Павел Саксонов - Можайский — 6: Гесс и другие
Талобелов опять коснулся моего колена:
«Он прав».
«Его… убьют?» — шепотом, словно боясь, что нас услышат, спросил я.
«Кого вы имеете в виду? — уточнил Талобелов. — Клейгельса или Семена?»
«Обоих», — упавшим голосом ответил я.
Талобелов на мгновение задумался, а потом сказал:
«Клейгельса — нет…»
И тут же поправился:
«Вряд ли[43]. А вот жизнь Семена отныне и вправду под угрозой!»
«Что же делать?»
«Вам, — Талобелов издал смешок, — ничего. Вы уже достаточно сделали. А вот нам… впрочем, не обессудьте: я не скажу о наших планах. Довольствуйтесь тем, что план действий на подобный случай у нас, конечно же, есть!»
Но, как оказалось тут же, скрытность Талобелова была ни к чему — Зволянский, не предполагая, что его слышит кто-то еще, говорил весьма откровенно:
«Думаю, вам нужно уехать!»
«Я тоже так думаю, — согласился Молжанинов. — Но давайте хотя бы воспользуемся моим отъездом на общее благо!»
«Что вы предлагаете?»
«Я отправляюсь в Венецию!»
«В Венецию!» — воскликнул Зволянский. И добавил после небольшой паузы: «Вы уверены?»
Молжанинов откусил огурца, прожевал с аппетитным даже из-за стекла хрустом и, плеснув себе водки — жестом он предложил налить и Зволянскому, но тот — тоже жестом — отказался, — проговорил с расстановкой, тщательно выговаривая слова:
«Да, уверен. Нам, Сергей Эрастович, просто не представится другая такая возможность. Еще несколько дней и… вы понимаете!»
Зволянский помрачнел и принялся расхаживать по кабинету.
«Черт бы побрал этого Гесса!» — проворчал он. — «Надо же, как не вовремя!»
Молжанинов пожал плечами:
«Да, всё теперь кувырком. Но если и ехать, то теперь — обязательно!»
«Вы правы! — Зволянский остановился подле стола. — Езжайте!»
«Я бы хотел, — попросил тогда Молжанинов, — чтобы вы проследили за выполнением некоторых моих поручений… по хозяйству».
Зволянский в удивлении вскинул брови:
«По хозяйству?»
«Да. Вам нужно проследить, чтобы кое-какие сделанные мною распоряжения о благотворительных отчислениях не остались невыполненными. Ничто другое меня не интересует».
«Например?»
«Мы — вы это знаете — использовали гимназию Видемана и лично ее руководителя, Павла Александровича[44]. Неудобно получится, если… это останется без благодарности!»
Зволянский прищурился:
«Так ведь никто в гимназии понятия ни о чем не имеет!»
«Ну и что? Любой долг красен только платежом. Я давал на гимназию деньги, помог Павлу Александровичу кое-каким оборудованием…»
«Этим вашим чудо-проектором!»
«Да… и я хочу, чтобы деньги в гимназию продолжали поступать. На случай… э… внезапного отъезда у меня были заготовлены особые счета — как ими воспользоваться, вы найдете в адресованной вам записке…»
«В какой еще записке? Я ничего не получал!»
«Получите!»
«Да не проще ли сказать всё прямо сейчас?»
«Я написал всё загодя, нет смысла повторяться!»
Зволянский усмехнулся:
«Предусмотрительный вы человек, Семен Яковлевич! Ну, нет так нет… Что-нибудь еще?»
«Да». — Молжанинов немного помедлил. — «Если Кальберг…»
Я вздрогнул: вот оно! Кальберг! Но ответ Зволянского меня разочаровал — Сергей Эрастович попросту отмахнулся:
«О Кальберге больше не беспокойтесь. Не сегодня-завтра его схватят либо Чулицкий, либо Можайский. Другого, поверьте, уже не дано. Кальберга можно считать вне игры: он выведен из строя!»
«Вы в этом уверены?»
«Абсолютно!»
Молжанинов хмыкнул:
«Ну-ну… мэтр!»
Зволянский не понял — впрочем, как не понял и я это последнее замечание Молжанинова — и вспыхнул:
«Мэтр? Что вы имеете в виду?»
«Анекдот мне тут по случаю рассказали…» — ухмылка Молжанинова стала откровенно издевательской.
Зволянский нахмурился:
«Что еще за анекдот?» — голос Сергея Эрастовича стал холоден.
Молжанинова, однако, это обстоятельство ничуть не смутило: он уже изрядно выпил, изрядно опьянел и чувствовал себя запанибрата со всем миром.
«Запомните, дети! — Молжанинов начал рассказывать анекдот. — Только полный дурак и невежда может быть уверен в чем-либо абсолютно… Вы в этом уверены, мэтр? — Абсолютно!»
Сидевший рядом со мной Талобелов хихикнул.
Зволянский побледнел.
У меня, замечу, душа ушла в пятки: настолько дикой и невозможной показалась мне эта выходка Молжанинова!
«Милостивый государь! — отчеканил Сергей Эрастович. — Запомните: стараясь меня оскорбить…»
«Ничуть не бывало! — перебил Зволянского Молжанинов и вдруг заговорил с отнюдь не хмельной рассудительностью. — Я всего лишь привлекаю ваше внимание к вполне очевидной и реальной проблеме. Если Кальберг, несмотря ни на что — ни на этого вашего Чулицкого с его ищейками, ни на Можайского, этого любителя домохозяек, — все-таки уйдет, у нас — не только у меня, заметьте! — возникнут крупные неприятности. Если он прежде меня доберется до Венеции, дело можно будет считать проваленным окончательно!»
Зволянский присел на краешек стола, от его обиды не осталось и следа:
«Да, это — правда», — сказал он. — «Тем более что…»
«Конечно, — продолжал, не слушая Сергея Эрастовича, Молжанинов, — у нас еще есть в запасе эта паршивая овца, Некрасов…»
«Да нет же! — воскликнул, теперь уже перебивая Молжанинова, Зволянский. — Нет у нас больше Некрасова!»
Молжанинов так и подскочил и даже выронил из пальцев остатки огурца:
«Как — нет? Что вы такое говорите?»
«Зарезали Некрасова».
«Как — зарезали? Когда?»
«Минувшей ночью».
«Где? Кто?»
«Во дворе гимназии… а кто — неизвестно».
Молжанинов едва ли не зарычал:
«Кальберг!»
«Очень может быть», — нехотя согласился Зволянский.
«Вот вам и Чулицкий с Можайским!»
«Его — Некрасова то бишь — Чулицкий и нашел!»
«Да толку-то от того, что нашел! Зарезанным!»
«Но он нашел и письмо…»
«Какое еще письмо?»
«Самойлову».
Молжанинов тут же умерил пыл:
«Ах, вот как! И что же в этом письме?»
«Всё, как мы и предполагали. Встреча состоялась».
«Черт побери!»
«Да».
В кабинете воцарилась тишина. Зволянский и Молжанинов молча смотрели друг на друга, а чиновники — оба — на них не обращали вообще никакого внимания, разбирая какие-то бумаги и делая из них выписки.
«О чем они?» — спросил я Талобелова.
Старик помялся, но все же ответил:
«Видите ли, Вадим Арнольдович, как и положено в таких случаях — я о революциях говорю, — подполье — лишь видимая часть айсберга. А под водой и кое-что еще имеется!»
«Что?»
«Иностранцы».
«Разведка?»
«Она самая: куда же без нее!»
Я сжал кулаки:
«Так вы еще и в шпионаж вовлечены?»
«Не в шпионаж, — поправил меня Талобелов, — а в борьбу с ним. Точнее, в борьбу с подрывною деятельностью некоторых… гм… наших партнеров!»
«Партнеров? — не понял я. — Каких еще партнеров?»
Талобелов улыбнулся:
«Ну как же! Немцев — наших близких и нам по-домашнему родственных…ах, Вадим Арнольдович, извините!»
Я мотнул головой:
«Неважно… продолжайте!»
«Англичан…»
«И эти?»
«А как же!»
«Кто-то еще?»
«Французы…»
«Да ведь, — изумился я, — мы с ними в наилучших отношениях! Я даже слышал, что ожидается визит…»
«Да-да! — с иронией подхватил Талобелов. — Ожидается. К нам жалует Лубе — самолично[45]! Но что с того?»
«Но ведь это… низко!»
Талобелов хохотнул:
«Когда-нибудь бывало иначе?»
Я поежился:
«Ужас какой!»
«Это, — в тон мне подхватил Талобелов, — еще не ужас. Куда ужасней другое!»
«Что может быть еще ужасней?»
«Польские националисты! — ответил Талобелов. — Вот где настоящий кошмар!»
«Так значит, Кальберг, — я начал прозревать, — из них?»
«Вот именно!»
«И он действует…»
«Из личной ненависти. Да: это — очевидно».
«А за ним…»
«За ним стоят англичане. Как известно, еще со времен Петра великобританцев хлебом не корми — дай поинтриговать против России!»
«А все эти преступления…»
«Как! — воскликнул Талобелов. — Вы всё еще ничего не поняли?»
«Не до конца», — признался я. — «Даже, пожалуй, единственное, что я понял, — это место Молжанинова. Он — получается — Кальбергу никакой не компаньон. Он — подсадная утка. Верно?»
Талобелов посмотрел на меня со смесью насмешки и неудовольствия:
«Э, сударь… — протянул он. — Какая еще подсадная утка? Семен — один из самых отчаянных и мужественных людей, какие только встречались мне на моем веку! За исключением разве что Ивана Дмитриевича. Да-с… Иван Дмитриевич… тот был совсем сорванец!»
