Леонид Левин - Китеж уходит под воду (Исповедь мертвецов)
Наверняка проклятого неверного ужаснула "средневековая восточная жестокость". Как же, великая западная цивилизация с ее Женевскими конвенциями, гуманизмом, правами военнопленных. Докторишку бы в Афганистан, на недельку. Постажероваться. Научился бы живо шкуры с живых стягивать. А не смог, с самого стянули бы, не поморщились, оставили полудохлого на радость стервятникам. Слова упрека не услышал бы Строитель, понимал, - нужен. Подумал весело, докторишке домой сообщили бы, погиб исполняя врачебный долг... Что поделаешь и врачей убивают вражеские пули. Русские... - они такие варвары...
Машина притормозила, вошла в крутой поворот, протиснулась чуть не обдирая брезент тента в малозаметную расщелину, уводящую с основной дороги. Строитель устроился поудобнее. Половина пути пройдена. А жизнь? Какая часть жизни осталась за плечами?
Вот он совсем маленький, спасается у мамы на коленях от преследовавших его старших мальчишек. Они сидят на веранде огромного дома, вмещающего всю большую семью отца, его жен, наложниц, детей. С веранды видно море. Вокруг дома ухоженный, безмерно любимый им парк, в котором знакомо каждое деревце, самый малый кустик, где масса тайн и неведомых врагам убежищ.
Открывается дверь и на веранду выходит самый дорогой человек в мире, самый сильный, самый смелый, умный и благородный - его отец. Благообразный, с густой, чуть прореженной сединой бородой, положенной правоверному мусульманину, в белоснежных, так красиво ниспадающих потоками складок, одеждах, чалме. Благоухающий прекрасными запахами, словно цветы в саду. Мудрый и знающий отец, своими руками создавший этот мирок, заложивший основу благосостояния семьи. Без образования, без денег сумевший в чужой стране создать процветающую строительную компанию с самым современным, первоклассным западным оборудованием.
Конкуренты скаредничали, набирали ленивых, грязных, неквалифицированных рабочих их отсталых стран Северной Африки. Платили, естественно, гроши, но и работа шла по восточному неторопливо, качество то же оказывалось соответствующим среднему местному уровню, характеризуемому одним словом "Сойдет!".
В фирме отца, наоборот, работали немногочисленные профессионалы, хорошо оплачиваемые, старательные, спорые, вооруженные лучшей из возможной техникой. Отец, хоть и слыл правоверным мусульманином, но любил Запад за его деловитость, преклонялся перед техникой. Обожал летать и даже купил собственный самолет. Доверил жизнь пилоту-американцу, неверному. Дружил даже, доверял, а зря. Проклятый иноземец убил отца. Разбил вместе с белоснежным изящным, словно полированная игрушка, аэропланом. Разве сможет он забыть бесценную кровь на белом крыле?
Впрочем, кто знает, чью тогда видел кровь. Пилот ведь погиб вместе с пассажиром. Комиссия единогласно пришла к мнению о неисправности двигателя, но он теперь уже никому не верил. Считал, что неверные, руками американца самоубийцы, отомстили отцу за благочестие, за крепкую веру, милосердие. За то, что именно его фирме доставались наиболее важные, выгодные заказы.
Отец всегда был ласков к нему, баловал подарками, играл в редкие свободные минуты, качал на коленях, а подрос, сажал по правую руку. Направил на учебу, настоял, дал хорошее образование, выучил на инжинера-строителя, продолжателя своего дела. За то и нелюбим стал сынок бывшей наложницы многочисленными братьями и их матерями. законными женами отца. Мать, смуглая, стройная красавица, украшенная бесчисленными, нежно перезванивающими при движении рук, браслетами, происходила из совсем бедной, незнатной семьи, проживавшей на северо-западе Африки. В дом отца действительно попала наложницей, почти рабыней. Но полюбила хозяина, приникла к нему душей и телом. Отец оценил искреннюю любовь, выделил, приблизил. Сделал законной женой.
Братья исподтишка, боясь отцовского гнева, постоянно обижали и унижали его. Возможно завидывали, ведь рос он красивым, стройным, высоким, разве чуть более смуглым. чем отец. Шипели вслед злобно, - "Презренный раб, сын наложницы!". Не давали свои игрушки, не приглашали в общие игры. Впрочем игрушек ему хватало, а играть всегда интереснее с мамой или отцом.
Так сформировался характер, не угрюмый, но замкнутый, не открытый к общению, но скрытный. Потому видно в школе его тоже сторонились... так и прошло детство одинокое, словно у льва одиночки. Именно в школе он впервые всерьез обратился к Богу, видя только в нем опору и надежду.
Стоит ли удивляться? Всякий парий, любой изгой стремится найти в религии убежище от повседневных мук, успокоение и надежду. Пока другие сверстники проводили время в развлечениях, на кортах, в конюшнях, он сидел за Кораном, зачитывался священной Книгой. Не только складывал слова в строки, но продумывал изученное, пропускал каждую суру не только через мозг, но и сердце. И откликнулась Книга, открыла ему сокровенное, нашел в ней ответы на мучавшие по ночам вопросы.
Мальчишки донимали, вопили, - "Мулла! Мулла! Вон идет маленький мулла!". Презирали за излишнюю, по их мнению, напускную, неискреннюю религиозность. Он считал это за честь, не обижался на неразумных, но ненавидил насмешников.
Пришла пора и отец, благословив, отправил сына учится в далекий город Париж.
Он вошел в мир неверных с душей полной боли и сомнений. Только горячая любовь и безмерное уважение к отцу удержали от сильного побуждения бросить все и вернуться под отчий кров. В аэропорту пересадки, уже не арабском, но еще и не западном, вознамерился сесть на обратный самолет, предвкушая сладкий момент встречи с мамой, как уткнется, словно несмышленый малыш, в колени отца вымаливая прощение. Только усилием воли не позволил себе подобного отступления от предписанного.
- О, сколь отвратно оказалось , - Вспоминал Строитель, открывшееся зрелище вертепа разврата, безнравственных одежд, обнаженных женских лиц. плеч и ног, безбородых мужских лиц. Забыв скромность и предписанное Шариатом поведение, многие из тех смиренных и достойных женщин, что летели вместе со мной, уже в салоне самолета посмели открыть лица, измазать губы кровавой помадой, а во время пересадки сменили наши традиционные одежды на маленькие, все открывающие, платья. Боже, покарай их!
- Я не мог найти себе места, ибо необоримое сладострастие, витавшее в воздухе, окутало меня, возбудило и страсть питавшая его не находила выхода. Преодолевая искусс пришлось запереться в туалете, а затем, не отрывая глаз от знакомых страниц читать весь оставшийся полет священную Книгу, замаливать грех.
Выйдя из самолета в помещении аэропорта ЛэБуржэ, Строитель окунулся с головой в совершенно иной мир. Мир оглушающий звуками, ослепляющий яркими красками, раздевающий взглядами женщин, обливающий холодным презрением мужчин. Даже язык, который изучал под руководством лучших наставников с раннего детства, показался соврешенно другим, незнакомым, абсолютно непонятным. Он легко читал высвечивающиеся на бесчисленных табло объявления, рекламу, но все произносимое людьми абсолютно не воспринимал. И Строителя, с его безупречным, грамотным языком, окружающие, удивленно пожав плечами, не понимали.
Позже это прошло, но в начале был шок. Культурный, языковый... и осталась на всю жизнь затаенная нелюбовь к непонятному, а следовательно, чужому обществу. Удивленный и растерянный, с крокодиловой кожи чемоданом в одной, с Кораном в другой руке вошел Строитель в новую жизнь.
Таксист, местный униженный араб, довез его до заранее снятой отцом квартиры, расположенной недолеко от Университета, в престижном современном доме, помог занести вещи, поблагодарил за более чем щедрые чаевые и удалился. Строитель остался один.
Робкий, стеснительный, смуглый высокий юноша в традиционной арабской одежде начал занятия на строительно-инженерном факультете. Слово отца - закон. Это вдохновляло. Ходил на лекции, не пропускал ни слова, учился. Слишком часто ловил на себе призрительные взгляды модных парней в джинсах, в костюмах, презирающих не за слабый разум, не за плохие знания или полное отсутствия таковых, а только за облик, за внешний вид.
Отметины презрительных мужских глаз горели на лице словно пощечины, застывали пеной плевков. Женские взгляды - липкие, раздевающие, оставляли незримые следы алой помады, пота, невостребованного плотского желания, низменной любви с экзотической восточной личностью.
Именно тогда поставил себе Строитель тяжелейшую задачу - стать, во имя Аллаха, не одним из лучших, о нет, но самым лучшим. Оказаться при выпуске впереди всей цепочки одинаково одетых в синии мантии-балахоны выпускников, в белой, овеянной традициями Ислама одежде. Пусть теперь попробуют злословить, пусть попытаются метать презрительные взгляды. До тех пор, однако, прийдется снять и спрятать в стенной шкаф привычное одеяние. Он еще раз перечитал Книгу и понял допустимость и богоугодность задуманного.
