Елена Гайворонская - Игра с огнем
– Постой, – девушка перехватила его вытянутую руку, – признайся честно: ты это предложил не для того, чтобы просто переспать со мной?
– За кого ты меня принимаешь?! – уязвленно вскинулся Марк.
– За мужчину… – виновато улыбнувшись, Анна чуть склонила голову к плечу, вновь сделавшись похожей на цветок.
– Меня это вообще не интересует. К тому же ты еще совсем ребенок.
– Я не ребенок, – обиделась Анна, – мне восемнадцать, между прочим.
– Ну, извини, старушка. – Улыбнулся в ответ, сам удивляясь, насколько легко и спокойно он чувствовал себя в компании новой знакомой.
– Ты – гей? Так бы сразу и сказал. У меня свободные взгляды.
– Поздравляю. Но вынужден тебя разочаровать. Я не гей.
– А-а, – протянула Анна, приложив ладошку к губам, и в ее зрачках отразилась сочувственная скорбь. – Понимаю… У тебя проблемы с этим…
Марк почувствовал, как кровь предательски прихлынул к щекам.
– Ты не слишком много понимаешь для своего возраста? – пробормотал он.
– В своем возрасте я первый раз вижу взрослого дядю, краснеющего, как маленькая девочка.
– Да… – покачал головой Марк. – Я вижу: ты и впрямь не пропадешь на этой остановке. Спокойной ночи.
– Эй! – воскликнула она возмущенно. – А как же я?! Сперва приглашаешь, а потом… Ну и ступай к черту, – обиженно надув губки, Анна вытащила сигарету.
– Брось эту гадость. Пошли. – Марк взялся за ее сумку. – У тебя тут что, кирпичи?
– Не командуй. Ты не мой отец. Все свое ношу с собой. – Взъерепенилась девушка, упрямо вздернув остренький подбородок, но сигареты убрала.
– У тебя есть отец?
– А как же! И мамочка и папочка. Полный комплект, – в ее голосе послышалась неожиданная горечь. – Только не надо о грустном, ладно?
– Хорошо, – промолвил Марк, вновь почувствовав боль, поднимающуюся из глубины прожитых лет. Ему невыносимо было думать, что эта славная непослушная девочка тоже может в кровь изрезать свое сердце о невидимое, но острое стекло… Но он ничего не может поделать, потому что сам балансирует на зыбкой грани между миром призраков и тех, кому только предстоит в него войти… Между…
Старая дверь отворилась с противным ворчливым скрипом. Рука привычным жестом нашла выключатель.
«Щелк!»
Привычным? Он не был здесь двадцать один год, но его руки помнят это простое механическое движение. А что если…
Пронизывающий холодок колючим ежом прокатился по позвоночнику, растворившись под коленями…
– В чем дело? – спросила Анна.
Ее звенящий голосок вернул Марка к реальности.
– Все в порядке. Просто я не был здесь очень давно.
– Где у тебя кухня?
Она бесстрашно ступала по крякающим половицам, не обращая никакого внимания ни на шорохи, ни на скрипы, заражая своей детской непосредственностью. Наверно, она была чересчур молода и не научилась бояться. И мрачные призраки постыдно отступали перед юной дерзостью.
– Ты можешь тут хозяйничать, – тихо сказал Марк, не переступая порога. – Только холодильник пуст. Разве, Галина что оставляла… Вот там, на полочке, должен быть чай. Раньше был…
– Есть, – сказала Анна. – Ты собираешься ужинать в коридоре?
Все, как раньше. На своих местах. Точно дожидалось его все эти годы. Та же старая банка для чая с полустертым индийским слоном. Марк лихорадочно обшарил взглядом кухню. Соль. Сахар. Перец. На тех же местах. Та же мебель. Прошлое не ушло. Оно затаилось и выжидает…
Покачнувшись, Марк осел на шаткий табурет.
– Что ты волнуешься? – спокойно произнесла девушка, доставая из сумки сэндвичи, молоко, кофе в пакетиках. – Видишь, все есть. Мы же работники сферы питания.
– В бистро взяла? – Марк невольно улыбнулся.
– Ага. Надеюсь, ты не расскажешь Галине? Вдруг она завтра меня уволит? Надо же будет что-то есть. – Она рассмеялась, точно встряхнули бисер в хрустальном бокале. Колыхнулись лепестки волос.
«Эта девочка – вот реальность. До нее можно дотронуться. Она двигается так, словно все здесь ей знакомо…
Как Марианна… Нет. О, Боже…»
Он сдавил пальцами виски.
– Голова болит? – Участливо спросила Анна. – На, ешь. – Она протянула сэндвич. – Где у тебя чайник? А, вот он.
Чайник был новенький. Черного цвета. С длинным шнуром и надписью сбоку. Наследство неизвестных квартирантов или подарок Галины. Марку вдруг стало легче. Можно выбросить старые банки, поменять мебель… Жаль, что нельзя изменить вечер. Один час. Одно мгновенье. Всего одно. Из тридцати девяти лет…
– Что это у тебя?
– Где? – очнувшись, он проследил за направлением ее указательного пальца.
– На руке. Шрам. Откуда?
Он не стал смотреть, потому что знал, о чем она спрашивает. Есть расхотелось вовсе. Марк бросил сэндвич на тарелку и спрятал руки под столом, буркнув:
– Оттуда.
Их взгляды встретились.
– Извини, – сказала Анна. – Я больше не буду задавать вопросы. Разве, последний: где у тебя нож?
– Какой нож? – вздрогнув, пролепетал Марк.
– Обыкновенный. Приспособление для резки. Слышал о таком?
«Да, наверно, это смешно».
– Нет, – быстро проговорил Марк, – у меня нет.
– Не может быть, чтобы в доме не было ножа, – уверенно заявила Анна, поочередно выдвигая ящики стола.
– У меня – нет, – упрямо повторил Марк.
Тогда нам придется грызть колбасу зубами. А, вот, нашла, – она с торжествующим видом продемонстрировала…
Тот самый… Отвратительный тесак с бугристой ручкой и широким острым лезвием… Один из признаков его ночных кошмаров…
Нет, того ножа больше нет. Его забрала милиция. Двадцать один год назад…
– Пожалуйста, убери…
– У тебя аллергия на ножи?
– Наверно…
Пожав плечами, Анна бросила нож обратно в ящик. В ресницах притаилась настороженность.
– Слушай, – сказала она, прикусив губу, вымученно улыбнувшись, – пожалуй, я пойду…
Он почувствовал, что она боится. Его. Идиот. Надо было одному прийти сюда, наглотаться таблеток и лечь спать. И не пугать нормальных людей. Может быть, повезло бы не проснуться…
«Ты ведь мечтал умереть свободным, разве нет? Но я еще не свободен. От прошлого, от своих страхов. От себя…»
– Прошу тебя, – прошептал он умоляюще, – пожалуйста, останься. Я не причиню тебе зла. Это моя первая ночь здесь после стольких лет. И мне очень страшно. Правда. Я боюсь остаться один. Я дам тебе ключ, запрешься изнутри. Мне лишь нужно знать, что в этом доме есть живая душа…
Губы Анны дрогнули, напряжение медленно покидало ее лицо. Она села напротив.
– Послушай, – сказала она неожиданно мягко, – я не хотела тебя обидеть. Просто ты ведешь себя немножко… странно. Может, ты все-таки расскажешь, что здесь произошло? По-моему, это будет честно, раз ты меня просишь остаться.
– Хорошо, – он низко нагнул голову, запустив пальцы в мягкие волны каштановых волос, набрал воздух в легкие, как перед погружением на глубину. – Я все расскажу тебе. Я был не в тюрьме. А в лечебнице. Психиатрической. Я совершил убийство. Здесь. На этой самой кухне. Вот, – он не поднимал глаз, не желая увидеть ужас на ее полудетском личике.
– Ножом? – тихо спросила Анна.
– Да. До сих пор не понимаю, как это могло случиться. Я не хотел. Я лишь просил ее остаться… О, Господи. Ты права: тебе лучше уйти.
– Она была твоей девушкой?
Он молча кивнул, решившись, наконец, взглянуть в ее лицо. Удивительно: она казалась подавленной, но не испуганной. Словно мучительно пыталась постичь то, что никак не могло уложиться в рамки нормального человеческого сознания. Понять невозможное.
– А почему ты попал не в тюрьму, а…
– Я ничего не помнил.
– Совсем?!
– Только то, что было ДО… Ее слова… Они причиняли боль. Ужасную боль… Я все время думаю: если бы она уходила молча, просто захлопнула бы дверь… все могло бы быть по-другому. Это невыносимо.
– Когда ты вспомнил?
– Через шестнадцать лет.
– Значит, сейчас ты в порядке?
Марк горько усмехнулся.
– Теперь я здоров. Но вряд ли человек, совершивший такое, может считать, что он в порядке. То есть для окружающих все правильно: болел – выздоровел, убил – сел, вышел – радуйся, что жив… Но я сам пока так и не понял, что лучше: жить с этим до конца или…
Его взгляд застыл, как на фотоснимке. Пальцы переплелись в замысловатый замок.
– Но ты ведь отбыл наказание… – произнесла Анна.
– Наказание… – Он встрепенулся, вновь возвращаясь из мира призраков. – О каком наказании ты говоришь? Назначенном мне законом? То есть людьми. Простыми. Нормальными. Закончившими юридические институты. Где им, вместе с дипломами, выдали, наверно, специальные весы. Вроде тех, что в детских поликлиниках. Только на чашку кладется чья-то отлетевшая душа. А на шкале – годы. Пять, десять, пятьдесят… «Все, – говорят они, – готово, эта потянула на двадцать один. Можно ставить будильник. Время пошло». Прозвенел – наказание закончено. Можно начинать все с белого листа. Как просто… Да только я так не могу. – Он вскочил, заметавшись между стен. – Я не могу забыть, я каждое утро, когда встаю, и каждый вечер, когда ложусь, вижу ее глаза, понимаешь? И буду видеть, хоть сто лет пройдет, хоть двести. Я не могу себе этого простить – вот мое наказание. Этот приговор я сам себе вынес, и срок не истек.
