Затерявшийся в кольце бульваров - Климман Михаил

Дорин вышел из ворот товарной станции, уставший до дрожи в коленях, но удовлетворенный. Мало того, что заработал честным трудом на хлеб и ночевку, но и еще, слава богу, оказался не в Тмутаракани, а в самом центре Москвы. Удивился он только тому, что его «коллеги» тоже не погрузились в машину, а остались здесь же, на товарной.

Он пошел по направлению к вокзалу, рассчитывая повторить свой вчерашний номер с комнатой, тем более что сегодня красть у него было нечего. Андрей топал уже минут десять, когда, повернув за угол, понял, почему «коллеги» не воспользовались машиной. Он, правда, не понял, как они его нашли в этом глухом месте. Двое, Вениамин и его напарник, здоровенный мужик в женской кофте, стояли, перегородив переулок. В руках вожака поблескивала монтировка.

– Ну что, коммуняка паршивый, – зло сказал Веня, – всю задницу Егорке вылизал? И зачем тебе наши денежки пролетарские понадобились?

Дорин успел удивиться, что его признали коммунистом, и в тот же момент «Телогрейка» выскочил сбоку и ударил его по голове камнем.

ГЛАВА 16

Били Андрея долго и неумело. Сначала он пытался подняться, но каждый раз его сбивали с ног, особенно опять усердствовал «Телогрейка». Дорин в начале драки поймал того за ногу и, дернув на себя, бросил на асфальт, но бандюган тут же вскочил и тяжелым каблуком наступил Андрею на пальцы. Ладонь пронзила острая боль, и дальше Дорин просто закрывал руками голову, а коленями живот.

Он все старался не потерять сознание, хотя, скорее всего, был не прав. Возможно, если бы он сразу «отпустил себя», позволил ледяному отчаянию добраться до мозга, все кончилось бы гораздо быстрее. А так он сопротивлялся уже не «коллегам», а боли и продержался минут пятнадцать. А потом отключился.

Сознание прояснялось медленно, может быть потому, что возвращаться и видеть белый свет Андрею не хотелось. В последние несколько дней каждое пробуждение опускало, даже скорее сбрасывало, его все ниже и ниже. Он бы не удивился, если бы сейчас очнулся в аду.

А может, так оно и есть? Отвратительная вонь, темнота, грохот и боль, боль во всем теле. Кто-то тряс его так, что болело все, что может болеть. Что не может, просто ныло. Похоже, его подбрасывают на какой-то поверхности, как просеивают сетками песок на стройке. Ничего лучшего для него даже в преисподней не нашлось. Он попробовал опять нырнуть в свое ничто, там было значительно лучше.

Если едешь в метро в первом вагоне и на стекле, ведущем в кабину машинистов, кто-то проскреб дырку в краске, а ты заглянул в нее, то сначала не видно ничего, кроме желтых огней по сторонам туннеля. Затем вдалеке возникает белая точка, она какое-то время висит в воздухе, потом начинает стремительно увеличиваться, приобретать форму, еще несколько секунд – и становится понятно, что поезд подъезжает к следующей станции.

Андрей часто это делал в детстве, садился в первый вагон, пробирался к стеклу и смотрел, смотрел, как появляется вдалеке белая точка.

Несколько лет назад, когда все начали говорить про свет в конце туннеля, у него перед глазами всплывала эта картина. Его (свет в конце туннеля) все ждали, требовали, хлопали друг друга по плечам, доказывали, что вот «он» – уже появился. А Дорин видел его воочию, правда, давно, в детстве.

Сейчас, хотя и нев метро, точка появилась опять. Андрея подбрасывало, как в вагоне на стыках колес, точка появилась, но почему-то не росла. Он ждал, но она не приближалась, а только перемещалась где-то там, вдалеке. Он таращил на нее усталые глаза, но ничего не происходило. «Свет в конце туннеля» виден, но выхода – нет.

– Ну, поздравляю, молодой человек, – услышал он голос, показавшийся ему знакомым, где-то впереди и выше себя, примерно там, где поблескивал «свет».

Дорина опять тряхнуло, боль током прошла по всему телу, и он громко застонал.

– А вот это – не обязательно, – с укором сказал голос. – На ваши вопли представители власти могут пожаловать, а нам они совершенно ни к чему.

Голос точно шел со стороны «света», но не был ни громогласным, ни мощным, ни трубным. Так, обыкновенный тенорок.

«Это все-таки не ангел, – подумал Дорин, – скорее бес или даже бесенок, и я все-таки в аду».

– Ты за мной пришел? – хрипло спросил он.

– Нет. Просто ходил по своим делам, – казалось обладатель голоса чему-то обрадовался, – Сеньке Попугаю тряпки отвозил, и бронзы кусок попался, бюст Ленина бывший, он этот мусор где-то на водку меняет, а я у него книжки забрал. Смотрю, ты лежишь. Думал, мертвый.

– А я – живой? – не понял Андрей.

– А ты не знаешь? – голос мелко захихикал. – Ты же русский человек. Знаешь анекдот? «Изобретен русский тамагочи. В отличие от японского оригинала русский, если его не кормят, не умирает, а только матерится».

«Что тут смешного?» – подумал Дорин. Его опять тряхнуло, и опять он едва не потерял сознание от боли. «Значит, живой», – как-то безразлично подумал он.

– Почему меня все время трясет? – спросил он.

– Потому что у моей тележки одно колесо меньше другого, – назидательно объяснил голос. – Не приспособлена она для перевозки людей, особенно таких серьезных, ты уж извини.

– А почему кругом так темно? – придумал вопрос Дорин.

Он несколько побаивался ответа, вдруг сейчас скажут: «А как, по-твоему, должно быть в преисподней?»

– Вообще-то светло. Светло от фонарей, читать даже можно, – в голосе послышалось почти сочувствие, – просто у тебя лицо кровью залито, глаза стали как щелочки, вот ты и не видишь почти ничего. А тряпочки у меня нет, чтобы тебя протереть, все Семке отдал. Да и вода нужна, а лучше – спирт.

Дорин облизнул губы и почувствовал противный железный привкус. «Действительно – кровь». Он попробовал пошире открыть глаза, но получалось это с трудом. Единственное, что он извлек из своих усилий: «свет в конце туннеля» был отблеском очков, сидящих на носу неведомого «голоса». Дорин поднял руку, чтобы помочь глазам, и охнул от боли.

– Да, да, – сказал голос, – ребра поломаны, на голове несколько ран, руки все в синяках и крови, но вроде – целы.

– А ты – врач?

– И врач немного. За что тебя били-то?

– За…

Андрей задумался – как ответить на такой вопрос?

– Не понравилось, как я работал, – пожалуй, такая формулировка была похожа на правду.

– За это – не бьют, – саркастически ответил голос, видимо, он просто не поверил Дорину, – за это выгоняют и денег совсем не дают.

– Я про «коллег», а не про начальство.

– Тогда понятно. Ударник, значит. Ты сейчас помолчи, будем улицу пересекать, там пост круглосуточный, могут нас с тобой остановить с таким транспортным средством.

А Дорин и не хотел больше разговаривать. Он пытался понять, откуда «голос» знает, что он «ударник», а не «сачок», например? И куда он его везет? На какую-нибудь лесопилку? Чтобы его там разрезали на составные части? Не все еще с ним произошло? Не все катки асфальтовые по нему проехались?

– Куда ты меня везешь? – спросил он.

И тут же получил тычок в бок. Сильный и болезненный.

Через некоторое время голос заговорил снова:

– Ну ты и сволочь. Просил же тебя помолчать пять минут. Лучше было бы в «чудильнике» ночевать?

– Прости.

– Ладно, мы уже почти дома.

Звук колес изменился, похоже, они съехали с асфальта на более мягкое покрытие, землю, наверное. Трясти стало больше, а голос замолчал, слышалось только пыхтение, видно, труднее стало катить.

Потом послышался скрип открываемой двери, и тележка опять пошла по-другому.

– Повезло тебе, молодой человек, – сказал голос устало, – так-то все ничего, травмы у тебя не смертельные, хотя и болезненные, но если бы я на тебя не наткнулся, ты бы ночью замерз. Сейчас ночи еще холодные.

– Я уж два раза на траве спал.

Кто-то недавно так же навязчиво называл его молодым человеком.

– А такой приличный с виду мужчина, – протянул голос иронически, – мне поначалу показался…