Эльвира Барякина - Рыба в чайнике
— Он тебе записку оставил. Еле отвоевала у Поручика…
Лиля пробежалась глазами. Посмотрела на Галю, потом опять на записку.
— А знаешь, — произнесла она вдохновенно, — Ванечка-то у меня — гений!
Она уже знала, что и как будет происходить на вечеринке. Осталось только найти где-нибудь штук двадцать карманных фонариков. Итак, полная темнота, будоражащая музыка, и вдруг во мраке вспыхивают яркие лучи…
Позабыв и про Ржевского с Борисом, и про предстоящие зачеты, она пошла к себе, на ходу обдумывая детали. Галя смотрела на этот профессиональный кретинизм и качала головой. На их счастье «фиников» они так и не встретили. Добравшись до своей комнаты, девушки закрылись и на всякий случай завесили дверь одеялом, дабы из коридора не было видно, что у них горит свет.
* * *Татьяна Матвеевна Коровина служила дежурной по этажу в гостинице «Прибой». Ее жизнь была трудна и одинока: маленькая зарплата, большая ответственность за ключи от сорока номеров, бывший муж-алкоголик и двоечник Вадик.
Когда-то Вадик Коровин был прелестным толстым малышом с челочкой и бантом на груди. Теперь же его волосы торчали в разные стороны, штаны вечно оказывались либо грязными, либо порванными, а поведение грозило «вторым годом». Соседки по подъезду утверждали, что ее сын — хулиган, что он пишет на стенах матерные слова, плюет семечки и поджигает газеты в почтовых ящиках, а значит место Коровина — в детской комнате милиции. Татьяна Матвеевна от этого плакала и винила во всем мужа. Она не хотела, чтобы ее сын вырос преступником, она хотела, чтобы он стал порядочным человеком.
Вчера было родительское собрание. Оказалось, что от ее Вадика страдает не только она сама, но и весь педагогический состав школы. Почти всех детей хвалили, а про ее сына сказали, что у него существует два дневника: один для учителей и двоек, а другой — для мамы, в котором какой-то школьный гений мастерски подделывает подписи всех педагогов и ставит вместо двоек троечки. Кроме того, папа Муравьедовой заявил, что Вадик засунул в портфель его дочки чучело ежа из кабинета биологии и попросил, чтобы их немедленно рассадили. Было ужасно стыдно.
Дома Татьяна Матвеевна долго говорила с сыном, а потом еще дольше плакала, запершись в ванной. Разговоры на Вадика не подействовали, а вот материны слезы все-таки пробудили намерение чуть-чуть поучиться. Он клятвенно заверил маму, что вечером не пойдет гулять с пацанами, а будет учить уроки. Но Татьяна Матвеевна, желая проконтролировать сей процесс, велела приходить с учебниками и тетрадками к ней на работу.
…Вадик сидел за колченогим полированным столиком в маленькой комнатушке для служебного персонала и смотрел в окно. В окне светилась лампочками уличная елка, и ездили машины. Он уже сто раз пожалел о данном обещании, но отнекиваться было поздно. Иначе мама опять примется рыдать. Она была единственным человеком, которого Вадик любил, поэтому, когда она плакала, ему тоже мучительно хотелось реветь.
Вообще-то он уже прочитал параграф по истории и еще в школе списал алгебру у Муравьедовой, отдав ей за это отличный белый ластик. Осталось самое трудное — сочинение на тему «Что выбирает мое поколение». Коровин никак не мог придумать, чего же такого оно выбирает, да и вообще не был уверен, входят ли в него Муравьедова, Санька Филин, куривший собранные на остановках бычки, или, к примеру, Слон — толстый мальчишка из соседней квартиры, которого родители заставляют играть на виолончели. Все это было расплывчато и непонятно, и несчастный Коровин совершенно не знал, что ему писать.
Татьяна Матвеевна оторвалась от обернутого в газетку романа «Страсть негодяя», которым зачитывался весь женский персонал гостиницы, и с подозрением посмотрела сначала на сына, а потом на его тетрадку.
— Ты почему уроки не учишь? — тихо спросила она. Вадик просто почувствовал, как у нее похолодело в груди от несбывающейся надежды.
— Я учу! — торопливо заверил он. — Но я не знаю, что писать. Вот, мам, скажи, что выбирает мое поколение?
Она сняла очки и взглянула на сына невооруженным глазом.
— Это по какому предмету вам такое задают?
— По литературе!
Татьяна Матвеевна растерялась: в ее пионерской юности сочинений на такие темы никто не писал. А если и писал, то она про это забыла. Да и дети сейчас пошли не понятно, в кого. Откуда ей знать, что выбирают эти балбесы? Вспомнив директора школы Светлану Захаровну, она сказала:
— Нужно выбирать правду и труд.
Потом вспомнила своего мужа и добавила:
— И трезвый образ жизни.
Коровин скривил губы и посмотрел на нее снисходительно. Та заметила и обиделась.
— А не хулиганства всякие! — воскликнула она, зачем-то срываясь на высокие тона. — А то что у тебя в дневнике написано? Объясни, за что ты мать позоришь?
В дневнике для учителей и их двоек сообщалось: «Ел на уроке математики рыбу и кидал в одноклассников костями».
— Но я же хотел попасть в мусорное ведро! — попытался оправдаться Коровин, а сам подумал, что тому гаду, который показала маме этот дневник, он еще отомстит.
— Хватит отвлекаться! — прикрикнула Татьяна Матвеевна.
В этот момент в дверь служебного помещения для дежурных по этажу вошел постоялец из тридцать шестого номера по имени Марко Бродич.
— Вечер добрый! У меня опять свет отключили.
Татьяна Матвеевна спохватилась, заахала и засуетилась. В этом проклятом номере свет вырубали минимум раз в неделю. Почему во всей гостинице оставалось светло, а там — темно, объяснить не могли даже электрики. Они каждый раз что-то подкручивали, подвинчивали, свет загорался, а потом снова пропадал.
На вид Марко было чуть больше двадцати лет, но Татьяна Матвеевна сразу поняла, что очень его уважает. И угораздило же его поселиться именно в этом номере!
Она кинулась к телефону, чтобы позвонить электрикам, но у них никто не брал трубку. Видно, опять проклятый Валерка дымил на лестнице. Татьяна Матвеевна накинула на плечи серый пуховый платок.
— Ой, вы подождите пожалуйста пять минуточек! Я только до них добегу, а то никак не дозвониться! Посидите пока здесь… Чтоб не в темноте-то…
Марко кивнул, думая о чем-то своем. Вообще-то ему надо было составить пару отчетов… Но делать было нечего, поэтому он опустился на край дивана и принялся ждать.
В другом конце комнаты за столом сидел мальчик лет двенадцати в жилетке, сделанной из старого школьного пиджака. По всей видимости, это был сын дежурной по этажу. Чувствовалось, что ему неприятно глядеть, как его мама суетится из-за совершенно постороннего дядьки.
— Что делаешь? — спросил его Марко, чтобы разрядить обстановку на время ожидания.
— Сочинение пишу, — хмуро отозвался Вадик.
Марко было видно, что в его тетрадке ничего не написано. Очевидно, уроки у мальчишки не клеились.
— Не сочиняется? — посочувствовал он.
Коровин кивнул.
— А что хоть задали?
Вадик не был уверен, что этот дяденька может помочь ему, но все-таки ответил:
— «Что выбирает мое поколение».
Марко пожал плечами.
— Интересно… И что оно выбирает?
— Да откуда я знаю! Ничего оно не выбирает! — рассердился Коровин. Похоже, что дело с сочинением было абсолютно безнадежным.
Марко задумался. Оказалось, что проблема со светом в его номере еще не самая глобальная во вселенной. Кому-то вот надо провести анализ поколения…
— А ты, — посоветовал он, — напиши, чего сам выбираешь.
Коровин задумался, но так и не смог ничего вспомнить.
— Ты же все время думаешь, чем тебе заняться: телик посмотреть или в хоккей поиграть, так ведь? — предположил Марко, чувствуя, как в нем пробуждается педагогический инстинкт.
— Ну, да… — неуверенно отозвался Коровин.
— Вот и пиши!
Вадик на мгновение растерялся.
— Так и писать про телик и хоккей?
— Да. А еще напиши… Вот кем ты хочешь стать?
Коровин покраснел и смущенно выдал:
— Гинекологом. У нас все пацаны в классе хотят, — заметив изумление собеседника, пояснил он.
Несколько мгновений Марко размышлял, а потом все же поинтересовался:
— А ты хоть знаешь, чем они занимаются?
Коровин покраснел еще сильнее.
— Ну, известно чем…
Марко решил не углубляться в гинекологию.
— А я в твоем возрасте хотел быть разносчиком пенсий, — сказал он.
Мальчишка оживился.
— Зачем это?
— А у нас географичка была — каждый урок спрашивала и всегда придиралась к моему внешнему виду. Вот я и думал: она состарится, а я-то к тому времени вырасту и устроюсь пенсии разносить. Всем хорошим старушкам разнесу, а ей нет!
Коровин оценил гениальность плана и развеселился.
— Тогда я тоже буду это хотеть! — заявил он, представляя старую Светлану Захаровну, обделенную пенсией. Но тут он вспомнил, что такое в сочинение не внесешь, и его радость пошла на убыль. — Только я это писать не буду.
