, – ствол направленного микрофона «снимал» все шумы из дома.
Презрительно кривя губу, Вонг на слух фиксировал динамику состояния Нарика – приход, тяга, полет, отпад. Кто-то из собутыльников Нарика взял на гитаре аккорд, негромко запел:
Вор вора на юру познаша
И домой братка позваша.
Налил ханки, дал закуски,
Жаркой шмарой угостил.
Утром обнял,
Дал подводку,
В нужный адрес проводил.
Объяснил про все запоры
И запасные ходы,
Пожелал ему удачи —
И в ментовку заложил.
Он пел горестно, со слезой. Кто-то уже храпел, подвизгивали шлюхи, Нарик зло и страстно мычал. Потом шумы стали стихать. Пригас свет в доме, только одно окно в гостиной еще светилось.
Вонг сказал сидевшему рядом с ним крошечному юркому вьетнамцу, похожему на недокормленного мальчишку:
– Давай!
Вьет выскочил из машины, дверца не хлопнула, а еле слышно чавкнула. Темнота на миг проглотила его, но через минуту он уже беззвучно подтягивался на оконной решетке, ухватился за раму и через форточку стал ввинчиваться в окно. Он проникал в отверстие как змея – гибкими, плавными круговыми рывками. Потом он исчез в доме, и тогда Вонг сказал:
– Начинайте…
Сидевшая на заднем сиденье тройка подхватчиков десантировалась из джипа в темноту. Их силуэты на фоне стены были еле различимы. Через минуту изнутри щелкнул замок, и дверь чуть-чуть растворилась, тени скользнули в дом. Маленький вьетнамец мигнул фонариком, и тогда вылез из машины Вонг, пошел замыкающим.
В тускло освещенной гостиной валялся на тахте в наркотическом отпаде Нарик. На ковре лежала голая девка, остатки еды и выпивки громоздились на столе. Авто, сидя, дремал в кресле в изголовье Нарика, верно тело охранял. Но привстать не успел – в ухо воткнули ствол автомата «узи», и карлик вьетнамец прижал палец к губам:
– Тихо…
Вонг подошел к бесчувственному Нарику, ухватив за длинные волосы, приподнял голову. Нарик открыл мутные, затянутые пеленой безумия глаза, равнодушно глядя в лицо своему раскосому ангелу смерти.
Вонг медленно вытянул из черных кожаных ножен узкий, чуть загнутый на конце «кинжал милосердия» и воткнул Нарику в шею, под сонную артерию. Булькнул, вырвавшись наружу, алый ручеек, Нарик закрыл глаза, будто уснул, наверное, «тяга» еще продолжалась, из сумерек «торчания» он уплыл в темноту навсегда.
Вонг сказал маленькому вьету:
– Телохранителя тихо кончайте, и быстро уводи людей… Я иду следом… Мне надо на минуту задержаться…
63. НЬЮ-ЙОРК. СТИВЕН ПОЛК. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Впервые за нынешнюю осень пришел дождь. С Атлантики поперли тяжелые серые, как тюремные матрасы, облака, и задул мокрый едкий ветерок, пронизывающий до костей. И сразу же нарядные, всегда празднично яркие улочки Гринич-Вилиджа поблекли, прохожие поредели и потускнели, и – единственная радость – появились у тротуаров места для парковки.
Полк оставил машину на улице Мак-Дугалл и направился пешком знакомым маршрутом – в галерею Бастаняна.
С утра ему позвонил из Москвы русский полицейский Ордынцев.
– Вам хорошо, американцам, – плохие новости вы узнаете на восемь часов позже нас, – сказал он. – У нас здесь день уже кончается…
– Плохие новости с утра заменяют гимнастику – хорошо взбадривают, а двигаться не надо, – ответил Полк. – А что за новости?
– Я располагаю информацией, что Бастанян убит.
– Вы нашли тело?
– Нет, я думаю, что тело мы и не найдем. Убийцы, мне кажется, сожгли его… – сказал спокойно Ордынцев, будто сообщил о вязанке дров для камина, которые с осени продаются на каждом углу в Нью-Йорке.
– Вы представляете себе, зачем они его убили? Каковы мотивы?
– Я думаю, что сначала была чистая корысть. Они хотели наладить через Бастаняна торговлю ворованным антиквариатом. Но тут возникли личные разборки – по-русски так называют конфликты…
– Да, я знаю это слово, – заметил Полк.
– Они убили Бастаняна, чтобы отомстить одному из своих врагов-конкурентов. Он был постоянно связан с артдилером. Я пришлю вам подробную справку-схему, которая, по нашим представлениям, объясняет характер их взаимосвязей…
– Буду вам очень признателен… Кстати, мое начальство, похоже, не возражает, чтобы я поехал к вам, в Москву…
– А это будет прекрасно! – обрадовался Ордынцев. – Устроим вместе мозговой штурм!
– Не сомневаюсь, – засмеялся Полк. – Спинномозговую атаку. Я надеюсь в течение недели прояснить ситуацию с моими фигурантами. И подробно извещу вас. Держим связь!..
Полк поехал сначала в полицейское управление на Полис плаза, 1, – решил собрать досье для Ордынцева. Почти все детективы были в разгоне. Майк Конолли одиноко писал за своим столом какой-то рапорт. Обрадованно замахал Полку рукой, предложил огромное красное яблоко «рома». Полк присел к нему.
– Сегодня звонили из Москвы… Сказали, что Бастанян убит…
Конолли откинулся на спинку стула, покачал головой, безукоризненно аккуратный пробор качнулся, как стрелка метронома.
– А знаешь, меня это не удивляет, – эпически заметил Конолли. – Раз они не просили выкупа, их интерес был в чем-то другом. Я думаю, они его давно убили…
– Мне кажется, что их отсюда кто-то корректирует, – сказал Полк.
– Отсюда – в смысле из нашей «конторы»? – уточнил Майк.
– Из Нью-Йорка вообще и из «конторы» в частности…
– Вполне возможно, – согласился Майк. – У нас здесь «кенарей» как на Канарах…
Полк хотел предложить Конолли вдвоем еще раз съездить в галерею к Бастаняну, но в этот момент позвонил Джордан. Судя по репликам Конолли, тот вызвал его срочно куда-то в город.
– До вечера! – распрощались, разъединились, разбежались, разъехались по своим делам в огромном, померкшем от осенней непогоды городе.
