Донна Леон - Гибель веры
– И что сделала мать?
– Да ничего особенного на самом деле. Вечером приготовила risotto di pesce [18], любимое блюдо Луки. Нам его две недели не давали – мать вроде бастовала. Наказывала нас за то, что сказал Лука. Но после этого он улыбаться опять начал. Мама никогда больше о том не поминала. Лука младшенький был, и я всегда считал – он любимчик мамин. – Вьянелло принял сдачу и сунул в карман. – Такая уж она – без поучений, но добрая-предобрая душа.
Он подошел к двери и придержал ее открытой перед Брунетти.
– В списке еще есть кто-нибудь, комиссар? Вы ведь не станете меня убеждать, что кто-то из них способен на нечто еще более гнусное, чем фальшивое благочестие. – Вьянелло повернулся посмотреть на часы над стойкой бара.
Брунетти не меньше его устал от благочестия.
– Не стану, нет. Четвертый поделил все поровну между шестью детьми.
– А пятый?
– Наследник живет в Турине.
– Немного остается подозреваемых, да, синьор?
– Боюсь – так. И начинаю думать, что там и подозревать-то нечего.
– Стоит ли нам возвращаться в квестуру? – Вьянелло, подтянув рукав, глянул теперь на свои часы: четверть седьмого.
– Нет, не стоит и беспокоиться, – ответил Брунетти. – Успеете добраться домой в подобающее время, сержант.
Тот улыбнулся в ответ, хотел что-то сказать, остановился, но потом поддался импульсу:
– Дайте мне время на гимнастику.
– Ты мне такого лучше даже не говори! – Комиссар состроил гримасу преувеличенного ужаса.
Вьянелло, захохотав, ступил на лестницу моста Академии, а Брунетти пустился в путь мимо площади Сан-Барнаба – домой. На этой-то площади, когда он стоял перед только что отреставрированной церковью и впервые смотрел на ее отчищенный фасад, в голову ему пришла идея. Он завернул в проулок около церкви и остановился у последней двери перед Большим каналом.
На его второй звонок дверь со щелчком отперлась, и он вступил в огромный внутренний двор палаццо его тестя и тещи. Лючана, горничная, служившая в семье еще до того, как Брунетти встретил Паолу, открыла дверь на вершине лестницы, что вела в палаццо, и улыбнулась, дружески его приветствуя.
– Buona sera [19], Dottore. – И отступила, впуская его в холл.
– Виопа sera, Лючана! Приятно тебя видеть. – Он отдал ей пальто, – сколько раз он сегодня проделал это движение в обе стороны. – Я хотел бы поговорить с графиней, если она дома, конечно.
Пусть Лючана и удивилась такой просьбе, но виду не подала.
– Графиня читает. Но я уверена, что она будет рада вас увидеть, Dottore. – Уже ведя Брунетти в жилую часть палаццо, она спросила с неподдельным теплым чувством в голосе:
– Как там детишки?
– Раффи влюблен, – отозвался Брунетти, согретый ее ответной улыбкой. – И Кьяра тоже, – добавил он, наслаждаясь ее искренним испугом. – К счастью, Раффи влюблен в девочку, а Кьяра – в нового белого медведя из Берлинского зоопарка.
Лючана остановилась и положила руку ему на рукав.
– Ox, Dottore, не шутите так со старой женщиной! – сказала она, роняя другую руку, взметнувшуюся было к сердцу. – А что за девочка – хорошая?
– Сара Пагануцци, живет этажом ниже нас. Раффи знает ее с детства. У ее отца стеклянная фабрика на Мурано.
– Эти Пагануцци?! – Лючана проявила неподдельное любопытство.
– Да-да. Ты их знаешь?
– Лично – нет, но знаю его работу. Красота, красота… Мой племянник работает на Мурано, и он всегда говорит, что Пагануцци – лучший из стеклодувов. – Она остановилась перед кабинетом графини и постучала в дверь.
– Avanti [20], – ответил голос графини изнутри.
Лючана открыла дверь и пропустила его, не доложив. В конце концов, опасность, что он застанет графиню за чем-то неподобающим или за чтением журнала по бодибилдингу, невелика.
Донателла Фальер посмотрела поверх очков для чтения, положила книгу текстом вниз на диван возле себя, на нее – очки и немедленно встала. Живо подошла к Брунетти и приподняла лицо – он два раза легонько поцеловал ее в щеки. Графине, по сведениям комиссара, было около шестидесяти пяти, но выглядела она моложе по меньшей мере лет на десять: седины не видно, морщинки сведены на нет тщательно наложенной косметикой, а миниатюрное тело подтянуто.
– Случилось что-нибудь, Гвидо? – спросила она с нескрываемой озабоченностью.
Брунетти на миг почувствовал сожаление, что так чужд жизни этой женщины, что одно лишь появление его наводит на мысль об опасности или утрате.
– Нет, ничего, все в порядке.
Ответ его явно принес ей большое облегчение.
– Вот и славно. Выпьешь чего-нибудь, Гвидо? – Она посмотрела в сторону окна – не пыталась ли определить время по свету: какие напитки надо предлагать? Заметно удивилась, что за окнами темно, спросила:
– А который час?
– Половина седьмого.
– В самом деле? – И, задав этот риторический вопрос, она возвратилась к дивану. – Иди присядь и расскажи, как там дети. – Уселась на свое место, закрыла книгу, положила на стол, очки сложила рядом.
Он двинулся было к стулу по другую сторону низкого столика перед диваном, но она настоятельно предложила:
– Нет, здесь сядь, Гвидо!
Он сделал, как она велела – поместился около нее на диван. За многие годы брака с Паолой он провел очень мало времени наедине с ее матерью, а потому впечатление от нее образовалось у него смешанное. Временами она казалась самой пустоголовой из светских бабочек, не способной сделать самую простую вещь, например, самой налить себе напиток, зато иной раз изумляла ледяная проницательность и точность, с какими графиня судила о мотивациях тех или иных поступков, о людских характерах. Своими замечаниями она ставила его в тупик, заставляя недоумевать, осмысленные они или случайные. Именно она с год назад назвала Фини, парламентария-неофашиста, Муссофини, и не уточнила – оговорка это или намеренное уничижительное искажение.
Комиссар рассказал графине о детях, уверил: оба успевают в школе, спят с закрытыми окнами – им не опасен ночной воздух – и едят за каждой трапезой по два овоща. Этого, очевидно, было довольно, чтобы убедить графиню – с ее внуками все хорошо, – и она переключилась на их родителей.
– А вы с Паолой? Ты прямо цветешь, Гвидо!
Он невольно выпрямился.
– А теперь скажи мне, чего бы ты хотел выпить?
– Правда, ничего. Я пришел спросить вас о некоторых людях – вы их можете знать.
– Неужели? – Она обратила к нему широко раскрытые нефритово-зеленые глаза. – И зачем же?
– Видите ли, одно имя выплыло при очередном расследовании, мы его ведем… – начал он и намеренно умолк.
– И ты пришел выяснить, не знаю ли я чего-нибудь о них?
– Ну… да.
– Что я могу знать полезного для полиции?
– Что-нибудь личное.
– В смысле слухов?
– Хм… да.
Она глянула в сторону и разгладила складочку на ткани диванного подлокотника.
– Не думала, что полиция придает значение сплетням.
– Возможно, это наш самый богатый источник информации.
– В самом деле?
Он кивнул.
– Очень любопытно.
Брунетти промолчал и, чтобы не встречаться с графиней взглядом, посмотрел мимо нее на корешок книги на столе – любовный роман, триллер?
– «Путешествие натуралиста на корабле «Бигль», – произнес он название вслух по-английски, не сдержав изумления.
Она взглянула на книгу, потом снова на него:
– Что ж такого, Гвидо. Ты читал?
– Когда учился в университете, много лет назад, но в переводе, – выдавил он, изо всех сил лишая голос удивленной интонации.
– А я всегда с удовольствием читала Дарвина. Тебе понравилась книга? – Кажется, обсуждение сплетен и полицейских дел откладывается.
– Да, в свое время. Не уверен, правда, что хорошо ее помню.
– Тогда перечитай. Это важная книга… может быть, одна из самых важных в современном мире. И еще «Происхождение видов», по-моему.
Брунетти кивнул, соглашаясь.
– Дать тебе ее почитать, когда я закончу? У тебя ведь нет проблем с английским?
– Да нет, думаю. Но у меня и так сейчас есть что читать, и довольно много. Может быть, потом, в течение года.
– А ведь это чудесная книга для чтения в отпуске, мне кажется. Все эти пляжи, все эти милые животные.
– Да, да… – Брунетти совершенно не знал, что сказать.
Графиня выручила его:
– О ком ты хотел, чтобы я посплетничала, Гвидо?
– Ну не то чтобы сплетничать… просто расскажите мне, если что-нибудь слышали о них такое, что могло бы заинтересовать полицию.
– А что могло бы заинтересовать полицию?
Он поколебался, но пришлось признаться:
– Все, как я полагаю.
– Так я и думала. И кто?…
– Синьорина Бенедетта Лерини.
