Бен Элтон - Смерть за стеклом
И тем не менее эти типы начинали его утомлять. «Арестанты» ничего не делали — никогда. Но что раздражало еще сильнее — никогда ни о чем не размышляли. Отличительная черта человеческого существа — способность абстрактно мыслить — оказалась на службе у... пустоты.
Хупер мысленно выругался. Он даже думать стал как Колридж.
А ключей к раскрытию преступления все не находилось.
Пока Триша кое-что не обнаружила. Немного, но все-таки.
— Взгляните, сержант, — сказала она, — как шушукаются Келли-кошечка с Дэвидом-сутенером.
— Шушукаются, констебль? Кошечка с сутенером? — тоном Колриджа строго переспросил Хупер, и оба мрачно усмехнулись, вспомнив, что на службе должны выражаться корректно.
Всего лишь небольшой инцидент, намек и не больше на какую-то зацепку, но полиция отчаялась отыскать очевидную улику.
— Мы ищем катализатор, — объяснял на совещании Хупер. — В химии существуют такие вещества, которые, если их даже в небольших количествах добавить к другим, вызывают взрывную реакцию. Вот и мы гоняемся за малейшими психологическими катализаторами.
Когда пример излагал инспектор, звучало очень недурно. Но в исполнении Хупера получилось еще эффектнее. Колридж не скупился на мысли, а сержант знал, как их преподать.
Потенциальный катализатор был едва осязаемым — даже редакторы «Любопытного Тома» прохлопали. Но Триша что-то учуяла, а Хупер с ней согласился.
День девятый
12.20 пополудни
Келли, Джаз и Дэвид вместе принимали горячую ванну. Говорил, как обычно, Дэвид.
— Мне понравилось, как ты вчера рассказывала о том, что хочешь стать актрисой. Да, здесь все играют. Ты ведь знаешь об этом? Этот дом — подмостки. А мы все — исполнители.
— Неправда! — возразил не страдавший скромностью Джаз. — Я такой, какой есть. И весь на виду. Мне нечего прятать от других.
— Чушь! Никто не бывает самим собой.
— Откуда такая уверенность, господин Умная Задница?
— Потому что ни один человек не знает себя до конца.
— Муть.
— А ты попробуй осознать это, Джейсон.
— Джаз.
— Пусть так. Тебе никогда не приходилось удивляться, взглянув на себя под совершенно новым углом зрения?
— А как же! Однажды я испражнялся на зеркало. Должен тебе сказать, это было потрясающе!
Келли рассмеялась, пожалуй, резковато и раздражающе. Раздражающе для Дэвида.
— На меня смотрела собственная жопа, — продолжал, осклабившись, Джаз. — Даже мне сделалось не по себе.
Дэвид внезапно вспыхнул. Он принимал себя абсолютно всерьез и любил, чтобы другие относились к нему так же.
— Уверяю тебя, Джейсон, мы в жизни все актеры и стараемся выставить себя в выгодном свете. Поэтому настоящие актеры, как я, понимают мир полнее, чем обычные люди. Мы замечаем уловки и расшифровываем символы. Мы знаем, что живем среди лицедеев. Некоторые из нас тоньше, другие грубее. Но играет каждый. Я и тебя вижу насквозь, Джаз, нам, актерам, без этого никак нельзя.
Джаз долго молчал.
— Туфта, — наконец выдохнул он, явно не найдя, что ответить.
Дэвид улыбнулся.
И в этот момент Келли наклонилась и что-то прошептала ему на ухо. Как ни трудно было разобрать ее слова, они поняли, что Келли сказала: «Я тебя знаю».
Затем отстранилась, привалилась к бортику ванны и посмотрела Дэвиду в глаза. Он не отвернулся, улыбка превосходства не исчезла с его лица. Всем своим видом он показывал, что спокоен.
Но на самом деле был на грани срыва. И очень близкого.
Келли снова наклонилась и что-то опять прошептала ему.
День тридцать третий
5.30 пополудни
На этот раз ни Триша, ни сержант Хупер не расслышали слов. Ни один из полицейских, работавших с ними в комнате, также ничего не разобрал.
Звучало что-то вроде: «Один носатый корги».
— Полная бессмыслица, — прокомментировал Хупер.
— Чушь какая-то, — согласилась Триша.
Но что бы ни прошептала Келли, Дэвид понял, и ее слова ему не понравились.
Выражение его лица на экране сразу же изменилось. Не резко — для этого он был слишком хорошим актером, но вполне заметно. Внезапно исчезла, будто испарилась, самодовольная улыбка превосходства.
Он испугался.
День тридцать четвертый
9.00 утра
На следующее утро Хупер показал запись Колриджу.
— Что бы ни означала эта фраза, сэр, — начал он, — а Келли сказала явно другое, чем то, что мы слышим, ситуация, по моему мнению, свидетельствует о том, что эти двое знали друг друга еще до того, как оказались в доме.
— Возможно, — согласился инспектор.
— Полагаю, что так оно и есть, сэр, — сержант прокрутил пленку еще раз. — Вот здесь Келли говорит: «Я тебя знаю». Сначала я решил, что она имела в виду — психологически, потому что об этом вел разговор сам Дэвид.
— Естественно.
— Но потом она прошептала что-то насчет этих «корги», и Дэвид понял. Наверное, их общий секрет или случай из прошлой жизни.
— Никакого сомнения, сержант, — поддержал его Колридж. — Но они совсем не обязательно встречались. Келли могла распознать в Дэвиде нечто такое, что позволило ей сделать определенные выводы.
— Келли отнюдь не светоч, сэр. Делать выводы — не по ее части. Я думаю, что они все-таки встречались.
— Если так, то это самое важное из наших открытий. Наша теория катализаторов основана на предпосылке, что «арестанты» не были знакомы до передачи. Но если двое из них выпадают из этого правила, меняется динамика всей группы.
Впервые детективы почувствовали, что, возможно, ухватились за ниточку.
— Как вы трактуете это, сержант? Келли с самого начала раскусила Дэвида — насчет того, что сейчас прошептала?
— В таком случае она — величайшая актриса, как раз такая, какой мечтает стать. Нет, в первый день Келли понятия ни о чем не имела: прыгала, визжала, плюхалась в бассейн и при этом выпадала из купальника. Ни одного момента задумчивости. На размышление ее навело то, что случилось позднее. В какой-то момент Дэвид себя выдал.
— Скорее всего, незадолго до того, как Келли объявила, что знает его тайну.
— Вне всяких сомнений. Она не из тех девушек, которые долго хранят пикантные секреты. Не сдержалась и швырнула прямо Дэйву в лицо. Не забывайте, как накануне он здорово опустил ее актерские амбиции.
— В таком случае ее осенило после беседы у бассейна, но перед разговором в ванне. Что они делали вечером восьмого дня?
— Сравнивали татуировки, — ответил Хупер. — Я просматривал пленку.
— Давайте поглядим еще разок.
Пока сержант заправлял в аппарат кассету, к ним присоединилась Триша, и все трое уселись перед экраном.
Ужин завершился, и все, за исключением Воггла, сидели на диванах. Каждому на время выдали ручки и попросили написать прогноз: кто останется в доме к концу седьмой недели. Желающие могли добавить, как станут развиваться события. Листки сложили в большой конверт с надписью «Прогнозы», торжественно запечатали и положили в дальней части кухни.
И только после этого разговор коснулся татуировок. Всем, кроме Дервлы и Джаза, было чем похвастаться.
— Я слишком черный, — объявил Джаз. — И к тому же моя кожа и так хороша, чтобы заниматься украшательством.
— Я вообще не хочу объясняться, — сказала Дервла. — Сегодня стоит заговорить о татуировках, и приходится оправдываться тем, у кого их нет. Так вот мне эти ваши татуировки не нужны.
— И правильно, — похвалил Колридж, потягивая чай из фарфоровой кружки.
Хупер и Триша ничего не ответили. У Хупера на плече красовалась эмблема футбольного клуба «Эвертон», а у Триши на левой ягодице порхала бабочка.
На экране Гарри объяснял, что орел на его лодыжке символизировал силу, честь и справедливость.
— А что означает сжатый кулак у тебя на плече? Знак онаниста? — поинтересовался Джаз.
— Ничего подобного, — отозвался Газза. — Хотя в этом виде спорта я олимпийский чемпион.
Девушки хмыкнули.
— Кулак — это тоже сила, честь и справедливость. Я собираюсь наколоть еще один, на спине. И слова — готическими буквами. «Сила, честь и справедливость» — мой девиз.
На это остальные заметили ему, что и сами успели догадаться.
Затем Мун показала растительный узор на лопатках.
— Цветы — символы покоя и внутренней силы. Духовные венчики. Кажется, египетских принцесс хоронили с букетами цветов. Или нет, скандинавок. Ну, один хрен. Все равно они очень одухотворенны и возвышенны.
Келли приоткрыла парящую между ягодицами птицу феникс, Сэлли продемонстрировала воительницу, которая поражала обвившего низ живота дракона, а Лейла — маленькую бабочку на заднице.
— У меня такая же, — расстроилась Триша. — Тот хмырь, что ее колол, божился, что она единственная.
