Марина Серова - Сдержать свое слово
Вспомнились почему-то слова Паниковского: «Пилите, Шура, она золотая». Но свобода сейчас для меня была дороже золота.
Сколько времени прошло — не знаю. Помню только, что одержимо подгоняла себя: давай, Танечка, давай, еще немного, еще чуть-чуть…
Когда, наконец, последняя веревочная нитка была перерезана, я нетвердым шагом направилась вперед — искать выключатель.
Вспышка света ослепила так, что пришлось прикрыть глаза рукой. И тут я заметила — мои руки испещрены мелкими ссадинами и кровоподтеками. Еще я увидела, как полчища тараканов побежали врассыпную, от чего у меня сразу зарябило в глазах. М-да… На редкость грязное местечко.
Когда глаза немного свыклись с освещением, которое вызвало новый приступ головной боли, я направилась в кладовую, мимоходом заметив, что часы, стоявшие на холодильнике, показывают половину четвертого. Щелкнула задвижка, и дверь уперлась во что-то мягкое. Заглянув за нее, увидела распростертую на полу до безобразия тучную женщину, которая не пошевелилась даже от удара двери. В кладовке воняло кислятиной и давно немытым телом.
Нет. Эта женщина совсем не то, что я надеялась, найти. Я пощупала у Лидочки пульс, который оказался вполне ритмичным. Реакция зрачков почти соответствовала норме. И я разозлилась: надо же, эта квашня готова была умереть только потому, что очутилась на полу в запертой кладовке!
Охаживая ее ладонями по щекам, я заодно возвращала к жизни свои невыносимо болевшие руки. Раздался слабый стон, после чего писклявый голос жалобно произнес:
— Что со мной?
У Лидочки во рту, похоже, наблюдался крайний дефицит зубов, отчего нужно было приложить усилие, чтобы разобрать то, что она говорила.
Длинные, до пояса волосы, выкрашенные в какой-то жуткий малиновый цвет, лоснились от грязи. Как можно так запустить себя еще не старой женщине? Подчинившись моим приказам встать, она с большим трудом оторвалась от пола. Я прошла от кладовки дальше по коридору с целью разведать, где в этой квартире можно занять горизонтальное положение.
Почти у самого порога обнаружила на полу собственный паспорт, удостоверение сотрудника прокуратуры и пустой бумажник. Подобрав свое имущество, я зажгла свет в комнате.
Крайняя запущенность помещения в сочетании с разбросанными повсюду вещами производила удручающее впечатление. В квартире была еще комната, но в нее я заходить не стала. Моих сил осталось совсем немного, и я в изнеможении опустилась на диван. Следом за мной в комнату вошла хозяйка и с криками бросилась к старому коричневому пальто, валявшемуся посредине. Обшарив его карманы, она принялась выть, в буквальном смысле этого слова, раскачиваясь из стороны в сторону. Время от времени к вою примешивались крики:
— Украли!.. Все деньги взяли, сволочи!..
— Сколько их было? — отстраненно спросила я.
— Одиннадцать тысяч рублей! — продолжала стонать хозяйка. — Всю жизнь копила!
«На что? — мелькнуло у меня в голове. — На мраморный обелиск, который поставят на твою могилу?»
Мне нестерпимо хотелось спать, моя больная голова требовала покоя. Я молча встала и перешла в другую комнату, где меня приняла в свои объятия грязная кровать. Забыв о своей повышенной брезгливости и несмотря на отвратный запах, исходивший от жесткого покрывала, я тут же отключилась.
…Кажется, я больна. Меня трясет, как в лихорадке, и какой-то могильный холод вокруг…
— Гражданка, предъявите ваши документы!
Меня трясли, как спелую грушу, но не так-то просто было вырвать меня из небытия, в которое я провалилась. Наконец я села на кровати и поняла, что сильно замерзла. Потом я долго соображала, где нахожусь и почему надо мной возвышается довольно пожилой старлей в милицейской форме. Когда вспомнила про вчерашнее, снова ощутила себя разбитой и невыспавшейся.
— Что надо? — неласково спросила я у представителя закона, взявшись руками за свою больную голову.
— Документы, — настойчиво повторил он, не сводя с меня изучающего взгляда.
В дверях маячила бесформенная масса Лидочки. Я протянула милиционеру паспорт и на редкость терпеливо для моего теперешнего состояния выждала, пока он скрупулезно все изучит. Удостоверение я предпочла оставить при себе — «корочки» из моего арсенала не предназначены для демонстрации представителям правоохранительных органов.
— Как вы здесь оказались? — все тем же тоном спросил старлей, возвращая мне документы.
— Завелась. Как домовой.
Участковый никак не отреагировал на мою шутку. Бедный, усталый мент. У него, наверное, внуки уже в школу ходят, а он все в старлеях числится.
— Пройдемте в участок для дачи показаний.
— Послушайте, уважаемый, — я начала заводиться, — вчера в этом доме меня стукнули по голове, отобрали все деньги, куртку и ботинки. Неужели вы думаете, что я буду в ноябре месяце разгуливать по улицам босиком и в одном джемпере?
Старлей задумался.
— Поехать все равно придется. Хозяйка одолжит вам какую-нибудь одежду, — он бросил многозначительный взгляд на Лидочку.
Та взвилась, как от укуса.
— Хорошенькое дело! Мало того, что она проникла в мой дом, спит на моей кровати, мне же еще и одевать ее! Вы проверьте, товарищ милиционер, может, это она мои деньги присвоила…
Старлей и моргнуть не успел, как я уже держала эту рыхлую тетку за шиворот. Я спасла ей жизнь, а она смеет обвинять меня в воровстве!
— Запомни, кусок несвежего мяса, если бы не я, ты разложилась бы в запертой кладовке!
Лидочка от страха закатила глаза и застонала:
— Инсулин… Мне нужно вколоть инсулин…
А старлей пытался ослабить мою хватку, угрожая ответственностью за противоправные действия. Но даже мужчине затруднительно было разнять мои руки, так я разозлилась. Я разжала их сама, когда сочла инцидент исчерпанным.
— Займитесь больной, — скомандовала я участковому, — а мне нужно позвонить.
Длинные гудки долго били в мою барабанную перепонку, но в конце концов в трубке послышался знакомый голос.
— Гриша, ты должен мне помочь, — как ни странно, довольно твердо произнесла я.
— Танюх, это ты, что ли? Опять у тебя разногласия со спокойной жизнью?
— Слушай внимательно. Сейчас я перешлю тебе факсом на главпочтамт копию своего паспорта. Ты сразу же мчишься туда и забираешь ее. Затем так же быстро едешь в аэропорт и покупаешь мне билет на сегодняшний самолет Омск — Тарасов. Положи его в конверт и вручи стюардессе, которая будет лететь сегодня самолетом в Омск. Жди меня в аэропорту с рейсом, указанным в билете. — Я посмотрела на часы, стоявшие на холодильнике в кухне: они показывали десять минут десятого. — Самолет из Тарасова в Омск вылетает в двенадцать, ты успеешь.
— Погоди, — медленно соображал Григорий, — ты что, в Омске?
— Гриша, радость моя, я в Омске. И не нужно больше вопросов. Как прилечу, все расскажу. Ты сделай только, как я прошу. Ладно?
— Хорошо. С тобой все в порядке?
— Ну, если я еще помню тебя и твои координаты, то жить буду.
Услышав в ответ довольное урчание, я положила трубку. Обернувшись, наткнулась на старлея, стоявшего за моей спиной. Он считал своим долгом проконтролировать мой звонок. Участковый уже открыл было рот, чтобы дать очередное распоряжение, но я его перебила:
— Вначале вы отвезете меня в больницу, где мне сделают рентген. У меня жутко болит голова, вам понятно?
Стоны, раздававшиеся из зала, становились все сильней. Мы вошли и увидели Лидочку, лежащую на диване. Грудь ее высоко вздымалась, голос хрипел.
— Мне плохо, вызовите «Скорую», — еле слышно попросила она.
— Диабетический приступ, — предположила я и вновь подняла телефонную трубку.
* * *Спустя полчаса наша троица уже тряслась в старом «рафике» по дорожным рытвинам.
— Вы что, теперь будете меня все время конвоировать? — задала я старлею вопрос, глядя на свои ноги в грязных дырявых тапках, которые мне пришлось надеть. Вся Лидочкина обувь была меньше моей стопы размера на два, поэтому тапки — единственное, что хоть как-то держалось на моих ногах.
— Работа такая, — пробубнил мент. — Вы же удерете в свой Тарасов, и дело с ограблением повиснет…
— Не волнуйтесь. Оно все равно повиснет, даже и с моими показаниями, — пообещала я ему.
Лидочка лежала на носилках. Ей сделали укол, и теперь она молчала, только дышать продолжала все так же тяжело.
Рентген моей головы показал, что обошлось без сотрясения, и я облегченно вздохнула. Но если бы кто-нибудь узнал, что я пекусь о своем здоровье не ради себя, а только из-за боязни, что может приостановиться расследование, то выразительно покрутил бы у виска. Да, я одержимая. И знаю это. Сейчас мне необходимо найти Антонину и выяснить причину, по которой она отравила Коврина. В данный момент это волнует меня гораздо больше собственного здоровья.
