Наталья Александрова - Месть через три поколения
— Короче, чего вы от меня хотите?
— Я уже сказала, — отчеканила Инга, — расскажи, что за мужик приходил сюда только что и почему называл тебя родственником, а профессора — папашей. Как его зовут, где живет, с кем, в общем, все паспортные данные.
— Вот это не получится, — криво усмехнулся Валерий, — у него паспорта нет. Он его лет пять-шесть назад потерял. Или продал за дозу. А профессора папашей называет, потому что он и есть родной его сынок. Как вам такой расклад? Профессор, весь из себя известный, его за границей знают — и тут такое чудо.
Инга действительно была потрясена. Главное, старуха ведь ничего не сказала, партизанка несчастная.
— А дядечка, понимаешь ли, от него отказался навсегда. — Валерий как будто прочитал ее мысли. — Вычеркнул из своей жизни, нет у него сына, как будто и не было. И то сказать — кому такое дерьмо нужно? Еще вопросы будут?
— Будут. Откуда он вообще взялся?
— Не знаешь, откуда дети берутся? — Валерий гаденько усмехнулся. — Дядечка лет двадцать пять назад уже был немолод. Седина в бороду, известное дело, переспал со своей студенткой. Или она сама к нему в постель влезла — я не знаю, свечку не держал. Короче, залетела она, надавила на него, он испугался скандала. Жениться не женился, но ребенка признал. Денег ей отвалил — страшное дело. Квартиру купил, содержал, в общем. И даже, говорят, пытался с сыном как-то общаться.
Но девица оказалась та еще штучка. Деньги с него тянула, а сына против него настраивала. А тот и сам не промах — лет с десяти подворовывал, потом нюхать начал, потом колоться. Мамаша его к тому времени истаскалась совсем, парень сам по себе жил.
Профессора пару раз в милицию вызывали, разбирался он там, снова деньги кому-то совал. Потом в клинику Серого устраивал, тоже не даром.
Короче, как стукнуло парню восемнадцать, так мамаша квартиру продала и слиняла куда-то. А дядечке позвонила и сказала, что все эти годы он содержал чужого ребенка. Да тот уже и сам понял, что парень не от него, а что сделаешь? Срамиться в суде не захотел на старости лет. А Серый на деньги от квартиры так накололся, что чуть от передоза не загнулся. Клиническая смерть у него наступила, еле вытащили его. После этого он якобы проникся и решил завязать. Бомжевал, по стране шатался, а после явился и стал требовать какое-нибудь жилье. Дядечка, чтобы от него отстали, купил ему комнату в коммуналке. Адвокат еще заставил Серого бумаги подписать, что он никаких претензий не имеет. Подписал он и тут же по пьяни продал эту комнату, точнее, поменял якобы на домик в садоводстве.
— На дачу, что ли?
— Это не то чтобы дача, так, типа сарайчика. Там он и живет с тех пор, а сам то и дело ко мне таскается, жрать-то надо. Вот он ходит, деньги клянчит.
— Угу, а ты даешь, потому что боишься, что он к папаше пойдет и тот, чтобы не позориться, отрежет ему кусок твоего пирога.
— А тебе какое дело? — вызверился на Ингу Валера.
— Никакого, — согласилась она. — А фамилия у твоего Серого какая?
— Данциг он, Сергей Валентинович, — неохотно ответил Валерий. — Садоводство Академическое, это по Выборгскому шоссе. Там он и живет с собакой. Домик самый плохонький, найдешь. Только зачем тебе?
— Мое дело. — Инга уже набирала сообщение Шефу. — А ты бы зашел к дяде-то. Переживает он, что на пенсию выперли — утешишь старика, хоть польза от тебя будет. А то обидится, наследства лишит…
Шеф подхватил ее у метро «Озерки», и они выехали на Выборгское шоссе. Унылый предзимний пейзаж за городом нагонял тоску. Предчувствия у Инги были самые скверные. Низкое небо давило, как неподъемная плита, и время от времени плевало мелким зябким дождем. Инга мрачно смотрела на дорогу, перебирая в памяти события последних дней.
Что за человек стоит за этой цепью убийств? Какая извращенная фантазия могла породить этот сценарий? Что и кому убийца пытается доказать?
Шеф рядом с ней насвистывал заунывную мелодию. Инга хотела попросить, чтобы он перестал, и без того тошно, и вдруг незаметно заснула.
Ей снилось, что она идет под холодным дождем по бескрайнему полю. Поле тянется до самого горизонта, его покрывают тысячи, сотни тысяч капустных кочнов. Инга плетется вперед, перешагивает кочаны, обходит. Но вот она спотыкается о кочан и невольно взглядывает на него.
Она едва не закричала от ужаса.
То, что она приняла за кочан, было человеческой головой, головой с широко открытыми глазами. И эти глаза с беззвучной мольбой смотрели на нее.
Она огляделась и поняла, что все поле покрыто человеческими головами. Старые и молодые, красивые и безобразные, лысые и кудрявые, мужские и женские головы бесконечными рядами тянулись до самого горизонта. И все они едва слышно перешептывались. Этот шепот складывался в гул, напоминающий ровный шум прибоя или шорох ветра в осеннем лесу.
Переводя взгляд с одной головы на другую, Инга увидела знакомые лица. Вот Алексей Воскобойников. Вот старый антиквар Вестготтен. А вот еще знакомое лицо — молодое, но уже опухшее от пьянства лицо Сергея Данцига.
— Почему ты здесь? Ты же еще жив! — хотела крикнуть Инга, но голос не слушался ее, изо рта вырывалось только хриплое дыхание, тут же превращавшееся в облачко белесого пара.
Знакомые лица смотрели на нее, знакомые губы шевелились, и Инга с трудом разобрала слова, которые они произносили:
— Найди его! Найди и останови!
Она снова попыталась что-то сказать, но вместо слов изо рта вырвался хриплый крик, и от этого крика она проснулась.
Они все еще ехали, уже не по шоссе, а по какой-то второстепенной трассе между пустыми тоскливыми полями, напоминающими поле из ее страшного сна. Шеф покосился на Ингу:
— Приснилось что-то?
— Ой, не спрашивайте, — она зябко передернула плечами, — такой кошмар, что не хочется и вспоминать.
— Неудивительно, при нашей-то работе. Скоро приедем.
Асфальтированная дорога превратилась в грунтовку. Впереди показались ровные ряды домиков — аккуратные крыши, нарядные веранды и никаких признаков жизни. Ни дымка над трубами, ни собачьего лая, ни человеческой фигуры возле крыльца.
— Это садоводство, — ответил Шеф на не заданный Ингой вопрос. — Хозяева закрыли дома на зиму и перебрались в город, мало кто живет здесь круглый год. Да и что здесь делать поздней осенью? Кто-то, может быть, приедет потом покататься на лыжах, а сейчас осталась только охрана да несколько самых неприхотливых садоводов. Или тех, кому больше негде жить, вроде нашего Данцига.
И правда, приглядевшись получше, Инга заметила кое-где неявные признаки человеческого присутствия — робкий дымок, мерцающий свет в окошке. Кажется, немногочисленные жители не хотели, чтобы их заметили.
Шеф сверился с планом на экране навигатора, свернул на боковую дорогу и медленно поехал между ровными рядами безжизненных домов.
Дома были самые разные — старые, давно нуждающиеся в капитальном ремонте, выкрашенные еще в прошлом веке облупившейся краской и совсем новые, нарядные, обшитые разноцветным сайдингом. Вокруг домов темнели мокрые кусты, голые деревья, розы, накрытые охапками еловых веток.
Навстречу по дороге плелся какой-то сгорбленный старик в выгоревшей солдатской шинели допотопного покроя.
Шеф притормозил, опустил окно.
— Уважаемый, не подскажете, где-то здесь живет Сергей Данциг?
Старик поглядел на него белесыми пустыми глазами, поднял руку в воинском приветствии и радостно проговорил высоким визгливым голосом:
— Здравия желаю, товарищ генерал! Рядовой Котов по вашему приказанию прибыл! Готов выполнить любое боевое задание в рамках интернационального долга!
— Вот те на, — протянул Шеф, — от этого рядового не многого добьешься. Ладно, сами найдем.
— Разрешите продолжить службу? — проговорил старик.
— Разрешаю, — отмахнулся от него Шеф, снял ногу с тормоза и медленно поехал дальше.
Начинало темнеть.
— Это должно быть где-то здесь. — Шеф вглядывался в кусты справа от дороги.
Инга увидела очередной участок, резко выбивавшийся из общего ряда.
Запущенный, заросший бурьяном клочок земли, разбросанные тут и там обломки старой мебели. На самом видном месте посреди участка красовалась ржавая металлическая кровать.
Имелось здесь и что-то вроде дома, точнее, жилого сарая: низкое покосившееся строение из подгнивших досок, кое-где залатанных кусками фанеры или рекламными полотнищами. Из двух крошечных окошек одно было кое-как застеклено, другое забито фанерой.
Но над крышей торчала кривая железная труба, из которой тянулся сизый дымок.
Рядом с домом Инга заметила собачью конуру, как ни странно, более аккуратную и уютную, чем сам дом.
— Кажется, хозяин дома, — проговорил Шеф, останавливая машину и глуша мотор. — Вон печка топится. Надеюсь, мы не опоздали? Только странно, почему собака не лает. Казалось бы, приехала незнакомая машина, уважающая себя собака должна подать голос.
