Наталья Андреева - Я стану тобой
Машенька вздохнула и присела к столу. Тушеный кролик с томленной в чугуне картошкой выглядел и пах так аппетитно, что она не выдержала и положила немного себе. Присоединился к ней и Лева. Только Кит по-прежнему ничего не ел.
– А они там голодные-холодные, – заметила Машенька, деликатно отрезая кусочек мяса. – Это нечестно.
Лева вздохнул, но промолчал.
– Чего баба-то у тебя такая? – спросил у Кита Микоша. – Умом, что ли, тронулась?
– Не твое дело, – хмуро сказал тот.
– Видимо, рецидив, – заметил Лева. – К весне такое бывает. Вот взять меня…
– Помолчи, – оборвала его Машенька. – Нехорошо обсуждать человека в его отсутствие. Это называется «сплетня».
Вошла Лидия.
– Ну, как там они? – живо спросила у нее Машенька.
– Все тихо. Замки на месте, я проверила. Должно быть, спать легли. И ты бы легла. Чем за всякую шваль волноваться, спала бы себе в тепле, в сытости, сладкие сны смотрела.
– Зачем ты так? – с обидой спросила девушка. – Они тоже люди.
– Я вижу, короткая у тебя память, – усмехнулась Лидия. – Пощечину ему не я, а ты отвесила.
– Нервы не выдержали, – виновато сказала Машенька.
– Вот и держи в кулаке свои нервы. А нет, так таблетку выпей.
– Какая же ты злая. А я уж думала, прошло.
– Это никогда не пройдет, – жестко сказала Лидия.
Краткое интервью:
Лидия Ивановна Михайлова, она же Монашка
Врач. Что вы чувствуете?
Лидия (глухо). Боль. Я опять чувствую боль.
Врач (мягко). Почему вы бросили принимать лекарства?
Лидия (коротко). Не помогает.
Врач. Это сильные лекарства. Они должны вам помочь.
Лидия. Не помогают.
Врач. Лидия Ивановна, жизнь продолжается.
Лидия. О господи! Сколько уже раз мне это говорили! Жизнь продолжается, все будет хорошо! Да ничего не будет! Ни хорошо, ни плохо! Никак не будет! Умерла я, понятно? Они умерли, и я вместе с ними. Господи! Да за что мне все это!!!
Врач. Вам обязательно надо принимать лекарства.
Лидия. А если не буду? В дурку меня опять упрячете?
Врач. Вы ведь учитель русского языка и литературы…
Лидия. Бывший учитель.
Врач. Но профессиональные-то навыки остались. Вы прочитали много книг, прекрасно знаете классику, даже сами стихи писали, сценарии для школьных вечеров, у вас врожденная грамотность. А изъясняетесь теперь, как, извините, простая деревенская баба. «Али», «ежели»… Зачем вы это делаете?
Лидия. Не знаю.
Врач. Вы пытаетесь таким образом забыть прошлое, быть не тем, кем вы являетесь на самом деле. Чтобы избежать вопросов о профессии, образовании, семье. Мол, нет больше учителя русского языка и литературы Лидии Ивановны, есть женщина по прозвищу Монашка. Простая деревенская баба, все интересы которой лежат в храме, на кухне да в огороде. У вас в доме нет ни одной книги.
Лидия. Это неправда. Библия есть. А больше никакие и не нужны.
Врач. Но ведь вы же не верите в Бога. Вы атеистка.
Лидия (упрямо). Верю.
Врач. Если бы вы приняли Бога, вы бы смирились со своей участью.
Лидия. А я разве не смирилась?
Врач. Нет. Я по-прежнему вижу в вас признаки агрессии.
Лидия (глухо). Когда в аварии погиб муж, я простила. Можно сказать, смирилась. Жена того человека, что был за рулем, ходила ко мне, в ногах валялась. Скажи, мол, что Сергей сам виноват, у нас ведь дети. И я простила. Думала: мне воздастся. Воздалось. Я и ребенка потеряла. Они живы-здоровы, его жена, дети. А я осталась совсем одна. За что?
Врач. Это было роковое стечение обстоятельств. Такое может случиться с каждым.
Лидия. Но случилось-то со мной! Когда я узнала о смерти дочери, как отрезало. Ничего не помню. Очнулась в больнице. Кругом одни сумасшедшие, женщина какая-то в белом, каждый день приходит, все допытывается у меня, как да что. А я… Я смеюсь. У меня единственный ребенок умер, а я хохочу. Она меня спрашивает, а я в ответ: хи-хи да ха-ха. Мне все говорят, что я сумасшедшая, а я просто несчастная баба…
Врач. Успокойтесь. У вас сработал механизм защиты. Вы не выдержали повторного удара судьбы, страшного удара, признаю, и ваш мозг перестал реагировать на внешние раздражители. Вы замкнулись в себе. А смех… Это реакция на стресс. Ничего из ряда вон выходящего с вами не случилось. Напротив, ваш случай типичный.
Лидия (горько). Типичный, говорите? Но мне-то от этого не легче. Я думала, что умру следом за ними. Так на это надеялась. Давление у меня всегда было повышенное, да и сердце пошаливало. Врачи говорили: нервы. Пару раз даже в больницу увозили с приступом. Это в мои-то годы! Все твердили: школа. Дети, мол, стали сложные, программа все время меняется, учитель живет в постоянном стрессе, отсюда и нервные срывы, проблемы с давлением. А как попала в психиатричку, сразу выздоровела. На голову заболела, а сердце, почки, печень, – все пришло в норму. Давление как у олимпийца, пульс каждый раз, как считать начнут, один и тот же. Терапевт сказал, что при таких параметрах я еще сто лет проживу. (Горько.) А она мне нужна, такая жизнь?
Врач. Поэтому вы и перестали принимать лекарства?
Лидия. Я хочу нервничать. Хочу переживать. Хочу назад свое высокое давление. Свое больное сердце. Память свою желаю вернуть, потому что, кроме нее, у меня ничего больше не осталось.
Врач. Успокойтесь.
Лидия. Я чудом оттуда выбралась, из дурки. Машеньке спасибо. Не знаю, отчего я с ней подружилась? Может, по дочке истосковалась? Вроде и не похожи. (С усмешкой.) Сошлись, старая дура и молодая. У нее своя болезнь, у меня своя. А лечат одинаково. Мы только друг другом и спаслись. Врачи знай таблетки в рот пихают да иглу в вену. Я-то ладно, жизнь все равно кончилась, а вот ее мне жалко стало. Молоденькая совсем. И такая хорошенькая! Сошлись мы, подружились. А потом вместе на волю вышли. С тех пор лет пять уже прошло. А может, и поболе. Ни она, ни я туда больше не попадали. В психушку.
Врач. Значит, не все в вас еще умерло. Вы спасли девушку, значит, полюбили ее.
Лидия. А вот здесь вы ошибаетесь. Никто мне Катю мою не заменит. Я никого не люблю. Слышите? Никого!
Врач. Но вы ведь сейчас не одна. Вам есть для кого жить.
Лидия. Это вы о Коле? (С усмешкой.) Неужто же думаете, что у нас с ним любовь? У нас с ним горе. У него свое, у меня свое. Так и спать ложимся, каждый в своем горе. Нет у меня никого.
Врач. Я бы настоятельно рекомендовал вам обратиться к врачу.
Лидия (удивленно). А вы кто?
Врач. Я – ваши мысли. Ваша совесть, если хотите. Ваш инстинкт самосохранения. Как только я исчезну, произойдет непоправимое. Вы опять отключитесь. Пока еще вы способны рассуждать здраво, раз вступаете в диалог, пытаетесь разобраться в ситуации. Но как только вы утратите это свойство, ваше сознание погрузится во мрак. Последствия я предсказать не берусь.
Лидия. Только не надо меня пугать. Я давно уже знаю, чего на самом деле надо бояться. Мой страх умер вместе с моим Сергеем и моей Катей. Запомните: я ничего не боюсь. Все самое страшное, что могло со мной случиться, уже случилось.
Врач. А они? Лева, Кит, Микоша… Выходит, все остальные – заложники вашей ненависти?
Лидия. Почему меня должна волновать их судьба?
Врач. А Машенька?
Лидия. Машенька… С ней все будет хорошо.
Врач. Вот видите! Вы это повторяете раз от раза, значит, это стало частью вас. Две мантры: «жизнь на этом не кончается» и «все будет хорошо». Повторяйте их почаще, и тогда все будет хорошо. К тому же у нас мораторий на смертную казнь.
Лидия. Жаль.
Врач. И я так думаю, но это уже частности. Постарайтесь взять себя в руки, а лучше выпейте лекарство.
Лидия (шепотом). Скажите, у меня начались галлюцинации?
Врач. Не думаю. К вам пришел гость. Он вполне реален. Бойтесь его.
Лидия. Которого?
Врач. Вы знаете. Вы единственная знаете это наверняка. Не ходите к нему. Не надо.
Лидия (со стоном). Но я не могу…
Врач. Вы ведь верите в Бога? Вы сами сказали, что верите. Считайте, что Господь послал вам испытание.
Лидия. Я хочу верить. Я пытаюсь. Но меня воспитывал отец, крупный партийный работник, и мать, завуч в той же школе, в которой потом работала и я. Оба они были атеистами. В детстве я не знала, что есть такой праздник: Пасха. Моя мать никогда не пекла куличей и даже на порог с ними не пускала. Она была суровая женщина. Я покрестилась лишь после аварии, в которой погиб Сережа. Мне было за тридцать, и на меня все смотрели косо. Рядом стояли счастливые родители с младенцами на руках, и я – великовозрастная дура в белой сорочке, несчастная, сомневающаяся, со свечкой в дрожащей руке, которая отчего-то все время гасла. Но я верила, что это мое спасение, и терпела. После смерти Кати я выучила наизусть все молитвы, какие только есть. Мой мозг не привык спать, и вся его энергия была теперь направлена на это. Учить молитвы, в которых так много непонятных слов. «Иже», «еси», «днесь». Я зубрила их, как в школе зубрила английский, с тем же чувством. Мне казалось, что, узнав этот язык, я перейду на новый, более качественный уровень жизни. И где же здесь вера, скажите? Когда я на коленях стою перед иконой, мне в голову лезут разные мысли. Я молитвы читаю, а думаю о картошке, которую надо полоть, о тесте, которое подошло, о Коле и еще бог знает о чем. Я все время упоминаю Бога всуе. И во время молитвы мне чудится суровое мамино лицо в углу, над иконой. Она глядит на меня с насмешкой и говорит: Лида, ведь ты же знаешь, что Бога нет. Я смотрю на икону, а вижу маму. И меня, похоже, ничто уже не спасет. Смешно, но в деревне меня за глаза зовут Монашкой. Да какая же я монашка? Я – учитель словесности, дочь завуча по внеклассной работе и партийного босса. И нет во мне ни смирения, ни…
