Адам Данн - Реки золота
— Ты правда просто фотограф?
— Да, правда, — немедленно подтвердил Тинделл (явно надеясь получить кое-что на халяву). — Самый молодой из делавших снимки для обложки журнала «Малатион».
— А теперь и для «Раундапа», — говорю я, держа высоко громадный бокал с коктейлем для совместной выпивки. Когда мы с Н сплетаем руки и пьем на брудершафт, раздаются свистки, выкрики, аплодисменты. Мы глядим друг другу в глаза и разражаемся смехом. (Здесь я и обитаю. Это не всегда плохо.)
Н играет моими пальцами, восхитительно трется об меня и ощущает пачку денег в пиджачном кармане.
— Эта выпуклость находится выше той, которой я должна интересоваться, так ведь? — спрашивает она с легкой насмешливой улыбкой.
(Тьфу ты, черт.)
— Скажи, в детстве ты всегда делала то, что тебе велели?
(Понимаю, это звучит натянуто, претенциозно, но поверьте: я обдумывал ситуацию в десятках вариантов, и это единственный, который позволяет ей ответить и вместе с тем дает обоим возможность сохранить лицо. Конечно, она может вызвать полицию, едва выйдя за дверь, но я почему-то не отношу ее к такому типу.)
— Никогда, — незамедлительно отвечает Н.
Кризиса удалось избежать.
Начинается вторая фаза.
Я притягиваю Н к себе и целую, пью сладость ее языка, наши зубы соприкасаются. Совершенно забываюсь (хотя не настолько, чтобы не замечать, как мигают вокруг нас импульсные лампы), и тут баритон, который я не узнаю, произносит:
— Привет, голубки.
Повернувшись на этот голос, сталкиваюсь с недавним прошлым. Это блондинка из бара на Брум-стрит, Владычица животов. Сегодня она в облегающей шелковой рубашке с бретельками, подчеркивающей рельефы рук и плеч, выдающие увлеченную посетительницу спортзала. Нет никакого сомнения: я стою лицом к лицу с единственной и бесподобной ЛА. Бесподобной, потому что не узнал ее по множеству фотографий, которые осмелился сделать в тот вечер. Она нигде не появляется без какого-нибудь первобытного типа. Сейчас с ней существо, являющееся человеком только по названию, неимоверно объемное, кожа загрубелая, глаза широко расставленные, оранжевые, челюсть, созданная для того, чтобы дробить зубами кости.
— Ну? — медлительно произносит ЛА с явным лос-анджелесским акцентом. — Не собираешься нас познакомить?
Я беру себя в руки, чтобы представить их друг другу. Н спрашивает, откуда я знаю ЛА, в глазах у нее замешательство (и еще нечто непонятное).
— Мы познакомились в деловой части города, — говорит ЛА. Чуть поворачивает голову и шепчет что-то своему напоминающему ящера спутнику, тот молча уходит сквозь с готовностью раздающуюся толпу. Я мямлю нечто невнятное о том вечере и быстро вставляю несколько комплиментов. Но ЛА не слушает. Даже не смотрит на меня. Ее глаза холодно устремлены на Н, та не уклоняется от этого взгляда.
Дела с Н шли отлично, но ЛА мне помешала. Я пытаюсь вернуть свою позицию:
— Бизнес определенно идет на лад.
— Это так, — соглашается ЛА, не сводя взгляда с Н. — Скажи своему боссу, пусть научится делиться. Денег достаточно для всех.
Я совершенно выбит из колеи осознанием, что полностью утратил контроль над ситуацией. ЛА только что говорила о бизнесе во всеуслышание, перед совершенно незнакомой женщиной, и это относилось ко мне. Имени Резы не назвала, но упомянула моего босса. Если Н служит в полиции, или кто-то ведет наблюдение за этой комнатой, или снимает сцену на телефон… Верно говорят: ничто так не уничтожает эрекцию, как паранойя.
— Нам нужно бы пообедать вместе, — говорит ЛА Н.
— С удовольствием, — отвечает Н настолько более твердым, чем мой, голосом, что мне хочется плюнуть. Вместо этого я слишком громко смеюсь и начинаю предлагать варианты.
— Обойдемся без тебя, — произносит ЛА с такой ледяной бесповоротностью, что я ощущаю ее в копчике. — Я позвоню тебе, ты привезешь ее сюда, а потом можешь забрать, если захочешь. Дело не в тебе, — говорит она, впервые поворачиваясь ко мне с торжествующей улыбкой. Клянусь, она слышит, как мой болт съеживается.
И с последним взглядом (не сексуальным, в нем скорее желание что-то купить, приобрести) она уходит, скрывается в толпе экзальтированных жаб, два массивных брахиозавра в черных костюмах материализуются возле ее рельефных плеч.
— В чем тут дело? — спрашиваю Н; она не потрясена, но заметно взволнована только что произошедшим. — Ты знаешь, кто она, так ведь? Вы уже встречались раньше? Она тебе что-нибудь предлагала?
— Да. Нет. Нет.
Н стала холодной; женщина, пять минут назад готовая сойтись со мной, исчезла. Верни ее. Пожалуйста, верни. У этой версии Н грубая кожа, жесткий панцирь и шипы. Эта женщина не хочет меня. Она покусывает ноготь большого пальца, потом, махнув рукой и тряхнув головой, словно бы сбрасывает холодность. На ее лицо возвращается румянец; она делает большой глоток коктейля.
— Что только что происходило?
— Не знаю. Что она имела в виду, говоря о твоем боссе?
— Не знаю.
Я хочу продолжить этот разговор, но телефон скачет у меня в кармане словно одуревшая от пако белка. На экране фотография пустого гнезда. Черт! Мне нужно пополнить запас товара. Пока Н скорее всего слабо представляет мою общественную деятельность, не нужно сообщать об этом ей и кому-то, кого она может встретить в жизни. С другой стороны, никак нельзя оставлять ее наедине с таящимися вокруг моими соперниками и, возможно, хищной ЛА, влезшей в это сборище. Хотя я совершенно не знаю, что за игру ведет ЛА — Н красавица, но если ЛА нужна любовница, у нее целая армия штатных девиц, есть из кого выбирать. Что еще может ей требоваться? Сведения обо мне? О Резе?
Положение кризисное. Я отправляю текстовое сообщение по полученному номеру таксисту, возящему сегодня товар. Сообщение появится на телефоне таксиста, который дал ему Реза или кто-то из его подручных, но не окажется на счетчике СГО, установленном во всех такси по распоряжению КТЛ. Я беру Н за руку и говорю, что нам нужно ехать. Это ей не нравится, и это самый короткий вечер, проведенный в «Ефе», но вместе с тем и самый насыщенный, и Н не может пожаловаться, что ей было скучно при таком причудливом развитии событий. Я извиняюсь перед барменами за столь ранний уход. Крис и В не могут отвести глаз от Н, хотя Сонг-хи, кажется, на автопилоте — надеюсь, она больше не колется, — и тут появляется Кайл, явно не ощущающий боли. С ним Дилан, но, судя по беспокойной трезвости, он еще не совершил поездки на такси.
— Чертов смурной африканец, — с улыбкой говорит Кайл, забыв о том, как подействуют его слова на Криса. — Не можешь найти водителей, которые хотя бы говорят по-английски.
Я стараюсь увести эту группу от Криса, он весит двести шестьдесят фунтов и мог бы связать этих мальчишек узлом. Правило Ренни номер шесть: «Относись к барменам дружески, они твоя пехота».
— Ренни, ты уезжаешь? — озабоченно спрашивает Дилан, ему очень хочется остаться здесь. — В субботу я уложил на лопатки этого слишком горячего борца, когда он сделал мостик, и…
— Не волнуйтесь, ребята, — небрежно говорю я, вставая между ними и Н. — Через полчаса от силы вернусь. Позвоню, когда буду готов. Давайте деньги.
Ниже уровня талии, там, куда никто не смотрит, сотни заполняют мои руки.
Если это не отпугивает Н, не отпугнет ничто. Но произошедшее между ней и ЛА как будто беспокоит ее сейчас независимо от бизнеса.
— Может, сменим место? — негромко предлагаю я, беру ее руки и целую их нежную кожу.
Она не отвечает, даже не улыбается. Но смотрит мне прямо в лицо и кивает.
Exeunt.[21]
К счастью, уходя, мы привлекаем к себе гораздо меньше внимания, чем когда приехали, однако спускаться в лифте приходится с одним из моих клиентов, у которого по крайней мере хватает осторожности тискать свою подружку, а не разговаривать со мной. Я не прочь и сам заняться этим, но у Н еще не прошли остаточные эффекты от первого появления в «Ефе». Чтобы привести ее в прежнее расположение духа, придется приложить усилия. Но, как говорится, именно этим я и занимаюсь.
Выходим из грузовых ворот, идем по аллее к Двадцать четвертой улице, под мост. «Додж»-«абердин-ангусская» стоит на условленном месте. Бросаю быстрый взгляд вдоль квартала, вижу «герефордскую» Аруна (сегодня он возит клиентов к девочкам), и тут в машину к нему влезает Луиджи. Я его не заметил наверху — должно быть, он какое-то время был там, принимал свою дозу. Арун отвезет его туда, где Реза устроил на этот вечер бордель, и, возможно, заработает на стороне несколько долларов, продав ему марихуаны. На мой взгляд, это самоубийственно, но Арун думает, что Реза ничего не имеет против. С какой стати? Его операции приносят больше денег, чем мы можем себе представить, потому что работаем порознь и не в состоянии подсчитать общую сумму. Нужно отдать Резе должное: он один мог бы преподавать в школе Стерна всю программу Высшей школы международного бизнеса. У моего таксиста действительно смурное, изнуренное лицо; судя по имени на лицензии (Нгала), он скорее всего африканец. Н слегка напрягается при виде не совсем чистого салона и угрюмого взгляда водителя в зеркале. Меня не смущает, что мы сидим порознь, однако таксист слегка распрямляется, увидев меня. Мы ни разу не встречались, но, вероятно, Реза сказал ему о моей прическе. Я называю свой адрес и говорю: «Vite!»[22] По словам Резы, когда сомневаешься, с африканцами всегда можно объясниться по-французски. Реза немало попутешествовал.
