Патриция Хайсмит - Игра на выживание
Теперь уже ничто не имеет значения, думал Теодор. Даже его кажущаяся близость к телу Лелии. В его душе воцарились мир и покой, как это бывало, когда он посещал церковь или слушал духовную музыку. И тут он понял, что его уже больше не мучит тот вопрос, что не давал ему покоя на протяжении последних шестидесяти часов и ни на минуту не оставлял его даже во сне: кто её убил? Он обвел взглядом толпу людей, стоявших впереди, и слегка, повернув голову, посмотрел на тех, кто был рядом, пытаясь по выражению их лиц догадаться, не мучат ли кого из них те же самые тягостные думы. Но не заметил ничего подоного. Теодор обратил взор к небу, где кружился одинокий стервятник, не обращавший никакого внимания на кладбищенский покойников, старательно обследуя прилегающее к кладбищу поле в поисках падали.
Из состояния оцепенения Теодора вывел лишь шорох осыпающейся земли, горсть которой была брошена священником на крышку гроба. Снова зазвучали знакомые слова молитвы, произносимой по-латыни, и могильщики споро принялись за работу. В какой-то момент Теодору показалось, что собравшиеся вокруг могилы люди вздрагивают при каждом звуке врезающейся в землю лопаты, но это ощущение быстро прошло. Все стояли неподвижно, и, наверное, каждый был погружен в какие-то свои раздумья, которые, возможно, даже не имели отношения к Лелии, как бы дорога и мила она не была сердцу каждого из них. Венки и живые цветы ложились на свежий могильный холмик, пока, наконец, их ворох не стал выше надгробного камня, стоявшего тут же и ожидавшего окончательной установки. Надгробье Хосефина выбирала самолично; оно представляло собой квадратный белокаменный пестамент, увенчанный скульптурой коленопреклоненного ангела, молитвенно простирающего руки к небу. Подобно священнику, он был одинок и самодостаточен, и Теодору даже понравился этот жест, напоминающий открытые объятия, ибо именно таким было отношение Лелии к жизни. Затем зрелище застывшего в камне безжизненного ангела и осознание предназначение этой фигуры пронзило его в самое сердце, и на глазах у негов ыступили слезы. Он взглянул на суровое, но осмысленное выражение лица Рамона и прислушался к стуку своего сердца, которое словно подстегивало его к действию, пока ещё не стало слишком поздно. Изнасилование - и надругательство на трупом. Теодор думал о том, что он смотрит на преступника. Рамон, выпущенный на свободу мексиканским правосудием, скорее всего, так никогда и не понесет заслуженного наказания. И тут впервые за все время Теодор ясно представил себе, какие нечеловеческие мучения выпало претерпеть Лелии в последние мгновения её жизни. Воображение рисовало перед его мысленным взором ужасающие картины, и он испытал даже какое-то странное удовлетворение, когда в его душе начала подниматься волна гнева и ненависти к её убийце. И в очередной раз взглянув на Рамона, он подумал о том, что это не мог быть никто другой.
Ольга Веласкес коснулась его руки. Люди начинали раходиться. Служба закончилась.
- Взгляните на Рамона, - шепнула Ольга. - Может быть, вам все-таки стоит подойти и поговорить с ним?
Рамон стоял, закрыв лицо руками, а рядом суетился Артуро, пытаясь хоть како-то утешить его.
Теодор изо всех сил стиснул зубы и не двинулся с места. Незнакомая женщина тронула его за руку и что-то негромко сказала. Теодор побрел к своей машине, по пути к которой ему пришло пройти мимо Рамона. Ольга последовала за ним. Три или четыре раза его останавливали какие-то люди, чтобы пожать ему руку и сказать несколько слов собозенования - прямо как если бы он был её мужем.
- Я обязательно напишу вам, - пообещал сеньор с моржовыми усами, пожимая руку Теодору, и неожиданно для самого себя Теодор узнал в нем господина Санчеса-Шмидта, состоятельного коллекционера живописи и почетного попечителя нескольких музеев.
В конце концов Теодор оказался на расстоянии всего какого-нибудь ярда от Рамона. Ему не хотелось разговаривать с Рамоном, но окружающие ожидали от него, чтобы он заговорил с ним.
- Рамон? - окликнул его Теодор.
Рамон поднял на него непонимающий взгляд заплаканных глаз.
- Я хотел поговорить с её родителями. Где они?
Теодор невольно огляделся по сторонам, хотя и не был уверен, что сможет узнать их. С родителями Лелии он виделся лишь однажды, когда приезжал в Веракрус.
Рамон же тем временем уже направлялся к высокому седеющему межчине в черном плаще и миниатюрной женщине, вокруг которых собралось несколько человек. Теодор, мельком взглянув на Ольгу и супругов Идальго, уже дожидавшихся его у машины, поспешил следом за Рамоном и Артуро Балдином. В конце концов, рассуждал он, ему тоже следует переговорять с её родителями.
- Это не я. Я этого не делал, - трагическим шепотом твердил Рамон, обращаясь к скорбящей паре. - Я не хочу, чтобы вы думали на меня.
Теодор получше пригляделся к Рамону, решив, что тот был просто пьян. Но нет, Рамон, напротив, оказался совершенно трез.
- Сеньора и сеньор Бальестерос, - вмешался Теодор, перебивая Рамона. Он обменялся с ними рукопожатиями и учтиво поклонился. - Мы все потрясены случившимся. Я хочу, чтобы вы считали меня своим другом. Ваша дочь была мне очень дорога. - Он осознавал, что его знания испанского языка было не достаточно для такого случая, и фразы получались до неприличия простыми и незамысловатыми. В серых с коричневыми прожилками глазах мужчины - они так были похожи на глаза Лелии - стояли слезы.
- Gracias 1), - только и смог сказать он.
________________________________
1) Спасибо (исп.)
- Я хочу, чтобы вы знали о том, что я невиновен, - продолжал канючить Рамон.
- Ну что, ты Рамон, - быстро отозвался Теодор, - не думаю, что они...
- Они должны мне поверить! - отрезал Рамон, сбрасывая руку Артуро со своего плеча.
- Он переживает больше любого из нас, - извиняющимся тоном пояснил Артуро, обращаясь к родителям, и отец Лелии кивнул, очевидно, желая побыстрее отделаться от столь назойливого собеседника.
- Лелия меня любила, - продолжал Рамон. - Меня ложно обвинили. Вы ведь понимаете, не так ли?
- Да-да, конечно, - поспешно согласился отец Лелии, друзья которого уже тем временем настойчиво тянули его за рукав, пытаясь увести с кладбища.
- Мы все понимаем, - бесцветным голосом проговорила сеньора Бальестерос, как будто ей было совершенно безразлично, кто убил её дочь, и в данный момент имело значение лишь то, что она была мертва. Кроме Лелии у них была ещё одна дочь, но она вышла замуж и уехала в Южную Америку. Так что Лелия была их любимицей.
Рамона же, похоже, подобный исход разговора категорически не устраивал.
- Можно я приеду проведать вас в Веракрус?
Тяжко вздохнув, мать Лелии попыталась соблюсти приличия.
- Ну конечно же, Рамон, мы всегда будем рады вас видеть.
- Вы же верите, что я невиновен, ведь верите, да? - не унимался Рамон, хватая за плечо сеньора Бальестероса.
- Конечно, Рамон, они тебе верят, - сказал Теодор, пытаясь положить конец всеобщему замешательству, хотя в тот момент он и подумал о том, что вряд ли невиновный человек станет поднимать столько шуму, и что, возможно, Бальестерос думают о том же.
- Я обязательно приеду к вам в Веракрус, - пообещал Рамон. - До свидания. Adios 1).
_______________________________
1) Прощайте (исп.)
- Adios, Рамон, - сказала сеньора Бальестерос.
Рамон глядел вслед удаляющейся супружеской чете, и казалось, что он вот-вот снова бросится за ними вдогонку.
Толпа заметно поредела. Теодор и Артуро переглянулись.
- Ты уж позаботься о нем, ладно? - попросил Теодор.
- Si. Делаю все, что в моих силах. Жена мне помогает. Он ведь не спит по ночам.
- Наверное, тяжко ему пришлось в полиции?
- Еще бы! - отозвался Артуро. - Рамон не знает, как разговаривать с полицейскими. Но зато они знают, как обращаться с ним!
Ольга Веласкес и супруги Идальго стояли поодаль и о чем-то переговаривались, то и дело поглядывая на Рамона.
- Что бы вы там себе ни думали, а только я не делал этого! - внезапно во всеуслышание объявил Рамон.
Никто на это ничего не ответил, и даже не сдвинулся с места.
- Тео, ты будешь сегодня у нас? - спросила у него Хосефина. Она устраивала поминальный обед, на который должны были собраться родственники Лелии и несколько её самых близких друзей.
- Вряд ли, Хосефина, надеюсь, вы извините меня, - ответил Теодор.
- Очень жаль. Конечно, я хотела пригласить и Рамона, но, похоже, он немного не в себе. Что ж, не будем о грустном, - сказала она, печально улыбнувшись, и лишь тот, кто был знаком с ней так же близко, как Теодор, мог заметить некоторую холодность её тона. - Adios, Тео.
Теодор склонился над её рукой, а затем удалился в сопровождении Ольги и супруг Идальго.
- Если он этого не делал, то почему ему кажется, что все думают на него? - с некоторым презрением в голосе спросил Карлос Идальго. - Уж лучше бы помалкивал себе...
- Карлос..., - взмолилась Изабель.
- На рузве ты сама не говорила от этом? - возразил жене Карлос, делая неопределенный жест дрожащей рукой, которую он тут же спрятал обратно в карман плаща. - Так что до тех пор, пока он в конце концов не сознается в содеянном... - Карлось презрительно фыркнул. - Он же все действует на нервы! Вот погодите! Он ещё припомнит какие-нибудь мелкие фактики, которыми сам себя и загонит в угод - рано или поздно это случится. К тому все и идет. Не знаю, чего он тянет...
