Колин Харрисон - Найти в Нью-Йорке
Почему он женился на Конни? Нет, в самом деле, почему? Она была красивая, но красивых женщин много. Благодаря ей ему было хорошо. Ну да. Но почему он все-таки на ней женился? Они не собирались заводить детей, к тому же еще в пятьдесят с чем-то, между вторым и третьим браком, он сделал вазэктомию: он тогда гулял напропалую и не мог удержать в голове всех своих женщин. Он женился на Конни, потому что был одинок, а она как раз подвернулась под руку. Всего лишь. Он даже толком не любил ее. Да, он ею увлекся. Жуткое слово — «увлекся». Свою первую жену он обожал, но она умерла от рака груди в сорок два года, и впоследствии он только пытался воспроизвести те чувства с последующими женщинами — с постоянно снижающимся процентом совпадения. Так что нет, он не любил Конни по-настоящему. И он сомневался, что она его любит (а если это было не так, значит, он ничего не понимал в женщинах): впрочем, он ценил ее упорное желание не делать из этого трагедию. Так или иначе, зачем бы ей его любить? Он мало подходил для того, чтобы его любили. Он вообще мало для чего подходил, он был богат, вот и все. И мерзок. «Вэнити фэйр» как-то раз посвятил большую статью его мерзости и жадности, и в ней не было ни слова клеветы. Отвратительный, жадный орангутанг, который мочится в ванну, а не в унитаз ценой в четыре тысячи долларов. Когда-то я очаровывал людей, сказал он себе: давно, еще когда мне было важно, что они обо мне думают. Чего ради Конни за него вышла? Ну конечно, все дело в деньгах, мани-мани. Чувство защищенности. Но Конни еще сравнительно молодая, она могла завести детей. Почему бы и нет? Имела полное право. Он понимал, что брак с ним, возможно, стал для нее катастрофическим решением. И при мысли о том, чего она себя лишает, он ощущал несомненную грусть. У него было четверо взрослых детей, и они служили ему единственным утешением. А все остальное пусть проваливается в тартарары.
Да-да, жена зря тратит на него свою жизнь. Если бы у него хватило храбрости, он бы сам ей об этом сказал. Она еще сохранила достаточно привлекательности, чтобы вновь выйти в вираж брака и подцепить сравнительно приличного мужика — кого-нибудь, у кого есть, скажем, восемьдесят-сто миллионов. Они с Конни занимались сексом дважды в месяц благодаря замечательным таблеткам, которыми наука снабдила людей вроде него; но следовало признать, что проходило это не блестяще. Проблема не в Конни. Она-то делала все отлично — или могла бы делать. А вот в нем этого не осталось — сока, mojo, изюминки. Сам по себе акт стал чем-то призрачным: тонкая паутинка ощущений после тысяч предшествующих приближений к идеалу. Он не мог ощутить удовольствие новизны, его член больше не служил, как когда-то, своего рода машиной времени. Его рациональный ум никогда не захлестывали чувства. Собственно говоря, он чувствовал, что от него несет смертью — запашком горечи и усталости. И неважно, все ли испытывают такое в старости, или же это его личная, особенная проблема. От этого не спасет ни женщина, ни таблетки, этому нельзя положить конец, и нет противоядия…
…разве что — действовать по-крупному! Принимать решения, рисковать, побеждать, держать удар, когда терпишь поражение, ощущать силу денег. Деньги как ветер, огонь, камень! Деньги — красота, уродство, боль! Деньги — страх, ненависть, любовь! Лишь в том, что касается денег, его инстинкты работали идеально, рефлексы оставались неподвластными старости, страсть не имела предела. Он не мог этого объяснить, и восхищаться тут, конечно, нечем, однако факт остается фактом.
Он потуже затянул халат и побрел на кухню. Конни уже там, на столе стоят две тарелки для омлета. Прислуга появлялась в девять, так что завтрак обычно делала жена. Он осторожно уселся. Ради него Конни положила подушечки на каждый стул в доме. Она знала, что у него болит простата. Они спорили из-за того, что он не хочет идти в врачу. Это ее доводило. Может, именно поэтому он и не шел к врачу. Простирая над ней старческую дряхлость и тлен, власть богатого больного. Раньше я таким не был, думал Марц, высовывая голову в открытое окно и глядя вниз. Он видел утренних бегунов в Центральном парке, клены, разворачивающие листья: поздняя весна.
Он втянул голову обратно.
— Я хотел бы дать тебе один тщательно обдуманный совет, — торжественно объявил он. Бог ты мой, Конни действительно отлично выглядит. Ежедневно — пятьсот упражнений на пресс, йога, теннис, трижды в неделю — плавание в бассейне в их многоквартирном доме, подъем тяжестей — все ее давние привычки, еще с тех времен, когда она работала моделью.
Она радостно суетилась вокруг.
— Мне всегда нравятся твои советы.
— Я думаю: первое — мне очень повезло, что ты рядом. Но речь не о том, что хорошо для меня. Второе — думаю, что ты, вероятно, зря тратишь жизнь, проводя его со стариком, который больше не может тебя прилично трахать, с раздражительным, хворым стариком, который набит всякой невротической, самодовольной ерундой, причем избавиться от нее невозможно. Ясно? Ты еще достаточно молодая, ты можешь найти себе кого-нибудь другого — и уже через пять лет кормить завтраком парочку милых детишек, а не какого-то старика. Это правда, леди. Я превращаюсь в мешок гниющего мяса, Конни, и кому-то придется вытирать мне слюни и подтирать дерьмо. Почему это должна быть ты? Ответ — не должна. Мой совет: по-быстрому, без лишних юридических споров получи развод и начни встречаться с мужиками. Я дам тебе достаточно денег, чтобы ты могла ни о чем не заботиться. Черт побери, да я удвою то, что тебе причитается по нашему брачному контракту, который ты сама заставила меня подписать, и ты действительно сможешь вести нормальную жизнь, а не связываться с каким-то старым козлом вроде меня — пусть и довольно богатым. Давно растерявшим свой шарм. — Он стукнул ладонью по столу. — Вот моя утренняя речь. А теперь — где мой кофе?
Конни безмолвно поставила перед ним чашку и положила рядом аккуратную стопку: «Файнэншл таймс», «Уолл-стрит джорнэл», азиатский «Уолл-стрит джорнэл», «Нью-Йорк таймс» и деловые разделы «Лос-Анджелес таймс», «Майами геральд», «Чикаго трибюн» и «Вашингтон пост». Он читал их каждый день, как читают такие издания богатые люди — иными словами, будто спортивные страницы. По всему городу несколько сотен таких же, как он, обладателей безумных состояний, достаточно старых, чтобы чувствовать так же, как он, играли, сражаясь друг против друга, против мужчин помоложе, против технологий, информации, движения времени. Они старались играть как можно дольше, а потом, если у них хватало на это ума, в нужный момент собирали урожай своих побед и удалялись на покой — в Нормандию, на Палм-Бич, на ранчо в Монтане или еще куда-нибудь, теперь уже не особенно важно, куда. Если засидишься за игорным столом, получишь удар, возможно — смертельный. Этот тип, который занимался страхованием, как бишь его, потерял шестьсот миллионов. Лучше бы вовремя выпустил вожжи, тогда все скандалы были бы уделом молодых.
Возможно, Биллу тоже стоит так поступить. Но пока — нет. Пока ему надо уладить эту серьезнейшую проблемку с венчурным фондом. Черт побери, его флагманская компания «Марц нью сенчури партнерс фанд» вложила 352 миллиона в «Гудфарм», и теперь он вынужден пойти на попятный, пока не случилось беды. Его уже не заботило, заработает ли он на этом деньги; он просто хотел выйти из игры, не потеряв ничего — или, в худшем случае, лишь малую толику. Ладно, пусть он лишится двадцати, тридцати миллионов, ничего, он переживет, возместит убытки на чем-то другом. Такую сумму нетрудно скрыть от инвесторов. Но за каких-то тридцать дней он потерял 107 миллионов, и, несмотря на благоразумные и вполне естественные в такой ситуации рекомендации своих молодых высокооплачиваемых бизнес-князьков, недавно он удвоил вложения, рассудив, что скоро акции пойдут вверх, но они упали еще ниже. Такие ошибки обычно совершают дилетанты. Чистый риск. Теперь они шепчутся у него за спиной, он знал это: говорят, мол, Большой Билл подорвался на мине, у Большого Билла уже не тот удар… С «Гудфарм» что-то не так, и кто-то знает, в чем там дело. И не говорит Биллу Марцу. Кто-нибудь вроде этого ловкого ублюдка Тома Рейли. Я слишком стар, чтобы переживать из-за судьбы какой-то фармацевтической фирмочки, сказал он себе. Мне слишком много лет, я слишком богат и слишком умен. Во всяком случае, так может показаться окружающим: только вот он ненормально много вложил в «Гудфарм», рассчитывая, что к концу года ему обломится жирный кусок. Все его аналитики докладывали, что компания — на грани прорыва, вот-вот выпустит что-то грандиозное, искусственную кожу, таблетки для хрящей, всякое такое.
Конни поставила на стол его омлет.
— Я добавила сухой красный перец, тот самый, мы его нашли прошлой зимой в Мексике.
— М-м. Спасибо. Выглядит великолепно.
Она задержала руку у него на плече:
— Кстати, мне нравятся богатые старые козлы. Это просто чтобы закрыть тему.
