Наталья Солнцева - Принцесса из Шанхая
– Я провожу нашу гостью до квартиры, – наклонился к Альбине Ростовцев. – Пару минут.
За эти несколько шагов до подъезда Лику скрутил приступ тошноты.
– Не надо, – попыталась отказаться она. – Идите к машине. Я сама.
Ростовцев будто не слышал, открыл перед ней тяжелую дверь парадного, вошел следом. Их гулкие шаги в тишине отдавалась в висках Лики острой болью. Отдаленно, словно из мутной пелены, прозвучал голос Ростовцева. Кажется, он предложил воспользоваться лифтом.
Она, сжав зубы, покачала головой. Нет! Подумала: «Только бы не стошнило прямо здесь, на лестнице».
«Кто из нас пьян? – удивился Альберт Юрьевич, крепко беря ее под руку. – Дама явно перебрала в мое отсутствие».
Они поднимались по лестнице вверх, и странное ощущение дежавю не покидало Ростовцева. Когда он мог побывать здесь, в этом старом московском доме? Голова его слегка кружилась от выпитого в ресторане… и казалось, что он уже видел эту широкую пологую лестницу, какие теперь редкость, и эту прямую фигурку молодой женщины в темном пальто, с тающим на волосах снегом. Она ступала чуть впереди, не оглядываясь. Что-то мистическое было в отзвуках их шагов, в молчании этого подъезда, истертости лестниц, дрожании желтого света на стенах…
– Ну, вот моя дверь, – едва слышно произнесла Лика, отстраняясь от него. – Благодарю вас. Можете идти.
Она отпускала его, как владычица отпускает своего верного слугу, когда в нем больше нет нужды. Ростовцев спрятал улыбку.
– Вы справитесь с замком?
Он смотрел, как Лика дрожащей рукой достает ключи, как по ее щекам расплывается бледность.
– Постараюсь, – полуобернулась она. – Да идите же!
Она не сразу открыла, но как только замок поддался, скользнула внутрь и захлопнула дверь у провожатого перед носом. Ростовцев недоуменно пожал плечами.
– Сделаем скидку на ее дикость, – пробормотал он, сбегая вниз.
Опять в памяти возник образ Юли. Что у них с Ликой общего? Пожалуй… некая изысканная тонкость в чертах, в жестах, в наклоне головы. Неуловимое качество, которым наделяет природа, – подобно редкому оттенку цветка или заката, изяществу линий, проведенных рукой мастера…
Альберт давно смирился с мыслью, что он отлюбил навсегда. Возможно, если бы жизнь Юли не оборвалась так трагически нелепо, так пошло и… непоправимо, он бы переболел и успокоился. На его сердце не кровоточила бы такая глубокая зарубка. Эта рана не убила его, но и жить в полную силу он не мог. Возможно, развиваясь, их с Юлей отношения достигли бы своего пика и пошли на убыль. Возможно, обожание сменилось бы разочарованием, а страсть – привычкой. Много разных возможностей отобрала у него судьба…
– Я уже никогда не узнаю этого, – прошептал Ростовцев.
Он вышел во двор, фары «мерседеса» освещали густое кружение снежинок.
– Гони! – усевшись рядом с Альбиной, приказал шоферу.
– Что-то случилось?
Он едва сдержался, чтобы не нагрубить, – негоже ссориться с будущей женой.
– На тебе лица нет, – не унималась она.
– В самом деле? Куда же это оно подевалось? Давай вернемся, поищем!
Альбина, обиженная его резкостью, замолчала.
Ростовцев уставился в окно, в мелькание снега и мутных огней. Его душа была еще скована зимним льдом, а на самом донышке ее, там, где все пребывало в мертвенном оцепенении, уже зарождалось дыхание весны… Словно испугавшись этого смутного, затаенного движения, он мысленно, как заклинание, повторял: «Я женюсь на Альбине. Женюсь на Альбине. Женюсь…»
Тем временем Лика, преодолевая приступ дурноты, стояла в красноватом сумраке прихожей. В глазах рябило, руки и ноги дрожали. Маленький светильник под потолком почти не рассеивал темноту.
– Что со мной? – одними губами вымолвила она.
Сердце часто, судорожно билось в груди, в висках; сознание меркло. Ужас, невесть откуда взявшийся, покрывал тело мурашками озноба. Лика с трудом сделала глубокий вдох.
Несколько шагов отняли у нее последние силы, и когда ноги наткнулись на что-то мягкое, шелковистое, сердце подпрыгнуло и остановилось. Еще не видя, Лика уже поняла: на полу лежит мертвое тело… Вместо крика из горла вырвался сдавленный хрип, ноги подкосились, и она мягко, легко осела, опустилась на пушистый бордовый ворс ковра…
Лика с детства отличалась необыкновенной чувствительностью. Накануне ненастья или беды ее настроение портилось, она ощущала то лихорадочное возбуждение, то головную боль и вялость. Однажды на хутор забрел медведь-шатун, девочка вскочила посреди ночи, разбудила всех своим плачем. А когда десять лет назад заболела мать, Лика сразу поняла, что это конец – больше она не встанет.
Последний уход Аркадия в тайгу вызвал у нее тяжелую бессонницу. Приходилось заваривать целебные травы, пить, чтобы не сойти с ума. Откуда у нее появился этот страх перед безумием? От слов матери… та не раз упоминала о бабушке, о ее внезапной и странной смерти. По обрывкам разговоров между матерью и отчимом, она догадывалась, что история вышла темная, непростая.
То ли годы, проведенные среди леса и его обитателей, обостряют чутье человека, то ли такова была природная склонность Лики, но она могла доверять своим предчувствиям. Они ее не обманули и в этот раз.
Видения прошлого пронеслись в ее затухающем сознании, встряхнули и вырвали из цепких лап дурноты, вынесли в настоящее, в красный полумрак прихожей, заставили вздохнуть, встрепенуться… В первый миг Лика не сообразила, где она, как очутилась здесь на ковре… рядом с кем-то седоволосым, в вишневом шелковом халате…
«Стефи! – молнией вспыхнула мысль. – Она в обмороке?»
Лика не хотела признаваться себе в том, что видят глаза. Мертвое лицо имеет особое выражение отрешенности, чуждости этому миру, ту твердость и окостенелость, которые ни с чем не спутаешь. Она помнила лицо покойной матери, сразу ставшее маской – застылой, незнакомой.
Как во сне, Лика склонилась над телом Стефании… оно лежало навзничь, неловко раскинув руки и ноги, будто кто-то сильно, с размаху толкнул пожилую женщину назад, и она упала, ударилась головой об пол. На темном от синевы лице лежала гримаса ужаса и боли. Крови не было, открытой раны нет. Ковер должен был смягчить удар… Эти мысли промелькнули в уме Лики, как мелькают на экране кадры жуткого фильма. Она боялась думать, что случилось непоправимое.
Обливаясь слезами, Лика набрала номер «Скорой помощи». Ей уже не раз приходилось это делать – в последнее время у домработницы участились приступы гипертонии, сердце прихватывало. Наверное, Стефи хотела выбежать из квартиры, позвать на помощь соседку… не успела. «А ты сидела в ресторане, развлекалась, любезничала с чужим мужчиной! – корила себя Лика. – Бросила ее одну! Хотя… собирался прийти господин Смирнов. Может быть, из-за разговора с сыщиком Стефи так разволновалась, что ей стало плохо? А дома никого не оказалось? И она упала и лежала… совершенно одна, в полутемной прихожей, на полу! Господи! Какой ужас! Но почему у нее такое синее, перекошенное лицо?»
От осознания своей вины Лика заплакала навзрыд. Она не плакала так, даже когда они с Аркадием хоронили маму. Теперь, если Стефи не очнется, Лике не с кем будет поговорить, посоветоваться, не на кого будет рассчитывать в этом чужом, холодном городе.
Бригада медиков застала ее в слезах и полной прострации. Они засуетились возле распростертого на полу тела Красновской, констатировали ее смерть от инфаркта.
– Лицо синюшное, – равнодушно произнес кто-то из них. – Типичная картина. И нитроглицерин в кармане халата. Не успела достать.
В морг покойную забирать не стали. Зачем? Болела она давно, об этом знали не только соседи, но и участковый врач, и сами работники «Скорой» – не раз приезжали они в эту квартиру, сбивали давление, снимали сердечные приступы. Красновская наотрез отказывалась ложиться в больницу. «Сколько мне богом отмерено, буду доживать дома, а не на больничной койке», – говорила она.
Врачи о чем-то перемолвились между собой и собрались уезжать. Здесь им больше делать было нечего.
– Зачем вы кардиологическую бригаду вызывали? Она же мертвая уже.
– Я думала… думала… вдруг она еще… – бессвязно шептала Лика.
– Хватит тебе, Тося! – оборвал ворчание медсестры молодой доктор. – Не видишь, что ли? У девушки горе!
Медики уехали, оставив успокоительные таблетки.
– Выпейте обязательно, – посоветовал Лике доктор. – Соседку позовите, чтобы посидела с вами до утра. Не боязно одной-то будет?
Лика только кивала… Когда пришла в себя, позвонила Смирнову, сказала, всхлипывая:
– Стефи умерла. Это дракон… Приезжайте!
ГЛАВА 8
Человек сидел в кресле, погрузившись в глубокий транс… на том уровне, куда он входил в такие мгновения, Высшее Непознанное давало ему странные ответы.
Кто сказал, что оборотней не существует?
Оборотень – от слова «обернуться», превратиться в кого-нибудь или во что-нибудь, стать иным, перейти в другое состояние. Подобные вещи происходят сплошь и рядом, только никто не обращает на это внимания. Милая девушка превращается в сварливую злюку-жену, славный голубоглазый малыш вырастает бандитом, безобидная на вид старушка оказывается содержательницей притона, а благообразный, воспитанный мужчина – заботливый отец семейства – маньяком. Вальяжный начальник солидной фирмы развращает малолетних, прилично одетый любезный молодой человек разрезает в метро или троллейбусе сумочки неосторожных дам и вытаскивает оттуда кошельки, верный друг совершает предательство, а заклятый враг неожиданно протягивает руку помощи. Бытие соткано из противоречий, которые не сразу разглядишь.
