Марина Крамер - Алекс, или Девушки любят негодяев
Марго понимала и прощала все — пьянство, толпы девиц, ночные звонки. Она жалела его, Соню и больше всех — маленькую девочку, появившуюся на свет. Ребенок расплачивался за оскорбленную гордость матери и безответственность отца. Однако разговоров на эту тему с Алексом она не заводила. Он, выныривая иногда из алкогольного дрейфа, читал в ее глазах все, о чем она хотела, но не решалась сказать.
Однажды утром, проверяя почту, он натолкнулся на странный адрес. Поначалу решив, что письмо от очередной охотницы за деньгами, бросил его в папку «удаленные», но интуиция заставила вернуть. Письмо было от Сони. Спустя три года она разыскала его и написала о событиях, случившихся после его отъезда — собственном бегстве, смерти Георгия. И о его дочери, которую она, знавшая о его первой жене, назвала Марго.
Марго-младшая была точной копией своего отца. Вместе с матерью чудесная малышка жила в пригороде Вены. Она мгновенно растопила железное сердце своего отца. Теперь Алекс понял, что именно она — женщина его жизни. Для нее он все это время просыпался, дышал, ел… Теперь он отдаст все ей. Именно Марго-младшая должна была стать его искуплением.
На следующий день рано утром две красивые женщины — мать и дочь — встречали его в Вене. Следующий год был настоящим чудом — они были втроем. Соня стала взрослой женщиной, совершенно европейской. Она заканчивала университет и параллельно работала на небольшой должности в крупной компании. В ней чувствовалась большая свобода и внутренняя красота — все в ее жизни сложилось, срослось в единый узор. Казалось, судьба наконец преподнесла ей все, о чем она могла мечтать. А Алекс не думал об этом — он просто принял в свое сердце двух этих девочек, любил и баловал их как мог. Целые дни они с Маргошей проводили, гуляя по Баденским садам, ловили карасей в пруду и кормили ярко-красных фламинго. Мир, увиденный глазами ребенка, оказался совершенно иным, наполненным живой энергией и глубоким смыслом. Дочь была мудра не по годам и часто учила своего отца любить каждый миг, каждую каплю растаявшего мороженого, стекающего по его красивым длинным пальцам. А он учил дочь самому лучшему, что знал — музыке. Купил в дом концертный рояль, и вечерами они играли в четыре руки, как это когда-то было с Марго-старшей. Приходившая в это время Соня часто замирала в дверях от щемящего чувства счастья — отец и дочь были так гармоничны и замкнуты друг на друге, что иногда подолгу не замечали ее присутствия.
Время шло, девочка росла под чужой фамилией, Алекса это беспокоило. Он сделал Соне предложение руки и сердца, которое она, расплакавшись, приняла. Снова началась подготовка к свадьбе — на этот раз менее шумной. Казалось, давняя обида давно изжила себя, все было совсем иначе, чем в первый раз. Из родственников связь с Соней поддерживала только тетка Роза. Она сердцем приросла к девочке, восхищаясь ее мужеством и оптимизмом — сама Роза когда-то пережила в юности подобную ситуацию, но сдалась под напором страха и предрассудков.
До свадьбы оставалось четыре дня, а Марго-старшая все никак не могла получить визу. Нервничала, звонила Алексу. Кроме Марго, Алекс ждал еще нескольких гостей, друзей из Англии и Москвы.
В тот вечер он почувствовал странное беспокойство. Наученный верить интуиции, он впервые оставил дочь за музыкальными упражнениями одну и вышел встретить Соню. Стемнело, он нервно курил, решил позвонить, но телефон остался дома. У дома он с удивлением обнаружил машину Сони — как это они разминулись?
Маргоша за роялем упорно отрабатывала гаммы.
«Надо ей объяснить, почему музыка должна быть мягче, даже гаммы. Но какая упорная и трудолюбивая девочка, вся в мать», — мелькнуло у него. Заглянул в комнату, в кухню. Отвлекать дочку не стал, поднялся наверх.
Соня висела в их спальне, между кроватью и комодом. Под ее ногами валялся отброшенный стул. Одного взгляда Алексу хватило, чтобы понять — мертва. «Отомстила», — автоматически мелькнуло в голове. Гаммы внезапно прекратились. Он спешно вышел и запер дверь. Спустился вниз, лег на диван возле дочери. Она включила мультик, но через некоторое время стала спрашивать, где мама. Алекс не отвечал. Казалось, он спал. Он не знал, что Соню нашла тетя Роза, что она же сумела уберечь Марго-младшую от стресса, отвлекла ее, вызвала медиков и полицию.
Когда открыл глаза, увидел мигающий телефон. Судя по дате, прошло четверо суток. Просто невероятно — ему казалось, что он дремал полчаса. Звонила Марго-старшая.
— Ну наконец-то ты ответил! Что случилось, куда ты пропал? Ты знаешь, что мне так и не позвонили из посольства?
— Марго… Мне все равно.
— Ах, ну я иного и не ожидала. Как ты понимаешь, меня на свадьбе сегодня не будет. По твоей милости.
— Свадьбы не будет, Марго.
— Что?? Ты опять ее продинамил?
— Она меня продинамила, детка. Увы. Я не могу сейчас говорить, прости.
* * *Сказав последнюю фразу, Алекс замолчал, уставившись в потолок. Мэри молчала. Ее охватил ужас — да ведь он форменное чудовище, он совершенно лишен чувств и эмоций, у него нет морали, нет сострадания — ничего человеческого. И это он толкнул эту несчастную девушку в петлю, тут не может быть сомнений. Он — и его поступки, его исчезновения и возвращения, его слова и его действия. Надо же, оказывается, Марго внутри намного сильнее, чем кажется — только ей удалось пройти через подобное и сохранить не только жизнь, но рассудок.
«Нет, мне это не по силам, — думала Мэри, машинально вставляя в мундштук сигарету и закуривая. — Не по силам — и абсолютно не нужно. Я не хочу окончить жизнь в петле или от передоза наркотиками. А с ним, чувствую, по-другому не получится. Я у себя одна — и мне надо спасаться».
— Ты не сможешь уйти, — вдруг сказал Алекс, и Мэри, подпрыгнув, уронила мундштук на пол.
— Я не собиралась…
— Мэ-ри, не ври мне. Ты боишься. Но поверь — с тобой ничего не случится, я знаю.
«Проверять это я не собираюсь, уж извини».
— Почему сейчас твоя дочь в Англии? — спросила она, стараясь сменить неприятную тему.
— Я не мог оставаться там. И ее не мог оставить. Я продал все в Вене и увез Марго-младшую к своим родственникам в Англию. Ей там лучше. Проблема в другом — родня Сони пытается отсудить ее у меня. Но этого они не добьются. Моя дочь будет жить там, где я скажу.
— А тебе не кажется, что ребенку лучше с бабушкой?
Алекс вдруг стал жестким и чужим:
— Не лезь, Мэ-ри. Когда я захочу узнать твое мнение, я непременно спрошу, поняла?
Вместо ответа Мэри мягко сказала, вставая из кресла:
— Тебе надо отдохнуть. Воспоминания выматывают.
— Мне стало легче.
— От чего?
— Я сказал все, что было. Теперь ты не узнаешь это от кого-то.
— Тебе это важно?
— Да.
Да…
* * *Рано утром, часов около семи, Мэри, полностью одетая, на цыпочках вошла в большую комнату. Алекс еще спал, одеяло сползло, обнажая торс, и Мэри невольно засмотрелась на его грудь и забинтованное плечо. «Господи, почему я такая? Зачем я отталкиваю его? Зачем делаю больно обоим…», — подумала она, но тут же одернула себя — нет, так не пойдет, сейчас совсем раскиснет и останется, а это — поражение. Мэри вздохнула и, не справившись все-таки с собой, наклонилась и быстро коснулась губами щеки Алекса. Он что-то пробормотал во сне и улыбнулся. Мэри, вытерев выступившие почему-то слезы, быстро пошла к двери.
* * *Листок бумаги, сложенный вдвое, белел на черном стекле журнального столика и привлек внимание Алекса, едва тот открыл глаза. Протянув руку, он лениво взял его и развернул. Первые же строки заставили Алекса сперва просто приподняться на локте, а затем и сесть.
«Я решила, что ты все-таки имеешь право знать. Раз уж так случилось… Наверное, во всем есть высшая справедливость, Алекс, и за все в жизни надо заплатить. За все — за хорошее и за плохое. И мы платим — каждый по-своему. Ты — одиночеством в окружении множества женщин. Я… душевной болью и постоянным страхом. Что ж… Я очень надеюсь, что у тебя все будет хорошо. В конце концов, именно тебе я обязана многими вещами в своей жизни. И еще — Марго. Не обижай ее, не отталкивай. Пусть она будет счастлива хотя бы теперь. Теперь — за все, что ты сотворил с ней в прошлом. Подумай об этом, Алекс.
Не хотела, но ладно — это все-таки последнее мое стихотворение. Пусть будет.
Душа огня полна,
А вот глаза пусты.
Опять ложатся на пол,
Как перья птицы раненой,
Листы.
Ни вздоха, ни минуты
Сожаленья,
Рука тверда —
Огнем горят
Стихи.
И не стоят уж за спиною
Тенью
Мои грехи.
Любви к тебе
Грехи.
Я жгу их.
Мне не жалко этих
Строчек.
И только об одном
Душа болит —
Сгорает все,
Вплоть до последних
Точек.
И только твое имя
Не горит.
Да, я знаю — рифмы банальны, слова избиты. Но что взять — какая я — такие и рифмы, уж не обессудь. Зато честно и от души. Все.
