Галина Романова - Пока смерть не разлучит нас
– Ну, ну, – конечно же, не поверила она. – Ты давай воспользуйся своим удостоверением, и одна нога там, другая здесь, все понял, Грибов?
– Да понял я, понял, Лена, – закивал он, будто начальница его видеть могла.
А про себя твердо решил заехать в «Вэлку». Если и там безрезультатно – Грибов прекращает заниматься делом, навязанным ему Викторией Мальиной. Ее мужик брякнул ей что-то по неосторожности или чтобы нервозность свою объяснить как-то, а она на веру приняла, и Грибову вот теперь разрывайся на части.
Контора с претенциозным названием «Вэлка» напомнила ему, когда он туда подъехал, трущобы в советских фильмах пятидесятых годов. Горы кислородных баллонов во дворе, обнесенном хлипким деревянным забором. Скрипучие ступеньки крыльца, длинный барак в девять зарешеченных окон, деревянное строение в глубине двора с огромными буквами на дверях «М» и «Ж». Там же рядом со скворечником для нужд дыбились горы строительного мусора и покореженного металла. Чуть ближе к скрипучему крыльцу пыхтел старый «газон», возле которого возился в ящике с инструментами пожилой мужик.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Грибов ему в спину.
– И вам не хворать, – тот даже не повернулся.
– Не скажете, как мне найти вашего начальника?
– Ларису Петровну, что ли?
И снова перед глазами Грибова маячила спина мужика, обтянутая засаленной курткой.
– Ее, ее. Так как?
И вот тут-то мужик повернулся. И пошел на Грибова с монтировкой, приговаривая:
– Я вот тебе сейчас, падла, как въеду промеж глаз, будет тебе начальник!
– А в чем, собственно, дело?!
Грибов опешил. А к мужику, вооруженному монтировкой, уже спешили на подмогу еще трое небритых парней, вынырнувших откуда-то.
– Хватай его, мужики, – орал, захлебываясь слюной, мужик с монтировкой. – Мы его сейчас в милицию сдадим и, глядишь, премию получим. Ларису Петровну ему! А нету у нас такой начальницы, понял, сукин ты сын!!! Нету!!! И не было никогда!!!
Грибов полез в карман за удостоверением, когда его уже взяли в кольцо сотрудники фирмы с претенциозным названием «Вэлка». Чем, интересно, они тут занимаются, в этих трущобах? И чем тут мог заниматься программист от бога – Синицын Виктор?
– Так бы сразу и сказал, что ты из милиции, – стушевался мужик, отшвырнул монтировку и сунул Грибову для пожатия руку. – Петрович я… Валентин Петрович, прораб здешний.
– Анатолий Анатольевич Грибов, – представился он и глянул на троицу, все еще посматривающую на него с подозрением. – Вы тут очень бдительны. Похвально!
– Будешь бдительным, когда такое случается!
– А что случилось?
– Была у нас девочка кассир, Ларисой ее звали, а отчество, как у меня, Петровна. Хорошая девчушка была.
– Почему была? – насторожился Грибов.
– Так убили Ларочку нашу полгода назад. Так же вот шныряли в округе всякие подозрительные типы. С тем постоит, покурит, с тем водки выпьет после работы. А рабочий люд, он на язык слабоват. Вот и разболтали, по каким дням у нас зарплата, кто за ней ездит и кто возит.
– А кто ездил и кто возил? – вцепился тут же в Петровича Грибов.
– Ездила Лариска, возил Колька, племянник мой. Может, в офис зайдем. – Валентин Петрович кивнул в сторону длинного барака в девять зарешеченных окон. – У меня там кабинет свой имеется.
Внутри оказалось ничуть не лучше, чем снаружи, такой же бардак. Кабинет Петровича был чуть больше собачьей конуры, место нашлось лишь небольшому столу и двум стульям. На одном уселся Петрович, второй был предложен Грибову.
– Мы альтернативная служба всем ЖЭКам, – похвалился Петрович, сразу начав рассказывать. – Не смотри, что у нас бедновато, зато народ доволен, и тот, который здесь трудится, и тот, который к нам обращается за помощью. Зарплаты высокие! Клиент доволен. Что еще надо? Контору в три этажа да ламинат на пол? Так я и по этому рваному линолеуму похожу, да домой в кармане принесу что-то. Так ведь?
Грибов кивнул, не став спорить.
– Так вот, кто-то когда-то проболтался, что платят нам хорошо, народ и пошел к нам устраиваться. А мест-то нет лишних… – Петрович почесал плешивую голову и покаялся: – Да всяк ведь норовит своего родственника пристроить. Как я вон племянника… Кто же знал, что так выйдет! В общем, многие получали от ворот поворот, видимо, злоба и сидела в людях. Опять же кого-то увольняли за прогулы, за пьянство, тоже зло затаить могли.
– Так что случилось-то? – не выдержал Грибов.
– В день зарплаты Лариска с Колькой ездили в банк всегда за деньгами. У Кольки своя машина была, «девятка» красная. Вот он на ней и ездил. Не на «газоне» же, говорит, Петрович, тарахтеть! Вот они поехали…
– Без охраны?
– Какая у нас охрана! Да и что охранник может против автоматчиков! – Петрович посмурнел лицом. – Ждали их, Анатолий Анатольевич. Я так и сказал следователю, только он не больно слушал! Подрезали на соседней улице двумя машинами, одну, стало быть, наперед сунули, а второй сзади подперли, чтобы им не деться никуда. Расстреляли в упор, деньги забрали и уехали.
– Нашли преступников?
– Найдут, как же! – фыркнул зло Петрович. – Это мужиков в день зарплаты в обезьянник кидать вы все горазды, а стрелков искать – вас нету! Не нашли… Лариска погибла на месте. Колька в больнице помер. Но сказать ничего не смог, без сознания был. Так-то… Поэтому вот теперь всех любопытных монтировкой и встречаю, ты уж не серчай на старика, Анатольевич.
– А охраны по-прежнему нет, – попенял Грибов. – Так же нельзя!
– А на кой она нам теперь? Мы теперь деньги по карточкам получаем. Как случилась эта беда, в кассе больше ни рубля не держим. – И Петрович быстро глянул на него: поверил ему или нет Грибов. – Так ты по какому вопросу, Анатольевич? По тому ограблению или как?
– У вас работал Виктор Синицын, – начал Грибов. – Не знаю кем, но точно работал.
– Компьютерщиком он был. Засядет за ящик, зада не оторвет, – не очень уважительно отозвался Петрович и с грохотом полез из-за стола. – Я, хочешь, тебе сейчас его помощника позову.
– Это подождет, – кивнул Анатолий. – Вы мне лучше скажите, почему он ушел и когда ушел?
– Ушел-то?.. – Петрович встал возле двери и снова почесал голову. – Да недели за три до грабежа этого и ушел.
– Да?! А почему?
– Так позвал его друг куда-то в крутой офис. Маялся он тут, Витек-то. И мы не того поля ягоды, и контора наша халупой ему казалась. И компьютер ему не такой. Не тот уровень, Петрович, так он мне сказал, когда уходил.
– А каким вам Синицын показался как человек? – спросил Грибов, поднимаясь. – Что вы о нем можете рассказать?
– А ничего! – воскликнул изумленно Петрович, чуть помедлив с ответом. – Вот ведь… И правда ничего. Выпивать он с нами брезговал. Чтобы задержаться после работы, ни-ни. Он… Скользкий какой-то…
Ничего нового не добавила и бывшая помощница Виктора Синицына, правда, слово «скользкий» она заменила на «мутный» и тоже сказала, что Виктор тут был не в своей тарелке.
– Не нашего он был поля ягода. Не тот у него был уровень, – повторила она, провожая Грибова. – А как человека его узнать было невозможно.
– Потому что мутный? – напомнил Грибов.
– Нет, потому что нечестный. Наобещает с три короба, а потом… А, да что теперь, он же уволился, – девушка вздохнула. – А так он, конечно, симпатичный и аккуратный очень. После его ухода ни одной бумажки лишней в его столе не нашлось…
Глава 10
Его нет и никогда уже не будет. Никогда!
Мерзкое бездушное слово, которым люди привыкли разбрасываться направо и налево.
Этого никогда не будет! Я никогда тебе не поверю! Ты никогда не будешь мне родным человеком! Мы никогда не будем вместе!..
Ах как противно и печально. Ах как неразумно употреблять его, лишая себя и других последней, пускай хотя бы крохотной надежды. Кто позволил употреблять это страшное слово живым людям в отношениях с живыми? Забыли, что «никогда» наступает лишь после смерти, да?! Забыли!
Только смерть обрывает все, только она подводит черту – никогда…
Его больше нет, никогда уже не будет. Он никогда не вернется с работы. Не поужинает с ней. Не поднимется к себе наверх, не засядет за работу, улыбнувшись извинительно. И утром не стащит с нее одеяло, когда ей не хочется вставать.
Господи, страшно-то как! Оно снова случилось в ее жизни – это страшное никогда, после которого никакой абсолютно надежды. Надежды на то, что все еще можно поправить, попытаться начать все сначала, в чем-то уступить, что-то потребовать, как-то все объяснить.
Этого ничего не будет, потому что его уже не будет никогда!..
Говорят, что жизнь и смерть приходят в назначенное время, что человек не властен изменить капризную судьбу. Может быть, и так, но разве это справедливо?! И жить с этим ей теперь как? Как смириться с мыслью, что Виктор должен был уйти именно в тот день и час, когда он ушел. Когда он решил уйти. А разве он имел на это право? Разве дано ему было право решать за небеса, когда именно ему умереть?!
